Владимир Козлов - Политика Страница 11

– Come in, – кричит Оля.

Я захожу.

– Можно тут у тебя почитать? А то там этот телевизор дурацкий.

– Да, конечно.

Оля сидит посередине кровати, разбросав вокруг себя учебник, тетрадь и распечатанные на компьютере бумажки.

Я сажусь на кресло-качалку в углу, раскачиваюсь и читаю. Оля шелестит бумажками.

– Вот попали, да? – говорю я. – Называется, Ниагарский водопад.

– Ага.

Я поднимаюсь с качалки и пересаживаюсь к Ольке на кровать. Она говорит:

– Бахыт умрет от злости. Закрой дверь изнутри.

Я закрываю дверь на защелку, осматриваю комнату – в ней нет ни музыкального центра, ни просто радио. Ладно, обойдемся без музыкального фона.

Оля сбрасывает с себя шмотки и залезает под одеяло. Я начинаю расстегивать рубашку. Снизу доносится шум телевизора. Там все еще идет американский футбол.

Утро. Мелисса молотит в дверь, кричит, чтобы шли завтракать. В кухне Бахыт злобно смотрит на нас с Олей.

– Я все расскажу твоему бойфренду, – шепчет он.

– Что ты ему расскажешь?

– Все.

– Ты не знаешь ни телефона, ни имэйла.

– Узнаю.

– Go ahead, действуй.

На завтрак – опять «бекон», тосты и апельсиновый сок.

Мелисса говорит:

– Бабушка не может отвезти нас в университет. У нее дела. Давайте вызовем такси.

– Такси? Сколько это будет стоить? – спрашивает Бахыт.

– Долларов пятьдесят – по десять на человека.

Бахыт кривится. Ахмед молчит. Он, может, и не все понял, но что надо платить десять долларов – наверняка.

– Давайте автостопом, – предлагает Бахыт.

– Нас слишком много для этого, раз, – говорит Мелисса. – И здесь обычно не подбирают автостопщиков, здесь у всех свои машины.

– Закажите лимузин, – предлагает Пит. – Это всего баксов семьдесят, зато будете ехать, как кинозвезды. И пить шампанское.

Он громко и дебильно хохочет, бабушка тоже.

Ахмед напряженно смотрит на него, потом говорит:

– Вы дадите нам шампанское?

Пит и бабушка хохочут опять.

– Откуда у нас шампанское? – говорит Пит. – Мы же не fucking кинозвезды.

После завтрака – опять гостиная, опять телевизор. На кухне Мелисса, бабушка и Пит совещаются, как доставить нас в университет. Мелисса хочет раскрутить бабушку, чтоб она нас отвезла, но она упирается.

– Здесь почти сто миль. Знаешь, сколько это бензина?

Ближе к обеду находится мужик с соседней фермы, который соглашается нас отвезти, причем бесплатно. Проблема – у него «трак», спереди только два места, а сзади – кузов. Над кузовом он обещает установить крышу, чтобы получился фургон.

Три часа. «Трак» подъезжает. Сзади – фургон, но он весь заставлен какими-то ящиками. На них лежит матрас. Я, Бахыт и Оля забираемся на него и ложимся на спину. Ахмед и Мелисса садятся в кабину.

Чтобы убить время, всю дорогу поем песни. Чаще всего – «Гуд бай, Америка».

На кампус въезжаем в шестом часу вечера, говорим дядьке «спасибо» и расходимся по своим общагам. Моя – на самом краю кампуса. Навстречу идет девушка. Я не знаю ее, но она смотрит на меня и растягивает губы в резиновой улыбке.

Весна[9]

Они познакомились на школьной дискотеке перед восьмым марта. Он заметил ее и спросил у Коня, одногруппника по училищу:

– Слушай, что это за пила, а?

– Светка Шаблович. Учится в 38-м училе.

– Сейчас ходит с кем-нибудь?

– Не знаю. Скорее всего, нет.

– Иди побазарь с ней, скажи, что я хочу с ней ходить.

– На хуй она тебе упала? Пацаны говорили, она уже с половиной района перееблась…

– Ты это видел?

– Нет, сам не видел, но говорили.

– Тогда не надо гнать. Иди поговори.

Она разговаривала с подругой и курила. Конь подошел, недолго поговорил с ней и вернулся.

– Все нормально. Иди теперь сам побазарь.

Он подошел.

– Привет. Меня зовут Антон.

– А меня Света.

– Сегодня дискотека не очень.

– Ага, не очень.

– Ты уже сейчас домой? Могу проводить.

– Хорошо, проводи.

Они вышли на улицу. На крыльце несколько человек курили, сплевывая на кучу грязного снега. Она сказала:

– Скорей бы уже стало тепло.

– Ага.

Они шли к ее дому молча. Когда подошли, он сказал:

– Давай завтра съездим в центр.

– Хорошо, во сколько?

– Давай в семь на остановке. Ну пока.

– Пока.

Они встретились, сели в троллейбус и поехали в центр.

– Пошли, может, в кино? – предложил он.

– Пошли.

Троллейбус ехал через индустриальные окраины, отделявшие район, где они жили, от центра. Этот район специально построили лет двадцать назад для рабочих окрестных химзаводов и других вредных производств, и он так и назывался – «Рабочий поселок».

Они молча доехали до кинотеатра «Родина» и вышли. В «Родине» шел американский фильм – на него решили и сходить. Во время фильма он несколько раз выходил покурить в туалет, вытряс там мелочь у центровых малых. Она смотрела на экран, не отвлекаясь.

После фильма они зашли в коктейль-бар. Он дал денег малому в начале очереди на два по сто пятьдесят мороженого с сиропом и два молочных коктейля. Кто-то в очереди начал выступать, но он не обратил внимания.

Они сели за столик и начали есть мороженое погнутыми алюминиевыми ложками.

– Завтра дискотека в клубе, – сказал он. – Приедут «космонавты». Будем пиздиться. Наши некоторые будут с бабами. Если хочешь – поехали. Не бойся, тебя никто не тронет. Баб обычно не трогают.

– Хорошо. Я поеду.

Они вышли из троллейбуса. Было холодно. Она взяла его под руку.

Возле ее подъезда он спросил:

– Дома кто-нибудь есть?

– Ну… Вообще никого.

– Давай зайдем. Дашь пожрать чего-нибудь. – Он криво улыбнулся, в первый раз за вечер.

Они зашли в однокомнатную бедно обставленную хрущевку. На столе стояла швейная машина и валялись выкройки.

– Ты с кем живешь? – спросил он.

– С мамой.

Она включила старый телевизор «Электрон» и принесла из кухни тарелку каши, кусок батона и банку варенья.

– А мяса что, нету?

– Нету.

Он сел на продавленный диван и стал есть.

Она смотрела на него. На худом, почти красивом лице, неумело накрашенном дешевой косметикой, не было никакого выражения.

Он поднял глаза от тарелки.

– Садись, чего стоишь и смотришь?

Она села рядом с ним на диван.

Он доел, поставил пустую тарелку и банку на столик, повернул голову и посмотрел на нее.

– Ну, что, раздевайся.

– А может не надо… Мама должна скоро придти.

Он никак не прореагировал.

Она разделась полностью, он остался в высоко натянутых носках, облезло-голубой майке и «семейных» трусах. Она легла, он стянул трусы до колена и полез на нее. Она никак не реагировала.

Он кончил ей на живот, слез, быстро оделся и пошел в прихожую. Она накинула халатик и пошла следом.

– Завтра на остановке в семь, – сказал он и вышел.

Он сидел и курил с приятелями на остановке. Остановка была вся засыпана мусором и заплевана. Боров, коренастый паренек небольшого роста, спросил у него:

– Ты что, ходишь со Светкой? Она ж конченая. У нее триппер был, и аборт ей делали. Кидай ты ее, на хуй.

– Не пизди.

– Хули ты сразу «не пизди»? Я тебе говорю, как пацану.

– Сказал – не пизди. Я могу и не понять.

Он резко ударил Борова кулаком в живот. Тот скорчился и тут же получил еще по носу и в челюсть. Остальные молча наблюдали. Боров сидел на земле и трогал грязными руками губу.

Когда пацаны всей толпой вывалили на улицу, она осталась танцевать. Она слышала, что во время дискотек в клубе химзавода часть бывают драки, и боялась. От страха ее движения в танце были резкими и отрывистыми.

На улице началась драка между «рабочими» и «космонавтами». На него кинулись сразу двое здоровых пацанов, он упал, и они добили его ногами. Кто-то заорал:

– Менты!

Толпа рассеялась.

К ней подбежал пацан с Рабочего.

– Иди, там твоего постелили.

Она выбежала из клуба. «Рабочие» стояли около входа и курили, рядом стояли два мента. Один пацан объяснял ментам:

– Он просто споткнулся и упал. Вот его подруга – сейчас заберет.

Другой пацан сунул ей деньги и сказал:

– Лови мотор и вези его домой.

Они приехали на такси к его дому. Он оперся на нее, и они дошли до подъезда. Она спросила:

– Ты как?

– Хуево. Почки, бля, отбили.

Он позвонил в квартиру на первом этаже. Открыла мать. Отец в трусах выглянул из комнаты. Оба выглядели, как пьющие люди. В квартире воняло самогонкой.

– Ну что опять случилось? Допрыгался? – заорала мать.

– А это кто такая? Нам тут твои бляди не нужны! – присоединился отец.

Он подошел к отцу и ударил его в нос, потом сам охнул и прислонился к стене. Отец спрятался в комнате.

– Я, наверное, пойду, – сказала она и выбежала из квартиры.

Через несколько дней он пришел к ней днем, и они трахались на диване, укрывшись выцветшим одеялом – в квартире было холодно. Синяки у него на лице пожелтели, и разбитая губа почти зажила.