Ольга Морозова - Музыкантша Страница 11

Анжела беззвучно плакала. Роман похлопал её по плечу.

— Завтра в ночное, не забудь. А сегодня полежи, отдохни. Я Соню сейчас позову, пусть обед приготовит. Поешь, поспи. И хватит недотрогу из себя корчить. — Он ушёл, оставив Анжелу одну.

Она хотела выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть, но подумала, что скрипка тогда останется одна, и отбросила эту мысль. Тело — ничто, все его страдания тоже. Все в конце концов выходят замуж, так почему же она исключение? Правда, то, что называется замужеством, причинило ей боль и моральную и физическую, но это можно стерпеть. Так устроен мир, и когда она пришла в него, то приняла все его законы. Боль и страдания ниспосланы свыше, и нужно переносить их стойко. Разлившаяся внизу живота боль стала отступать, превратившись в тянущую и ноющую, и Анжела немного успокоилась. Почему мужчины так жестоки к женщинам? Почему они взяли на себя роль хозяев? Этого она пока не знала, но чувствовала несправедливость подобного мироустройства и, в то же время, смирение и чисто женскую покорность своей нелёгкой судьбе.

Вошла Соня и принесла Анжеле суп. Анжела покраснела до корней волос, будто то, что с ней произошло, было написано красными буквами у неё на лбу. Сама с собой она готова была пережить свой позор, но мысль о том, что об этом узнают все, была ей непереносима. Она отвернулась к стене, чтобы не смотреть Соне в глаза, но старуха не уходила. Она села на кровать и погладила Анжелу по голове.

— Ты, деточка, не плачь. У нас в таборе, почитай, все девки старше десяти лет уже порченные… ты не первая… что ж тут стыдиться? Да тебе завидовать будут, Роман у нас первый жених. Счастливая будешь, хозяйка. Подумаешь, всего и потерпеть пришлось… забудется потом, от счастья кричать будешь, сама просить станешь…

Анжела не отзывалась, и Соня, повздыхав ещё немного, ушла, прикрыв за собой дверь.

В постели Анжела пролежала весь следующий день, до самого ночного. Чтобы Роман не застал её врасплох, она встала и оделась заранее, боясь, что он увидит её голой. Романа не было в таборе, и Анжела втайне надеялась, что поход не состоится. Но надежды были напрасны. Пропадая где-то весь день, к вечеру Роман вернулся и велел Анжеле спускаться вниз, где уже ждали лошади. С ними поехали ещё несколько парней и девушек, и степь огласилась топотом лошадей и смехом. Темнело быстро. Лошадей отправили пастись, чтобы на рассвете искупать, и развели костёр. Посидели немного, поговорили, потом парочками разошлись по степи. Какое-то время Анжела ещё слышала тихий девичий смех и хохот парней, а потом и они стихли, уступив место звукам ночной степи и редкому ржанию лошадей. Анжела и Роман остались у костра одни. Роман расстелил одеяла, набросал на них подушки. Схватил Анжелу за запястья и притянул к себе. Ни слова не говоря, стал жадно целовать, одновременно торопливо сдирая с неё одежду. Анжела стояла, будто кукла. Роман повалил её на одеяла, быстро проник в неё, ввинтившись словно червь в яблоко, и постанывал, совершая колебательные движения, стремясь продлить удовольствие. Анжела оставалась безучастна. Боль ушла, но появилась пустота, внутри которой Анжела плавала, смотря на себя будто со стороны. Когда всё закончилось, Роман быстро уснул. Анжела же, повинуясь внезапному порыву избавиться хоть ненадолго от мучившего её тела, тихо вылезла из-под руки своего жениха и подошла к костру, зябко ёжась. Она завернулась в шаль и села возле костра, подбрасывая в него ветки, чтобы не потух. Она так увлеклась этим, что не заметила, как рядом с ней очутилась женщина. Когда Анжела подняла глаза, почувствовав, что не одна, женщина улыбнулась ей. На вид ей было не больше двадцати лет, и она была необыкновенной красоты. Женщина обняла Анжелу и поцеловала её, отчего та слегка оцепенела и потеряла способность двигаться.

— Не бойся, милая, — прошептала женщина Анжеле на ухо, пахнув на неё терпким ароматом луговых трав, — я тебя не обижу. Здесь посиди, а я с женихом твоим поговорю… Не обидишься?

Анжела отрицательно покачала головой.

— Вот и умница… — Женщина легко поднялась, отчего браслеты на её руках тихо зазвенели, и начала танцевать, подбираясь к ложу, где лежал Роман. Он проснулся и во все глаза уставился на женщину. Она тихо засмеялась, словно зазвенел серебряный колокольчик, и подошла к парню. Тот встал и пристально посмотрел на танцовщицу, извивающуюся в танце, словно змея. Женщина поманила его пальцем, и он покорно подошёл. Она обвила его руками за шею и прижалась к губам страстным поцелуем. Роман подхватил её на руки и отнёс на одеяла. Анжелу он будто и не видел, зачарованный ночной красавицей.

Анжела испытывала к ней благодарность за своё избавление. Она сидела в тени, и Роман не мог её видеть со своего места. Вскоре Анжела услышала звуки поцелуев и тихие стоны. Она сильнее укуталась в шаль и стала всматриваться в темноту, вдруг заинтересовавшись, что там происходит среди груды одеял. Вскоре возня стихла, и Анжела увидела, что Роман и незнакомка поднялись с земли и, взявшись за руки, пошли к реке. Незнакомка льнула к Роману словно кошка. Повинуясь внезапному порыву, Анжела встала с бревна и пошла за ними. На берегу они разделись, и девушка первая вошла в воду, маня за собой Романа. Он пошёл за ней, но она удалялась всё дальше, пока Анжела не перестала её видеть.

Роман доплыл до девушки, и она обняла его одной рукой за шею. Роман прижал её к себе под водой, и вдруг почувствовал острую боль в районе живота, будто от укуса гигантского насекомого. Потом насекомое ужалило ещё и ещё. Роман почувствовал, как что-то горячее потекло из него прямо в воду и заклубилось в ней причудливыми завитками. У него закружилась голова и потемнело в глазах… Анжела услышала сдавленный крик жениха и беспорядочные шлепки по воде.

А потом всё стихло… Анжела осталась стоять, думая, что Роман и девушка скоро выйдут. Но девушка вышла одна, с бледным, бескровным лицом, словно русалка, и совершенно нагая пошла, не обращая внимания на Анжелу, в ночную степь. Когда её силуэт скрылся из виду, Анжеле стало страшно. От ужаса её затрясло, и она бросилась бежать, как была — в одной шали, наброшенной на голое тело.

На рассвете цыгане нашли на берегу одежду Романа и цыганские юбку и кофту. Они подумали, что это Анжелы. Самих молодожёнов нигде не было, и по табору мгновенно разнеслась весть о том, что они утонули. Златан прервал поездку и вернулся, чтобы похоронить сына, но тела не нашли. Не нашли и Анжелу. Златан обезумел от горя, подозревая, что чёртова девка опять вывернулась, перешагнув через очередной труп. Его утешали, выражали соболезнования, понимая, что теперь ему нужно только время… Поговаривали, что недалеко от места трагедии видели Веру, бывшую возлюбленную Романа, которую он бросил ради Анжелы. Вера клялась и божилась, что ничего не знает и не видела Романа в ту ночь, хотя и ходила в ночное. К чести Златана, он ей поверил и не стал её судить. Сердце подсказывало ему, что Вера тут ни при чём, но таборные думали иначе, затаив на Веру зло.

Анжела бродила по степи несколько дней. Ночами она шла, а днём пряталась и отсыпалась. Наконец она дошла до небольшого городка, голодная и грязная, и зашла на вокзал. Там её и нашёл дежурный милиционер. Девочка выглядела более чем странно — в одной шали, без обуви, с горящими глазами. Он отправил её приёмник, где её накормили, одели и расспросили. Она рассказала, что в детстве её украли цыгане, заставив работать на них. Цыгане били её и всячески издевались, но ей удалось убежать. О себе она помнит только то, что её зовут Анжела, и больше ничего. Работницы приёмника, молодые женщины, только охали, слушая сбивчивый рассказ худенькой девчушки. Они уложили Анжелу спать, а потом переправили её в детский дом, расположенный далеко от того города, где жил табор, так как в близлежащих не оказалось мест. Поскольку Анжела не захотела вспомнить ничего, кроме того, что уже сказала, ей дали фамилию Цыганкова и оставили жить в доме.

Поначалу детский дом встретил Анжелу неприветливо. Тут царили законы волчьей стаи, и выживал сильнейший. В общем-то, Анжеле было всё равно, кто и как к ней относится, но отвоёвывать своё место под солнцем всё-таки пришлось. Однажды одна из воспитанниц, крупная и развитая девочка лет четырнадцати, подошла к Анжеле и хотела ударить её за то, что Анжела вовремя не уступила ей дорогу, но Анжела вцепилась зубами ей в горло, да так, что воспитатели еле оттащили её. Шея девочки была в крови, она испуганно зажимала рану рукой и орала благим матом. Анжела же, стоя невдалеке и искоса поглядывая на свою жертву, хохотала злобным, хриплым смехом. Жизнь в таборе кое-чему её всё же научила, и в первую очередь тому, как постоять за себя. После этого случая Анжелу оставили в покое, шрам на шее воспитанницы служил всем жаждущим власти напоминанием, что и против лома есть приёмы.

Анжела жила обособленно. Её уважали, если не сказать, боялись. Она не стремилась ни с кем общаться, и никто не стремился общаться с ней. Но её всё устраивало. У неё была крыша над головой, еда и одежда, и никто в целом свете не мог больше проделывать с ней то, что ему заблагорассудится. Да, здесь было гораздо лучше, чем в таборе. Значительно, значительно лучше. Пару раз Анжеле казалось, что в окно она видела силуэт человека в бейсболке, но, когда она выбегала на улицу, он исчезал, и Анжела понимала, что это ей почудилось. Правда, он помог ей расправиться с Милой, той самой девочкой, что хотела ударить Анжелу. Когда Анжела испугалась, увидев, что Мила заносит руку, чтобы ударить её, он вдруг показался в окне и взял себя двумя пальцами за горло. Анжела тотчас поняла, что нужно делать, страх прошёл, и она бросилась на соперницу. Человек в бейсболке был доволен, он кивнул Анжеле, и медленно удалился в сторону леса. Анжела никому не сказала об этом, побоявшись, что его могут найти и посадить в тюрьму, а её запрут в карцер. Потом всё забылось, и потекли однообразные, резиновые дни — еда, сон, учёба. Некоторой отрадой Анжеле служили занятия музыкой, но здесь не было скрипки, и Анжела стала брать уроки игры на пианино. Музыка приносила ей отдохновение. Она уносила её далеко на своих крыльях, заставляя мечтать и грезить о прекрасных странах и иной жизни. Хотя эту иную жизнь Анжела представляла с трудом, в той жизни обитали странные существа, и сама Анжела была не такой, как здесь. Но мечты были сладкими, словно сахарная вата, они настойчиво будоражили мозг Анжелы, отчего, очнувшись, она всё больше разочаровывалась в жизнь реальной. Она хотела играть на скрипке. Ей хотелось слышать её чудесный голос, то дрожащий, то страстный, то жалобный, то торжествующий. Ей не хватало переливов её звука, заполняющих собой всё пространство, ласково берущих в плен душу и зовущих её за собой в неведомые дали. В такие моменты душа Анжелы отделялась от тела и летела в межзвёздное пространство, оставив Землю далеко позади… Ах! Как всё это было давно! Анжеле казалось, что её, словно бабочку, пришпилили огромной булавкой к листку картона, и она, ещё живая, бьёт крыльями, но взлететь не может…