Виктор Мануйлов - Лестница Страница 11

— Но ведь вы вроде бы заканчивали школу в нашем городе, — произнесла Дашенька с таким видом, точно уличила Теплякова во лжи. — Должны же здесь остаться ваши товарищи.

— Действительно, заканчивал. Но лишь девять классов. И те на том берегу. Остальные — в военном колледже. А сегодня на том берегу от былого не осталось ничего: ни военного городка, ни школы, везде одни дачи и дачи. Да и одноклассников еще надо разыскать. А времени на это нет ни минуты.

— Дашка, ну чего ты привязалась! — возмутилась Машенька. — Какое это имеет значение? — И к Теплякову: — Вы, Юра, не обращайте на нее внимание. Она сегодня не в духе.

— Тем более мне пора откланиваться. чтобы не усугублять Дашенькино настроение, — улыбнулся Тепляков, направляясь в прихожую.

Неожиданно Машенька вызвалась его проводить до трамвайной остановки и тут же стала торопливо одеваться.

— Я сегодня совсем не гуляла, — заявила она. — Надо же мне подышать свежим воздухом. Хотя бы полчасика.

— Маша, — укоризненно покачала головой Татьяна Андреевна. — На улице уже темно, к тому же Юра из-за тебя может опоздать.

— Не волнуйтесь, Татьяна Андреевна, — успокоил ее Тепляков. — Время у меня еще есть. Мы с Машенькой погуляем, и я провожу ее до самых ваших дверей.

— Хорошо, только вы не долго, — уступила Татьяна Андреевна, после того, как Тепляков на прощанье поцеловал ей руку. — Маше сегодня еще надо повторить геометрию.

Глава 7

Они вышли на улицу. В свете немногих уличных фонарей кружились снежинки, то падая вниз, то возносясь вверх, к самым лампам, точно это были и не снежинки, а ночные мотыльки, устроившие в конусе света свои замысловатые танцы.

— Хорошо, правда? — тихо спросила Машенька, заглянув снизу вверх в лицо Теплякова.

— Да, давно не было такой хорошей погоды, — подтвердил он. — Похоже, пришла настоящая зима.

— А то все или мокрый снег, или дождь. На улицу выходить не хочется, — пожаловалась она, хотя ее радостная улыбка говорила совсем о другом.

Снег ложился на ледяной панцирь, покрывший тротуары, они шли к трамвайной остановке семенящими шагами, пока Машенька, поскользнувшись и взвизгнув, не уцепилась за рукав куртки Теплякова. Они остановились, и Тепляков, удерживая Машеньку за плечи, пробормотал:

— Извини меня, Машенька, я совсем разучился ходить рядом с девушкой. Как лучше: взять тебя под руку, или ты возьмешь меня?

— Как хотите, Юра. По-моему, это все равно.

— Да? М-м. Может быть. Я как-то не обратил внимания. Тогда разреши мне проявить инициативу.

— Пожалуйста, — ответила она тихо, продолжая смотреть ему в лицо мерцающими в полутьме широко распахнутыми глазами, и эти глаза находились так близко от лица Теплякова, что он вспомнил, как ему хотелось поцеловать их, наполненные сочувствующими слезами.

Теплякова смущал этот взгляд, настолько он был откровенно переполнен ожиданием чего-то такого, на что, по его представлениям, имеет право рассчитывать исключительно вполне взрослая девушка или женщина. А ведь Машеньке всего шестнадцать. Впрочем, возраст тут совершенно ни при чем, тем более что, как об этом говорят с экранов телевизоров, девочки взрослеют значительно быстрее мальчиков, инстинкт материнства в них пробуждается задолго до того, как они начинают его осознавать, поэтому-то в некоторых странах девушкам (или девочкам?) разрешено выходить замуж в шестнадцать и даже в четырнадцать лет. Но Тепляков жил в стране, где подобные вольности находятся под запретом, а ему, солдату, постоянно вдалбливали в голову, что армия стоит на страже государства, а государство — это не только люди, но и законы, которыми они руководствуются в повседневной жизни. Но не только поэтому он чувствовал себя весьма неловко. Более того, ему казалось, что редкие прохожие смотрят на него с осуждением, и он старался слишком не приближаться к Машеньке, хотя тропинка, протоптанная в снегу, часто сближала их настолько, что они касались друг друга. А еще он вспомнил, что во взгляде Татьяны Андреевны промелькнуло нечто, похожее на тревогу за судьбу своей младшенькой, а уж на лице Даши, лишь полгода как покинувшей запретный возраст, желание сестры прогуляться вызвало явно неодобрительную усмешку.

И вот теперь, осознав всю странность своего положения за те короткие мгновения, что они топтались на одном месте, забыв, что продолжает держать Машеньку за плечи, он должен был проявлять заявленную инициативу. Смущенно кашлянув, он опустил руки, потом в нем что-то взбунтовалось, и он решительно взял Машеньку за руку чуть выше локтя, и она легко согласилась с этим его решением. И они пошагали дальше.

Молча они дошли до остановки трамвая.

— А вы, правда, не спешите? — спросила Машенька, когда они остановились.

— Правда, — подтвердил Тепляков. — Собственно говоря, мне надо лишь не опоздать на утреннее построение. На этот счет у нас строго. А у тебя что, трудности с геометрией?

— Да нет, что вы! Совсем наоборот! — воскликнула Машенька. — Но завтра у нас контрольная по геометрии, и мама волнуется, что я могу наделать ошибок. А у вас как было с математикой?

— Сначала очень плохо. До седьмого класса не вылезал из двоек и троек. А все потому, что слишком много приходилось заниматься музыкой: мама считала, что музыканту математика ни к чему. Но когда в третьем семестре появилась угроза, что останусь на второй год, пришлось нанимать математика. Мама нашла удивительного старичка-пенсионера, Алексея Ивановича Долгополова, который показал мне математику с такой увлекательной стороны, о какой я даже не подозревал. За месяц занятий с ним я буквально влюбился в математику, и, представь себе, у меня открылись кое-какие способности к этому предмету. Короче говоря, четвертый семестр я прошел на четыре и пять, и дальше у меня никаких затруднений не возникало. Зато пострадала музыка. К великому маминому сожалению, я к ней охладел и если продолжал заниматься, то не столько фортепьяно, сколько гитарой: этот инструмент в армейской среде пользуется особой популярностью.

Они не заметили, что давно миновали трамвайную остановку. Теперь Машенька крепко держалась за согнутую в локте руку Теплякова, то и дело на полшага обгоняя его, чтобы заглянуть в лицо сияющими глазами. И Тепляков забыл о своих страхах. Действительно, что тут такого, если двадцатисемилетний мужчина идет рядом с шестнадцатилетней девочкой! Ничего предосудительного здесь нет и не может быть, потому что в самом Теплякове ничего, кроме нежности к Машеньке, не возникло и не может возникнуть. В конце концов, они могут просто дружить. А когда Машеньке испол-нится восемнадцать, тогда, может быть. Впрочем, загадывать так далеко — пустое дело, если он еще не может себе представить, что станет с ним после того, как он закончит курсы и получит лицензию телохранителя.

Так они бродили по улице взад-вперед, болтая о всякой всячине, и впервые Теплякову было интересно разговаривать с женщиной. Тем более с такой еще юной, но уже имеющей, если не твердые знания, то кое-какие представления об окружающем мире. И представления довольно оригинальные. А то ведь начнешь разговаривать с иной, даже вполне зрелой особью, и натыкаешься на такое дремучее невежество, будто она явилась в современность прямиком из Средневековья, ничего не почерпнув для себя по пути из достижений человечества.

— Ой! — спохватилась Машенька, когда в ее кармане запиликал мобильник. — Достав его и проложив к уху, она сразу же заговорила: — Мам, извини, но мы с Юрой заболтались. Хорошо, что ты позвонила. Я минут через. через десять буду дома, — заверила она. Затем, заглянув Теплякову в глаза, спросила: — Вы на меня не сердитесь, Юра?

— За что? — искренне удивился он. — Это ты должна на меня сердиться: совсем заговорил тебя.

— Ах, что вы! Мне никогда не было так интересно, — призналась она.

— Мне тоже, — откликнулся Тепляков.

— Правда-правда?

— Честное слово.

Машенька стояла, носком сапожка разгребая снег. Потом глянула на Теплякова и произнесла почти жалобно:

— Я пойду? Ладно? — И уже с радостью: — А вон ваш трамвай!

— Он не последний, — отверг ее жертвенность Тепляков. — Тем более что я обещал Татьяне Андреевне проводить тебя до дверей вашего дома.

Они остановились на лестничной площадке. Машенька сняла рукавичку и протянула ему руку. Тепляков взял ее ладошку, подержал, затем склонился и поднес к своим губам.

— Ну что вы, Юра! — воскликнула Машенька громким шепотом, далеко не сразу выдергивая руку и пряча ее за спину.

— Извини, — пробормотал Тепляков, повернулся и успел шагнуть вниз всего на несколько ступеней, когда его остановил отчаянно-громкий шепот Машеньки.

— Юра! Постойте!

Тепляков остановился.

Машенька спустилась на несколько ступенек.