Наталья Солей - Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme Страница 11

– Фердинанд – наш единомышленник, ярый противник революций, сторонник эволюционного развития, неразрывности времен, – пояснила Ангелина Ивановна. – Уважая любые эксперименты в современном искусстве, он все-таки отдает предпочтение традиционным направлениям.

– Да, с таким котом и такой семьей и в лекторий ходить не надо, – подчеркнуто оживленно констатировал Павлов. – Я, знаете, много раз был в Италии, ну Италия, ну да, красиво, но когда поехал с Аней, она всюду меня водила, столько рассказала интересных историй – как и кто строил, когда что написано. Я был потрясен.

– Я тоже была потрясена, когда своими глазами увидела то, о чем читала, что знала только по репродукциям. Живое настоящее – это, конечно, неповторимо, это надо видеть. Я была там просто счастлива.

– Рад это слышать.

Павлов победоносно посмотрел на Шапошникова. Такие временные знакомцы, интересные своей известностью, приходят и уходят. А верный Андрей будет всегда. Да, именно он дал ей возможность почувствовать себя счастливой. И вообще, именно он – тот человек, который может составить ее настоящее счастье.

– Аня у нас художник, заканчивает Строгановку, – с гордостью сказала Ангелина Ивановна, – ее вкусу тоже нелегко угодить.

– Если мы найдем общий язык и достигнем взаимопонимания, то об угождении говорить не придется, – улыбнулся Владимир.

– Вопрос взаимопонимания – это вторая часть нашего Марлезонского балета, а сейчас всех приглашаю поужинать, – торжественно сообщила Ангелина Ивановна.

Андрей Сергеевич неожиданно заторопился:

– Девочки, у меня важная деловая встреча. Я отлучусь максимум на час. Вы тут без меня поужинайте. Все подробно расскажите нашему гостю, все покажите. Как решите – так и будет. Я всегда солидарен с вашим выбором. Что касается финансовых вопросов, – с любезной деловитостью обратился он к Шапошникову, – готов обсудить любую смету. Главное, чтобы это устраивало женскую половину. Возможно, когда я вернусь, вы еще будете здесь, тогда мы этот вопрос сразу обсудим.

Они пожали друг другу руки. Когда Андрей удалился, Шапошников вдруг отметил, что сидит здесь уже не менее двух часов, а уходить совсем не хочется. Ему были интересны и приятны и эти женщины, и эта атмосфера, такая домашняя, немного старомодная, но тем не менее очень непринужденная. Кажется, права была Ангелина Ивановна – не исключено, что вне всякой очереди он возьмется построить дом, который они хотят. Только вот – зачем? Ну зачем Аня встретила этого своего жениха? Через два месяца замуж… Но ведь она…

1933 год

Та встреча в мастерской Весниных изменила планы Шарля Эдуара. За эту неделю он должен получить заказ на проект, от которого в его пользу отказались братья. Видимо, он был настолько уверен, что получить такой заказ – обычное дело, что так все и сложилось.

Конечно, советское руководство было поставлено в тупик. Проект Корбюзье был им совершенно не нужен, но отказаться от предложения известного архитектора было трудно, и никто не хотел брать на себя такую ответственность. Что и говорить, братья Веснины просто подставили Совнарком и вынудили разрешить Корбюзье работать в Москве.

Конечно, он уезжал, приезжал, много работал, писал статьи. Именно тогда и сформулировал свои знаменитые «Пять принципов современной архитектуры» (здание на свободно стоящих опорах, свободная композиция фасада, ленточные окна, плоская крыша с террасой-садом, свободная внутренняя планировка).

В эти годы, руководствуясь своими пятью принципами, он построил знаменитую виллу «Савой» в Пуасси близ Парижа, общежития швейцарских студентов в парижском университетском городке, теперь же готовился к конкурсу на лучший проект Дворца Советов и при любом удобном случае старался приехать в Москву – контролировать строительство Дома Центросоюза.

Советские власти всякий раз долго тянули с оформлением визы, но все же давали разрешение. И он вновь приезжал в Москву.

Оля бесконечно ждала его возвращения. Нет, она не встречала его на вокзале, они не проводили вместе целые дни – не такое было время. Корбю не понимал, в чем состоят грехи Оли перед Советами, но чувствовал, что лучше их отношения не афишировать. К тому же он уже давно понял, что ему самому здесь, в России, не очень доверяют и все время контролируют. Он практически не видел тут зарубежных специалистов – на иностранцев в этой стране вообще смотрели как на шпионов.

Корбю очень надеялся, что в шпионаже и в контрреволюционном заговоре его самого заподозрить невозможно – ведь он всегда поддерживал революцию и все социалистические преобразования…

Однажды спокойным летним вечером они гуляли на Чистых прудах. Одни. Без товарища Игнатова. В последнее время он все чаще оставлял их без присмотра, и это казалось добрым знаком. Ведь, конечно, как бы влюбленные ни скрывались, многие догадывались об их отношениях, а уж товарищ Игнатов в первую очередь. И вдруг – такая лояльность.

Накануне приезда Корбю он даже зашел к ней домой поинтересоваться, как она живет, не нуждается ли в чем. Сообщил, что Шарль приезжает рано утром, даже спросил, не обижают ли соседи. Ну прямо отец родной. Оля была совершенно счастлива. Ну действительно, не звери же там, на Лубянке, они же понимают, что любовь не выбирает по национальному признаку и по месту прописки.

Возможно, все наладится и они даже будут вместе. Корбю рассказывал ей о вилле, которую построил, и о том, сколько восторженных отзывов он получил. Всех особенно потрясал сад на крыше.

Вдруг Шарль остановился и, глядя ей в глаза, спросил, готова ли она уехать с ним в Париж? Он мечтает построить дом, в котором они будут жить вместе. Это будет дом, в котором поселится счастье, потому что его построит влюбленный архитектор.

Конечно, она ответила «да», и еще раз «да». Счастливые, они обсуждали, какие цветы посадят в своем саду и как назовут детей – конечно, русскими именами! А еще он говорил, что она всегда сможет приехать в Москву, ведь он предложил план реконструкции города, к которому власти отнеслись с огромным интересом.

После всех тягот, потерь, гонений – наконец-то! Оля больше не чувствовала себя одинокой: есть человек, который готов защитить ее, увезти, построить дом и жизнь с ней.

Вдруг пошел дождь, они побежали по лужам, подставляя лицо теплым струям. Промокнув до нитки, тихонько, чтобы не заметили соседи, пробрались в ее комнату. Они знали, что созданы друг для друга, а главное, верили, что впереди их ждет много радостных и прекрасных событий.

Рано утром за Шарлем заехал товарищ Игнатов. Он даже извинился за раннее вторжение, ободряюще подмигнул Оле и вообще был в исключительно приподнятом расположении духа. Шарль сказал, что заедет за ней на работу, а вечером они обязательно пойдут в театр.

В мастерской Ольгу ждала оглушительная весть. Ночью арестовали Леонида Александровича Веснина – за приверженность к чуждым нам принципам конструктивизма и формализма в архитектуре, тормозящим возврат классицизма. Впрочем, ему были предъявлены и другие обвинения в порочащих связях, в первую очередь с иностранными разведками, готовящими заговор против Советской России.

Вокруг Ольги молниеносно образовался вакуум. Ее кульман обходили стороной, старались не заговаривать. Каждый, не поднимая глаз, уткнулся в свои чертежи. Днем по мастерской стал расползаться слух, что Корбюзье предложили в двадцать четыре часа покинуть Советский Союз, никак не объяснив, в чем его обвиняют. К концу дня к Оле подошел Александр Александрович Веснин и тихо сказал, что она может несколько дней не появляться на работе – пока все не выяснится. Это, конечно, какая-то ошибка, и Леонида с кем-то перепутали, а Корбю, как иностранного гражданина, вообще не могут тронуть, но пока лучше побыть дома, возможно, о ней и не вспомнят.

Сама Оля на такое чудо не надеялась. Понятно, что Александр Александрович пытается оградить других сотрудников от общения с ней. Сейчас сразу и брата-белогвардейца вспомнят, а уж о «заговорщике» Корбюзье и говорить нечего.

Придя домой, Оля решила почему-то собрать вещи. В дорогу? Ну да, в дорогу. Тогда все собирали вещи заранее – теплые носки, смену белья. У многих чемоданчики стояли прямо у двери. Как правило, эта предусмотрительность оправдывалась.

В дверь ее комнаты тихонько постучали. Отворив ее, она увидела соседку, которая что-то прятала под пуховым платком, накинутым на плечи.

– Пригодится, – сказала она тихонько и протянула туго набитый матерчатый мешочек. На ощупь Оля поняла, что там сухари.

«То, что меня заберут, уже всем очевидно. Мне уже и сухарей насушили, пока я мечтала с Корбю о вилле», – горько подумала она и молча взяла мешочек. Говорить не могла, в горле застрял комок слез. Соседка только рукой махнула и, опустив глаза, хотела уйти в свою комнату. Но Ольга в последний момент решилась остановить ее. Она понимала, что это может принести неприятности и ей, и этой доброй женщине, но другого выхода у нее не было.