Любовь Миронихина - Анюта — печаль моя Страница 11

Анюта, как былинка, завороженно тянулась за ярким Домниным платком. Среди безликой толпы обыкновенных людей она давно выделила для себя нескольких Необыкновенных. Их было не так уж много, наперечет. Это, конечно, — батя, баба Арина, отец Василий, нищий Самсон, дед Никодим из Дрыновки. Самсон время от времени появлялся в их краях, обходил деревни и снова исчезал. Бабка называла его «божьим человечком», подолгу с ним беседовала и своими руками укладывала его котомочку.

Дед Никодим из Дрыновки попал в необыкновенные, потому что единственный из всех деревень не пошел в колхоз! Его и пугали, и улещали, но дед стойко держал оборону и оставался единоличником. Его обложили налогами со всех сторон, и все подумали, кто со злорадством, кто с сожалением, что теперь деду точно не выжить, даже крепкому хозяину таких налогов не осилить. Но Никодим копошился на своем огороде, налоги платил, а чем питался, никто не знал.

Добрые люди помогали. Батя и его называл «осколком». Многие обыкновенные считали Самсона и деда чудиками и последними людишками, но у Анюты было свое мнение, такое же, как у бабки. Самсон ходил по миру и молился за весь мир и за нас в том числе, а дед жил по-своему, а не как все. Они просто не могли быть обыкновенными, даже если бы и захотели.

В этом Анютином списке необыкновенных людей числилась и Домна. Не потому, что разведенка. У них в разведенок только что пальцами не тыкали. Два года назад вышла Доня замуж, не по своей воле, а так — пришлось… Несла она с поля сноп ржи, все таскали курам, а поймали только Домну. Карпузенок ее прихватил с этим снопом и сказал: или пойдешь за моего Мишку или я тебя засужу. А Мишка, карпузенков племянник, был чуть с плошинкой, ни то ни се, за него ни одна девка не шла. А Домна — красивая, здоровая… Погоревали, но лучше Мишка, чем тюрьма. Сыграли свадьбу, а через месяц прибежала домой.

Бабы тогда чуть с ума не сошли: в понедельник как бы замуж, а у середу — домой, матка с батькой виноваты, отходили бы как следует вожжами да отправили назад к мужу, мы шли и не глядели, и нас никто не спрашивал, хочешь ты или не хочешь с ним жить, какой достанется, такого и терпи. Но батька с матерью никогда не неволили свою Домнушку, она у них была единственная любимая дочушка, остальные все ребята. Да и не вернулась бы она к постылому Мишке. Так и стала Домна жить разведенкой, ходила на гулянки вместе с девками. И плевала она на бабьи пересуды. Ни одна свадьба, ни одна гулянка без Домны не обходилась, она и плясуха и игруха и вся на винтах.

С ужасом и восхищением глядела Анюта вслед Домне, выводком тянулись за ней парни и девки, только и ждали, чего еще она учудит, какую песню надумает. Сережка-гармонист еле поспевал за легкой на ногу Донькой. Нынче он был без гармошки и сильно выпивши. Сережа, не парень уже, женатый мужик, каждый год ходил с девками делать кукушку. Он говорил, что в этом деле нужна и мужская рука.

Гармонист с парнями шел чуть в сторонке. Они делали вид, что идут сами по себе, поглядеть, послушать песни, а к этой бабьей затее не имеют никакого отношения. Их догнали взрослые мужики, и Анютин батька с ними. Все они снисходительно посмеивались над этим представлением, но их никто и не приглашал в нем участвовать, даже если бы они и захотели. Домна их быстро выставит, чтобы под ногами не путались. Она далеко не повела свой отряд, стала на краю рощи и скомандовала Сереже: выбирай покрасивее! А себе приглядела молоденькую березку, наломала веток и сплела на голову аккуратный, пышный венок. Роща вся застонала, затрещала, зашумела ветвями. Кому праздник, а березкам горе. Анюта в душе их очень пожалела, но, как и все, наломала себе веточек. Они упруго гнулись, но не желали свиваться в венок, только пальцы искололи. А Сережа все тыкался от березки к березке, никак не мог выбрать и кричал Домне:

— Барыня, какую прикажете?

— Дюже здоровую не нада, — просили девки, — кто ее няньчить будет? Ты делай по нас, чтоб мы могли нести.

Наконец Сережа, хоть и нетвердо стоял на ногах, ловко взмахнул топором — и березка рухнула как подкошенная, только испуганно прошелестела напоследок. Ее спеленали, как младенца, девки привязали поперек палку — две руки. Набили травой небольшой мешочек — готова голова. Домна угольком нарисовала глаза, брови, раскрасила губы помадой и похвалила свое художество: ничего, симпатичная будет девка. На куклу надели новую, вышитую рубаху. Приладив голову и повязав на нее шелковый платок с кистями, девки набили травой еще два кулечка и подсунули их кукле под рубаху. Лизка смущенно захихикала: ой, что это, что это? Ничего особенного, подумала Анюта, все должно быть как взаправду.

Все больше народу подходило в роще, и вот уже обступили зрители девок плотным кольцом. Старухи всем были недовольны — и статью березовой куклы, и размалеванной лицом. Старушек послушай — все было так ловко и хорошо в их молодости, а нынче — как зря.

— Что это у нее титьки висят, как у коровы недоёной? — критиковали они куклу.

А девки хохотали:

— Сереж, иди поправь, как тебе нравится.

Но у Сережи была маленькая слабость: тридцатилетний женатый мужик краснел, как девка, от нескромных шуток, а матерных слов на дух не выносил. Конечно, эту слабость давно за ним приметили и донимали все кому не лень. Вздумал он поднять куклу и поглядеть на нее со стороны, но не удержал — сам упал и куклу уронил. Журилиха даже взвизгнула от радости:

— Сереж, ты что ж это при всем народе бабу завалил?

Сережа так расстроился, что собрался даже уходить.

— Пожилые женщины, а такие бестыжие на язык, ну вас, уйду!

Но девки бросились его уговаривать:

— Сереж, больше не будем, не бросай нас, ты ж у нас один мужичок… Мужичков было много, но все они стояли в стороне и хохотали. Анюте тоже стало весело и хорошо, хотя она не всегда понимала, что смешного в этих шутках. И батя смеялся, но потом поглядел на рощу и пожалел:

— Сколько березок загубили! А если посчитать по всей России — целые леса извели.

— Ох, кум, людей жалеть надо и землю, раньше тут пашня была, мой дед тут пахал.

Анюта забеспокоилась: это Полька Косинчиха прибежала с Козловки, то не было ее, глядь — тут как тут. До чего нахальная баба, толкнула батю локтем, потом повисла у него на плече, и все как бы шутейно. И никакой он ей не кум, у нее все мужики кумовья. Но батя-то, батя! Как всегда усмешничал, щурил свои голубые глаза вместо того, чтобы рассердиться и оттолкнуть Польку от себя. Ему как будто даже нравилось, что она за ним бегает.

Хорошо, что матери не было поблизости. Анюта не хотела упускать из виду Польку и отца, но девки уже надели на куклу красную юбку и запели частушки. Домна завязала поверх юбки фартук с оборками, но и за делом не могла минуты спокойно постоять, все пританцовывала и крутилась юлой. Анюта пометалась-пометалась между ними и батей и все-таки решила пробираться поближе к кукушке. Девки уже подняли ее и отряхнули от травы. Зрители одобрительно загалдели — хороша, лучше и быть не может! И Сереже понравилась: балерина какая, прямо руками порхает. Но старухи тут же раскритиковали куклу в пух и прах:

— Ну что вы навели, она у вас как три дня не евши, надо руки пониже и талью попышнее…Некультяпистая вышла, не… Ладили, ладили и ничего доброго не сладили.

Но Домна не унывала:

— Ничего, девки, надо еще под юбку слазить, ж… ей навести.

Она задрала у куклы юбку, девки подложили туда еще мешок с травой, посмеиваясь над Сережей:

— Сереж, не гляди, а то совсем влюбишься…

Готово — кукла раздалась вширь и сразу постарела лет на двадцать. Сережа губы скривил: была, как барышня, а теперь стала наша баба, колхозница. Наконец, собрали куклу, подняли и понесли. Сначала она очень не понравилась Анюте, ну пугало и пугало огородное, такая размалеванная, несуразная. Маленький парнишка даже зашелся в плаче, увидев эту «кукушку». Но кроме нескольких старух, все были довольны и приговаривали — хороша наша Матреша, наша Матрена Ивановна. Значит, так и нужно. И Анюта приняла куклу такой, какая есть.

Девки во все горло затянули песню, и кукушка по ярким платкам и шалям поплыла к реке. Здесь на ровном лугу Сережа воткнул березовую куклу в землю, и вокруг нее сразу же стал затеваться хоровод. Кое-кто из стариков привязались к хороводу, Журиха с Бурилихой, Поля Жвычка, веселые старушки, они каждый праздник плясали с молодыми девками, никогда не отставали. И дед Тимоха всегда ходил в хоровод. Баба Арина над ними посмеивалась: старики должны сидеть в сторонке и поглядывать, как молодежь веселится. Это потому, что у нее уже не было сил плясать, ничего больше не оставалось делать — только любоваться и подпевать.

Анюта полжизни отдала бы, чтобы сцепившись с кем-то руками, плыть и плыть в хороводе, не слыша своего голоса. Но детей в хоровод не брали, и она все прикидывала, сколько еще лет ей расти и ждать. Хоровод всегда начинали с «Посеяли девкам лен», это такая бойкая песня, для разминки. Потом пошли другие — постепеннее. Анюте больше всего нравилась веселая песня, как жена невзлюбила мужа и привязала его к березе. Вот Доня ее завела, девки подхватили, и песня загремела. Сережа не хотел играть постылого мужа, увернулся и убежал. Когда-то, во времена бабкиной молодости, парни не считали зазорным плясать в хороводе, а нынче предпочитали смотреть со стороны. Двое парней, правда, вплелись в хоровод, но в круг выходить постеснялись. Тогда Домна вытащила на середину деда Тимоха, дед был очень даже согласен. Доня скрутила ему руки настоящей веревкой, но дед все притопывал и колготился за ее спиной, хотя должен был вести себя смирно, потому что привязан к белой березе.