Казис Сая - Бубенчик Страница 11

Но все же взял верх еще один таинственный приживальщик, который жил внутри женщины. Имени своего он не называл, был не любитель долгих рассуждений и частенько одним махом разрушал созданное до этого умом. Это по его приказу Каролина бросилась в чулан, схватила два круга колбасы, голову сушеного сыра и новые шерстяные носки, завязав их в платок. И все это не Улису, а Вилимасу, которому, вдруг вспомнила она, задолжали за тот колодец. Отдаст она Вилимасу узелок, а сама, будто невзначай, перебросится словом-другим и с мужем. Будет ему народ смешить! Коли уж приспичило, пусть промочит глотку в шинке, да только утром чтоб дома был!

По свежим следам добежала Лина до Шяудкулисов. В окнах светился огонь: небось все на медведя дивятся или, разинув рты, Улисову брехню про жену да про тещу слушают, про то, как он из дома сбежал.

Нет, ноги ее там не будет, нечего ей при всех унижаться. Лучше она у хлева переждет – вдруг кого после хозяйкиной похлебки на двор потянет…

Покуда стояла, ждала, насквозь продрогла. Из летней кухни пахнуло свежим хлебом, и Каролина вошла туда. Положила на еще теплую печь свой узелок, обогрелась немного и решила все-таки пойти в дом. Мало ли что можно соврать Улису, лишь бы соизволил вернуться. Мартинас прихворнул или с матерью плохо…

Но едва она вошла и увидела всех за столом, как сказала другое: хлеб да соль, ей бы с Вилимасом потолковать. Пусть он выйдет с ней во двор на два слова. Сказала, повернулась и вышла, явно довольная собой, даже не глянув на Улиса, не поблагодарив хозяев за приглашение.

И только теперь ее бедняга разум догадался, что не за мужем она гналась, не из-за него весь вечер под хлевом дрогла. Сердце Каролины рвалось к Вилимасу, к Вилимасу, к Вилимасу!.. Прошлого, ясное дело, не воротишь, но пусть он знает, как томилась она по нему все эти годы! Правда, в мечтах он рисовался ей не совсем таким, но Каролина знала, чувствовала, что судьба их сведет! Она и сейчас чувствует: что-то должно случиться… Вот он распахивает дверь, вот идет сюда…

– Вилимас! – прошептала Каролина, хватая его за руку, и взволнованно заторопила: – Идем отсюда, подальше от дома!..

– Послушай, Каролина, что тут у вас происходит? – тоном отца или старшего брата спросил Вилимас.

– Из-за тебя все, из-за тебя! Будто не знаешь! – ответила Каролина и, прикрыв дверь кухоньки, бросилась ему на шею. Она целовала его и говорила, что вот ушел он тогда и вырвал из груди ее сердце, словно морковку… А останься Вилимас, может, и свадьба расстроилась бы. Потому как не Улис, а Вилимас был ее суженым! Но сам нечистый заморочил ей голову теми деньгами.

– Ведь ты любил меня, верно? – тормошила она Вилимаса. – Скажи, любил ведь? Веточкой ракитовой называл…

– Любить-то любил, да упустил… Что ж об этом теперь говорить?.. Сама видишь, каков я…

– Да ты расстегни хоть тулуп свой, дай я к тебе прижмусь, – ластилась к нему жена друга. – Чего тебе уходить? А если что, возвращайся поскорее и живи у меня. Сам видишь, хуже чужого мне Улис.

– Но мне-то он не чужой. Как брат родной он мне.

– Скажешь тоже – брат… За все эти годы ни разу тебя не вспомнил. Отдай ему медведя, и пусть уходит на здоровье… Да и люди его не любили. Не сильно тебя осудят, если хозяином к нам в дом войдешь. Ну, обними же меня, не робей… Тут вон ветки набросаны, видно, мясо коптили… Присядем…

На печи, где Каролина положила узелок, сидел хозяйский кот и вопросительно смотрел на людей: запретный плод или нет?

– Глянь, на нас кто-то смотрит, – показал Вилимас на светящиеся в темноте зеленые глаза: может, испугается жена Улиса, одумается, тогда он и замолвит за друга словечко.

Но женщина лишь крепче прижалась к нему и дрожащим от волнения голосом торжественно произнесла:

– Эй ты, нечистый! Если твои это глаза, если это ты, то сведи меня с Вилимасом! А уж я в долгу не останусь!..

От этих ее слов Вилимаса мороз по коже пробрал.

– Брысь! – гаркнул он, и два зеленых огонька метнулись вниз и пропали.

– Так ты не хочешь, чтобы я была твоею? Боишься?

– Не в том дело… Я не сказал, что не хочу. Ведь и я не каменный…

– Тогда сбрось тулуп. Здесь вовсе не холодно.

– Постой, я сейчас… Взгляну, нет ли кого поблизости…

– Но ведь ты вернешься? Придешь, Вилимас?..

– Вернусь, – заверил он ее.

Предчувствие не обмануло его. Заждавшись друга, Улис вышел во двор и теперь стоял, вглядываясь в темноту. Вилимас подскочил к нему и с силой привлек к себе.

– Слушай меня хорошенько и не перебивай! Поторопись! Она там ждет тебя. Хватай ее, целуй-милуй – и ни слова. Ясно? Я тут из-за тебя чуть не согрешил. Ну, беги! Нет, постой! На вот, накинь мой тулуп… Ну, с богом! А я кукиш за тебя буду держать…

Улис хотел было еще спросить о чем-то, но Вилимас уже толкал его к двери. Оставшись один, он остановился посередине двора и, задрав голову, подставил разгоряченное лицо крупным снежным хлопьям.

– Скинь же ты свой тулуп! Иди сюда… – донесся до Улиса томный голос жены, каким она уже давно не обращалась к нему.

Вскоре он понял, почему Вилимас наказал ему молчать. И все-таки Улис не противился ласкам и сам жадно целовал жену, не оттолкнув даже когда до него донесся ее прерывающийся шепот:

– Вилимас!.. Вилимас!.. Вилимас!..

И лишь немного спустя, когда Каролина со смехом сказала, что его тулуп пахнет медведем, он спросил:

– А что, если бы сейчас вошел Улис?..

Каролина неприметно вздрогнула и замерла. Она молчала так долго, что Улис не на шутку встревожился: не стряслось ли с ней чего? Он хотел поцелуем успокоить ее, вернуть себе, но та вдруг резко отпрянула и с силой ударила Улиса по лицу. Промахнувшись в темноте, жена хряснула его по носу и закричала:

– Не лезь! Будь ты навеки проклят, обманщик!..

И как была, простоволосая, выбежала вон. В руках у мужа остался ее платок, который он успел подхватить, чтобы унять кровь.

Если бы не женин платок, подвыпивший и порядком уставший Улис подумал бы, что все это только сон. Он завернул в платок свой бубенчик и не раз потом во время долгих скитаний вынимал его, подолгу глядел на него, пытаясь разгадать: что такое женщина, любовь и почему человека постоянно гложет неуемная тоска?

1973

Примечания

1

Г е л г а у д а с – вождь крестьянского восстания в Литве в 1831 году.