Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак Страница 11

Конечно же, из любопытства я подтянулся поближе. И не зря я в очередной раз проявил любознательность. Так как парню наконец действительно крупно не повезло. Несколько небольших капель крови, брызнув от руки парня, отлетели прямо на белую рубашку одного из защитников Конституции. Вот на что он отважился в своей наглости, пес. Леги опешили. Такой неслыханной дерзости они никак не ожидали.

Его тут же уложили на стрит и стали утрамбовывать по полной программе. Мелькали руки, ботинки, красноватая пыль и куски одежды. Главное было — не уронить честь и чистоту мундира. В прямом и переносном смысле.

— У-у-у, мразь, — шелестел первый, выкручивая ему пока еще здоровую руку.

— Может, в отделении объясним ему все по-настоящему? — улыбаясь интересовался второй, нанося по врагу один за другим разящие удары ботинками. Но потом перестал, потому что застремался их подпортить. К тому же третий служитель охраны правопорядка, который сильнее всех оскорбился из-за пятен, не хотел упустить своего:

— Дайте лучше я, — оттер он своих соратников, размахиваясь резиновой палочкой правосудия.

Пощады ждать не приходилось. Били его долго и уверенно. Зависть, ненависть, презрение и злоба. А все остальное — это внешнее, оболочка. Она всегда ненадежна, она всегда срывается. Человек — это всегда скотина. Он просто притворяется, чтобы подпустить вас для расправы поближе.

Летели, летели клочки по закоулочкам. Да в конце концов усталость взяла свое. Легаши остановились и, тяжело дыша, стали подбадривать друг друга на дальнейший справедливый экшен. Парень же посмотрел, тем что оставалось у него от лица, в синее небо, застонал и распластался без сознания на асфальте. Так в итоге и не выбравшись за флажки.

Экшен ОК. Справедливость восторжествовала.

Но ведь ясно, что необходимо вести себя адекватно к окружающему миру. И уж, конечно, не безобразничать так лихо, как этот парняшик, пес. По крайней мере, если он выживет, запомнит этот урок на всю дальнейшую жизненку. Не будет рыпаться, а будет молчать и на лекарства ишачить.

А «чужие», гадкие хамелеоны, тут же на сторону парня перекинулись. Понятное дело — быдлятина. Ведь одно дело — просто его загонять, улюлюкать, чтоб объяснить ему что почем, а другое, когда его чуть ли не прикончили у тебя на глазах. И каждый мысленно себя на его место спозиционировал. Это заставило все быдло сплотиться, чтобы дать отпор нашествию в лице легавых. Выступили единым мощным фронтом. И конечно, в авангарде колготились старушенции:

— Убили! Человека убили! Боже мой! Что творится, а? Люди добрые! — голосили старперши, грозно обступив легов и, видимо, готовясь к последней атаке.

Легаши же, конечно, поняли всю опасность сложившейся конфронтации. На всякий случай заняли круговую оборону, потому как они не собирались отдавать с таким трудом взятую добычу. Тем более когда ее оставалось только освежевать и выпотрошить. Вперед выступил тот, кому нанесли столь тяжкое оскорбление:

— Ты что ли будешь рубашку отстирывать? Ты, я спрашиваю? — кричал он предводительнице стаи. — Ты только посмотри сюда! Гляди! Кровь плохо отстирывается! Ты будешь мне это отстирывать? Ты? Да? Надо отметить, что и сам он с трудом находил два небольших пятнышка от крови парня на своей красивой праздничной рубашке.

Препирались они недолго, так как легам пришлось уступить общественному мнению и вызвать реанимационную машину для сдачи добычи. Приехали врачи и тут же стали перебинтовывать, подсоединять капельницу и все такое. Один лег даже поехал с врачами, чтобы сторожить добычу в больнице. Двое других отправились в отделение отмечать столь нелегкую викторию.

Толпа потихоньку рассосалась. Вот так всегда: сначала расколошматили своего на молекулы, а потом сами же и на высоте оказались. Типа спасители.

«Точняк пора сматываться, если уж здесь все шизеют так не по-детски. Наверняка уж в других местах получше», — проносилось в моей голове. Все это время я беспрерывно курил, чтобы создать хотя бы дымовую завесу в плане безопасности своего шкурятничка. Ведь никогда не знаешь, чего, где и от кого ждать приятного, доброго и хорошего.

А тот парень, конечно, был несомненно виноват. Его поступки были непонятны окружающим, а этого уже более чем достаточно. Он проконопатился в больняке два месяца, а потом ему еще штраф нехилый леги впарили. Ну что ж, он получил приличный урок, он сделает выводы и уже никогда не совершит ничего. Потому что во всем этом диковинном калейдоскопе, вращающемся вокруг нас, только так и можно выжить.

Поезда тем не менее продолжали приходить и отходить как ни в чем не бывало. Поезд — это как консервная банка, набитая нами. Он доезжает до намеченной цели и там эту банку вскрывают, а ее содержимое пожирается приветливым городом. А потом город выбрасывает нас на кладбища, как отработанный шлак и отходы.

Но пробил и мой час. Все же объявили посадку на поезд. Пора было чапать дальше. Я даже сожрал последнюю половинку синей марки с «велосипедистом», чтоб внутри трэйна еще торкнуло по самые не могу. Что в принципе было разумным поступком, верно?

А уж потом заметался я в поисках своего поезда по всем платформам. И потому, сколько мерзавцев со счастливыми лицами пыталось набиться в один из них, я догадался: это поезд в Большой Город.

Я не ошибся.

Сказал себе: «Не робей!» Зажмурился и лихо запрыгнул внутрь.

5

Как ни странно, доки у меня оказались в поряде. Все-таки, к моему большому удивлению, в кассе меня не прокинули — правильно оформили проездной тикет и страховняк. Даже проводница, несмотря на все свои подозрения, вынуждена была признать, что передвигаюсь в пространстве я на вполне законных основаниях. Эта барышня даже додумалась сходить с доками к начальнику поезда, чтобы выведать что-нибудь о моей сомнительной личности. Нет, нет, заверили ее там, этот пассажир такой же, как все. Так как проводница была здесь типа за главного, а я, как и все многочисленные попутчики, набившиеся по купе, собирался к вечеру уйти как можно подальше, пришлось перед ней вдецелок подунизиться.

Это было несложно. Сразу же как устроился, я стал заказывать ей чай, кофе и всякие другие нелепые товары, которые заставляют этих бедных существ продавать. В конце концов ее было нетрудно понять. Всю жизнь по поездам — как уж здесь не окрыситься.

Чуть позже я почувствовал как распирать меня стало неслабо уже от половинки «велосипедиста», сожранного на перроне. Странное все вокруг стало, слишком уж яркое. А главное — все «чужие» превратились в реальнейшие источники опасности, которые явно замышляют против меня нечто совсем нехорошее.

Короче, торкнуло от малой эллки по полной.

Везение — величина постоянная. Если уж приходит, то и не знаешь, как его отвадить, а если не везет, то не везет во всем.

Короче, с попутчиками мне, конечно, тоже не прикатило. Трех особ женского пола отсканировал я рядом с собой: мамашу с некрасивой дочкой лет двадцати двух и, видимо, мамашину подругу. Та была такая объемистая, что, казалось, ее специально откармливают, чтобы позже расчленить и повыгоднее продать. А пока она не придумала ничего лучше, как с восторгом рассказывать о своих болезнях и язвах. Впрочем, она была такой же человек как и все, думала только о себе и первым делом хвалилась своими болячками. Таким образом она показывала своим подругам, что еще жива, и на нее вполне можно положиться. Ведь болезни — это тотемы жизни, а болячки — спутники существования.

Чтобы избавиться от ее россказней, я вышел в коридор разведать обстановочку. Между тем все, кому посчастливилось сюда забраться, уже успели сгруппироваться стайками по купе и начать традиционные для поездок занятия: жрать, заливаться и играть в карты. Для полноты ощущений они все перезнакомились, чтобы разнюхать об общих слабостях и начать их смачно пережевывать. Исходя из кратковременного характера знакомства, они достаточно откровенно выплескивали корыто своего жизненного прозябания друг другу на головы. Особенно им импонировало, когда у других находились аналогичные со своими пороки и подлые замыслы.

Очередная порция впечатлений была не из легких. Конечно, мне много не требовалось. Лишь бы добраться до Другого Города. И все.

Это я так думал. Мечтал. Надеялся, значит.

Покурил. Вернулся. Сел.

А эти особи в купе тоже везли на сэйл шмотья полные сумкари. И юную клаву тоже приучали, как выгодней эти делишки приколбашивать. Та слушала их крайне внимательно, так как во всем надо становиться профессионалом. Коммерция — штуковина очень тонкая. Именно это они доказывали друг другу в течение получаса. Затем я не выдержал и решил робко выразить свое мнение о коммерции. Изложил им вкратце свою концепцию. Я, конечно, затирал в силу своих скромных возможностей. Но моя концепция, понятное дело, заметно отличалась.