Александр Сапсай - Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты Страница 11

В доме наступила полная тишина. Но ни Надежда Васильевна, ни Татьяна Алексеевна никак не могли заснуть. Ворочались, крутились с боку на бок. Осмысливали, переваривали в голове все слышанное и высказанное сегодня. Слишком уж суматошным, насыщенным выдался этот день. Да и ночной разговор не на шутку взбудоражил обеих, лишил покоя и ту, и другую.

Первой не выдержала Татьяна. Устав ворочаться от одолевших ее мыслей и высунув голову из-под одеяла, полушепотом прерывая установившуюся в доме тишину, вновь обратилась к матери, устроившейся в другой комнате:

— Мамуля, ты не спишь? Ну, хорошо. Послушай, все хочу тебе сказать. Я как-то, понимаешь, решила Саше про нашу икону пропавшую рассказать. И знаешь, что он мне ответил?

— Могу только догадываться. Бредни, мол, все это, наверное, сказал. Фантазии всякие. Так, да?

— Примерно так, только гораздо покрепче. Больше на эту тему я с ним не говорила. Но когда Генрих вернулся домой и Ритка мне всю его историю пересказывала, особенно про икону «Спас Нерукотворный», которую он в Германии видел, упомянула… Ты понимаешь меня? Я, помню, после ее рассказа под большим впечатлением, конечно, была, а потом дома все мужу и выложила… Но после этого, увидев его реакцию, мамуля, я окончательно поняла, что не все, что мне известно, надо ему рассказывать. А уж то, что с нашей семьей, с ее прошлым связано, и подавно.

— Ладно, доченька, успокойся. Я уже засыпаю. Завтра договорим. Спокойной ночи! — сквозь сон еле слышно прошептала мать.

За выходящими в небольшой садик окнами стояла глубокая, по-восточному черная ночь с ее пронзительной тишиной, лишь изредка прерываемой пением цикад и треском кузнечиков.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Путешествие в прошлое…

(Москва. 2005)

Самолет продолжал быстро набирать высоту. Вскоре похожие на снежные горы облака за иллюминатором оказались далеко внизу. На прозрачно-голубом, каком-то неестественном после дождливой московской хмари небе, как на картине популярного когда-то в нашей стране американского художника и писателя Рокуэлла Кента, изображавшего суровую природу Севера, выглянуло яркое теплое солнце. И сразу погасли предупреждающие надписи на табло. Можно было спокойно расслабиться, расстегнуть ремень безопасности, расправиться и поудобней, насколько позволял ногам предыдущий ряд, разместиться в своем продавленном не одним поколением пассажиров глубоком кресле. Хорошенькие, аккуратные молоденькие стюардессы в синих жилетках и юбках с небрежно завязанными красными косыночками начали развозить по салону в дребезжащих тележках различные напитки.

«Это тебе не „Люфтганза“ и даже не украинский „АэроСвит“, которым вместе с Олегом летали недавно в Киев», — подумала Ольга, бросив беглый взгляд на тележку с унылым отечественным ассортиментом: не лучшего качества соки, вода «Нарзан» и «Святой источник», кока-кола. И все, привет вам горячий от российских авиалиний. Дешево, как говорится, и уж больно сердито.

— За пиво, а у нас, учтите, только «Балтика», надо платить отдельно. По три евро за баночку, — предупредила стюардесса ее соседа, простоватого немолодого мужика, одетого в мешковатый серый костюм и рубашку с черным галстуком. Он тут же отдернул свою руку, потянувшуюся было к небольшим синим банкам.

— Тогда дайте мне стаканчик негазированной воды, — прошамкал он скороговоркой, явно стесняясь окружающих его людей.

Ольга с интересом огляделась вокруг. Контингент пассажиров, отправившихся вместе с ней из Москвы в Германию, был Ольге знаком. В основном летели этнические немцы, запоздало возвращающиеся на свою историческую родину из Узбекистана, Казахстана, Поволжья, Сибири. Насмотрелась она на них предостаточно, уже когда ездила в консульство Германии получать визу. Да и историй, стоя в длиннющих многочасовых очередях на оформление паспорта, на собеседование за целый месяц «оформиловки» наслушалась немало. Так что, узнав некоторых из тех людей, которые вместе с ней занимали очередь в генконсульство на улице Пилюгина, что близ Ленинского проспекта, чуть ли не с семи утра, обрадовалась, как родным.

— И почему это тебе, можно сказать, первой встречной, каждый из них с удовольствием готов о себе самое сокровенное вдруг поведать? — часто удивлялся ее муж Олег, внимательно слушая по вечерам у телевизора Ольгины рассказы об очередном раунде преодоления ею неизбежных, изнурительных и трудных выездных формальностей.

— Пойми ты, наконец. Во-первых, это у нас семейное. С моими бабушкой и мамой тоже всегда так бывало. Им даже на улице порой прохожие, спросив, например, как дойти туда, куда им нужно, начинали рассказывать и о себе. Влияние, значит, на людей имеем особое. А потом и слушать хотим и можем, что тоже не проходит незамеченным. Так-то вот. Знай наших! Во-вторых, что тоже немаловажно, ты не забывай, что я не просто педагог, а преподаватель в третьем поколении. К нам всегда люди тянулись и тянутся. Аура у нас, видимо, особая. Да и энергетикой, как сейчас говорят, мы тоже отличаемся от представителей других профессий. Мне и студенты про себя, про своих родных и близких очень часто рассказывают. И преподаватели с нашей и с других кафедр тоже. Иногда даже звонят по утрам, когда ты на работу уходишь, и говорят о своих болячках, обидах, нерешенных или решенных проблемах, о взаимоотношениях с детьми… И, как видишь, с незнакомыми людьми то же самое происходит. Особенно если часами стоишь с ними в очередях, да еще и кофе пьешь в одной и той же забегаловке.

— Удивительно все это. Слушательницу в тебе они нашли, точнее, как говорит мой приятель Сашка Золотарик, уши твои они нашли себе в удовольствие. Тебе бы проповедником быть, пастором в какой-нибудь немецкой кирхе. Популярней твоего прихода наверняка бы не было. Жаль, только вот женщин-священников ни в православной, ни в католической религии пока нет. Им бы все прихожане исповедовались. А тебе бы особенно. Слушала бы душещипательные истории с утра до ночи, — всегда при этом и злясь и смеясь, отвечал ей Олег. Он терпеть не мог ранних утренних звонков жене из ее университета и откровения ее коллег о своих болячках.

— Дочка, скажи, ты первый раз в Мюнхен-то летишь? Или часто там бываешь? — с явным интересом расспрашивал ее пожилой сосед в мятом сером костюме явно еще советского времени.

— Нет, не в первый. Уже была здесь несколько раз, — ответила она ему доброжелательно. — А вы что-то хотели спросить или узнать? Если знаю, то обязательно подскажу.

— Да нет. Я не поэтому. А я вот впервые к концу жизни в Германии побываю. Хотя сам я — немец. Лечу сейчас к дочке в гости. Она в Аугсбурге живет, считай, с того самого момента, когда Горбачев президентом стал. Знаешь такой город? Там много наших друзей живет, с которыми вместе когда-то голодную степь в Азии осваивали. Не была там случаем?

— Нет. Не была ни разу. Не довелось пока, к сожалению, побывать, хотя очень бы хотела. Вы уж меня извините, вздремну немножко, — ответила ему Ольга и, тут же повернувшись лицом к окну и задвинув плотно шторку, закрыла глаза.

«Лучше сделать вид, — подумала она, — что я сплю, а то до самого прилета в Мюнхен придется выслушивать долгую, малоинтересную историю жизни не только этого дедка немецкого происхождения, но еще и всех его бесчисленных родных и близких, судя по всему перебравшихся на ПМЖ в Германию».

Перед глазами тут же встал актовый зал первого гуманитарного корпуса МГУ. Встреча выпускников, недавний традиционный сбор. С Ленкой, старинной университетской подружкой, встретились заранее. Некоторое время пытливо рассматривали друг друга, оглядывали со всех сторон. Хотя чего смотреть-то было и всматриваться. По телефону все миллион раз оговорено и известно заранее — кто в чем пойдет, какой у кого сейчас цвет волос, какой «make-up» и кто какой тон помады предпочтет. Обе подруги друг другом остались довольны.

— Ты все молодеешь, дорогая, и хорошеешь, — с легкой завистью в голосе проговорила Елена. — А уж одета, по-моему, просто зашибись… Упади, не встань, как говорил наш общий приятель с факультета Серёня Дятлов.

— А ты, Леночка, все стройнеешь, молодец. Совсем очаровашкой за это время стала, — не осталась в долгу Ольга.

Подруги вовсю вертели головами, стараясь среди бывших выпускников факультета увидеть своих.

— Оля! Ты обратила внимание, как здесь все потускнело, обветшало, паркет, когда-то сиявший блеском, вытерт теперь и выбит основательно, ремонт, наверное, не делали с той поры, как мы закончили учебу. Зато киоски везде, можно сказать, на каждом углу понатыкали… Ужас просто что делается. Это неплохо, конечно, что газеты стали и журналы продавать, ширпотреб всякий, но не в такой же степени, Оля. Ты что думаешь? Нравится тебе такой вселенский рынок? Я, например, просто отвращение к нему испытываю. Азиатчина какая-то. Цивилизации никакой. Да и порядка нет.