Ксения Духова - Игра в любовь Страница 11

— Папа, — решительно сказала я, — ты должен мне помочь.

— Дочка! — проникновенно воскликнул папа, доставая из холодильника мясной фарш и нетвердой рукой кидая его в миску, — все что угодно! Для родной-то дочери! Ведь ты моя надежда и опора в старости! У меня выпадут зубы, я стану лысым и некрасивым, меня позабудут женщины и профсоюз. А дочь — она всегда придет и сварит кашу. Ты ведь сваришь мне кашу, когда я останусь без зубов, а, дочь?

— Папа! — твердо сказала я. — Я вставлю тебе все зубы. В два ряда. Только помоги мне выбрать имя для собаки.

Руки папы задрожали и яйцо, вбиваемое им в фарш, упало мимо миски. Неуверенный вопрос папы — какая, мол, еще собака? — поставил меня в тупик. Пришлось принести щенка и предъявить как вещественное доказательство.

— Это я тебе подарил?! — Папа нервно мешал фарш с яйцом правой рукой, левой вытирая холодный пот и подсаливая стол около миски.

Когда папа окончательно поверил в то, что это его подарок, он оторвался от фарша, уже принявшего в себя перец, и задумался.

— Ну, если ты против простого народного имени Жучки или Шарика… Давай назовем его благородно и просто — Лобзик.

— А что это значит?

— Так всегда называют собак, чье происхождение туманно, но — по всем признакам — благородно.

Спустя много лет, когда от Лобзика не осталось даже хвостика, я узнала тайну этого имени. Лобзик — это такой инструмент для выпиливания по дереву. Папа был прав — просто и благородно. Папа всегда оказывался прав, даже когда пересаливал тефтельки. А тефтельки для Карлсона, которые в нашей семье умел готовить только отец, сильно отличаются от бабушкиных ежиков, тефтелек мамы и остальных вариаций на эту тему с добавлением лишних продуктов.

Чтобы тефтельки были правильные — в них не надо добавлять хлеб, манку, лук, чеснок, рис и прочие ненужные ингредиенты. Все это профанация хорошей идеи и экономичный подход к блюду.

Фарш для тефтелек берем говяжий и капельку свиного, перекручиваем два раза, добавляем соль, перец черный молотый, одно яйцо на пол кило мяса, чайную ложку водки для сочности — и все вымешиваем до гладкой массы. Фарш отстает от рук и становится блестящим и аппетитным. Теперь важно найти бабушкину чугунную сковородку с толстым дном, нагреть ее до состояния мгновенного испарения случайно падающих капелек воды и налить немного масла без запаха. Все, можно делать маленькие тефтельки и опускать их на сковородку, где они закоричневеют и подрумянятся со всех сторон, а внутри останутся сочными и светлыми.

Хитрость первая — не портить рецепт лишними добавками. Хитрость вторая — водка! Она придает мясу неповторимую сочность. Третий пункт — вымешивать фарш надо руками, иначе не заметить момента отставания его от ладошек, а это важно. И размеры тефтелек не должно быть больше шарика для пинг-понга. Тогда они будут те самые — карлсоновые. Тефтельки можно есть, можно украшать ими пирамидки из кубиков, можно хранить про запас для голодных детей (часа два-три). И — никакого кетчупа!

Бабушка и БАМ

В биографии моей бабушки есть славная страница. Она у меня строила БАМ. Ну, не весь, конечно, а только байкальскую его часть. Нет, бабушка у меня не строитель и даже не фанатка БАМа. Просто у нее была привычка периодически выходить замуж. И кандидаты были — один другого достойней. Первый неосмотрительно ушел в армию в разгар медового месяца, так что пришлось бабушке срочно искать ему замену. Второй муж (это я считаю только официальных!) любил бабушку до смерти. В буквальном смысле этого не очень приятного слова. От большой любви он неоднократно пытался ее с балкона бросать, травить, душить и зарезать кухонным ножиком. Шекспир бы такого точно не написал, потому что фантазией был скуден. Монологи о любви в исполнении мужа, одной рукой пихающего бабушку с пятого этажа, другой заботливо держащего ее за волосы (чтобы не упала) восторгали даже милиционеров. Только недюжинным актерским талантом второго мужа можно объяснить бабушкино намерение жить с ним дальше и родить ему ребенка. Потом, правда, талант угас, и монологи потускнели. И прозревшая бабушка решила делать ноги.

Нет, не на БАМ, как подумали вы. БАМ еще далеко. Ноги бежали к третьему мужу. Но второй обиделся (а кто бы не обиделся?) и стал бабушку караулить в подворотне с комплектом кухонных ножей. Тут-то его и поймали товарище из правоохранительных органов. И за попытку разрезать бабулино красивое тело на мелкие кусочки упрятали Отелло за решетку. Бабушка, правда, не сильно торжествовала. Все-таки она догадывалась, что потом его выпустят (но это совсем другая история, зато БАМ в нашем рассказе становится все ближе!).

И тут третий муж, который пока еще был в состоянии развода, сказал: «А давай-ка, мы, милая, поможем родине. А нам за это жилье будет и куча кедровых орешков». И когда бабушка сравнила домик на берегу Байкала с бараком, где жила всю сознательную жизнь… а тут еще кедровые орешки, копченый омуль и любимый мужчина без бывшей жены, которая бабушке половину волос уже повыдергивала… Опять же — Китай рядом, где умопомрачительной красоты халаты и покрывала с райскими птицами. Вопрос был решен в одночасье.

Все отъезду знойной бабушки обрадовались, потому что хлопот с ней было двум ее дочерям послешкольного возраста — не счесть! Пока они бабушку от очередного ревнивого ухажера спасали, у них личная жизнь никак не налаживалась. А когда бабушка уехала — половина тетенек барака (не говоря уже об ее собственных дочерях) — сразу замуж вышли. В том числе и за бабушкиных бывших воздыхателей, которые по привычке на общую кухню заглядывали… Словом, наступил мир во всем мире и всеобщее счастье, как при коммунизме. А бабушка в это время всех знакомых письмами с фотографиями забрасывала: она — на берегу, на катере, около дома, с кедровыми орешками, в китайском халате на китайском покрывале с розами и драконами…

А потом родилась я. И в нас тут же полетели посылки с китайскими вещами, которые в ту пору покруче всяких других были. С тех пор на почте нашу семью дружно ненавидели. Потому как посылки нам приходили часто, а уведомления мы все время теряли и документы приносить забывали. Но зато предусмотрительная бабушка одновременно с посылкой всегда писала письмо с точным перечнем посланного. Чтобы нас не ограбили. И каждый раз, когда мы вскрывали на почте посылку и предъявляли опись богатств, почтовые работники стонали от зависти. Потому что мы выгружали на почтовый ободранный прилавок нездешние красивые (исключительно красные) вещи, пересыпанные кедровыми орешками. Бабушка долгое время считала, что я родилась такой же кареглазой брюнеткой, как и вся наша родня. Поэтому покупала в подарок только красное. Потому что когда-то в молодости бабушка усвоила, что брюнеткам надо носить красное и черное, а блондинкам — белое и голубое. Мама ей в каждом благодарственном письме намекала, что китайцы наверняка уже научились красить ткани в разные цвета. А внучка который год ходит во всем красном. Над ней уже смеются. «Сильно смеются, над твоей внучкой, мама!» — писала моя мама своей маме. Но бабушка не сдавалась. Потому что слово «блондинка» для бабушки означало определение моей неземной красоты. К цвету волос она это даже не относила.

А потом бабушка вдруг захотела откормить меня на свежем байкальском воздухе орешками и строганиной. И велела родителям привезти меня на лето. Родители очень обрадовались и в возрасте года повезли ребенка через всю страну на поезде. Меня, привыкшую к манной каше в семь утра и мытью попы после каждого горшка. Поэтому маме пришлось срочно подружиться с поварами, бригадиром поезда и проводницами, чтобы кормить меня жидкой кашей без комков и мыть попу прямо в командирском душе.

Когда мы приехали, бабушка затискала меня до смерти и закормила до поноса. А когда она научилась со мной правильно обращаться, родители уехали, забыв оставить мой синий горшок. Наверное, они заполнили его кедровыми орешками и ели их, печально глядя в окно. И скучали по мне. А потом лето кончилось, но родители за мной не вернулись. Я осталась на Байкале еще на год — есть орешки и маринованный папоротник, гулять с лосями и кататься на катере с бабушкой.

Много поющих бабулек в одной деревне

Я с детства люблю музыку. Если бы я была лошадью, то на звук марша реагировала бы диким ржанием и метанием в строю. От восторга. Но я не лошадь. И даже не Дениска Кораблев, который пел так, что учитель падал на рояль и плакал от счастья.

Когда я про свою судьбу в музыке думала, сразу хотела уехать в деревню. К прабабушке, которая жила в домике напротив колонки. И когда вечером все бабки приходили с ведрами за водой, они ставили ведра в очередь около колонки, а сами садились семечки грызть на нашу завалинку. Меня, как не доросшую до разговоров, отгоняли на приступочку возле крыльца и эксплуатировали раз в полчаса. Мне нужно было веником сметать шелуху и выбрасывать мусор. Но я не протестовала, потому что за это мне можно было семечки прямо во рту грызть и слушать все деревенские новости за день. И я прямо дышать забывала, когда все это слушала: «А тракторист-то наш Коля-Чебурашка свою Любку за космы вчерась оттаскал! Да так, что она два дня голову не моет… ой, как он ее об приступку колошматил! А он потом напился и заснул в сарае — так Любка его батогом-то и приложила. Два ребра сломала — ну, он теперь и не пьет. Целый день». Так я училась жизни.