Любовь Овсянникова - На круги своя Страница 11

— А вы озабочены, конечно, не пустяками. Вы решаете проблемы глобальной важности?

В его тоне сквозили ехидство и ирония, но уже не задевающие меня.

— Мне вот тоже нужна помощь, а обратиться не к кому.

— В чем? — придвинулся он ближе, и я почувствовала, что он переполнился вниманием — добрым, сердечным.

— От меня может уйти шанс, если я не соображу, как его удержать.

— Шанс упускать нельзя.

Он устроился на стуле напротив, по-американски закинул ногу на ногу и коротко бросил:

— Излагайте.

Не надежда на помощь развязала мне язык. Я просто озвучивала собственные проекты, бро­дившие который день в голове, сама вслушивалась в их звучание, стараясь отсюда, из­вне, уловить самый реальный из них, самый верный. Я словно повторяла трудный урок, разбираясь с тем, что я имею и что мне нужно доказать. Окончив рассказ и забыв о собесед­нике, сидящем напротив, я подперла лицо ладонью и засмотрелась в окно.

Февраль…

Двенадцать лет назад, тоже в феврале он, выслушав этот рассказ, схватил меня за руку, как есть выволок из кабинета с коротким «поехали», и бегом понесся на улицу. Так я попала на первую встречу с Гавриком Виктором Михайловичем. И тот на следующий день сделал разрешил мои затруднения и дал возможность не упустить шанс с легкостью и естественностью волшебного принца.

Второй раз обстоятельства прижали меня не размышлениями, как не упустить шанс, а поиском, как уцелеть.

Случился развал Советского Союза. Начали возникать таможни, пошел раздел банков, разрыв устоявшихся связей. Короче, закрутилась такая карусель, о которой не расскажешь. Надо было это все прочувствовать. Появились сбои в работе, полетели все договора, ни во что превратились права и обязанности сторон, до кого-то не доходил оплаченный товар, кому-то не перечислялись деньги за авансовые поставки, где-то не могли расплатиться из-за возникшей курсовой разницы в стоимости новоявленных валют. На руинах прежней страны еще не возникло новых государств со своими законами, вчерашняя нравственность оказалась выхолощенной, смешной, больше не регулировались юридические и производственные вопросы. Если люди самостоятельно находили выход из положения, то его реализации мешало воцарившееся беззаконие. Страх, круговерть, обморок времен! Три, всего три человека разрезали живую плоть народа, и не было рычагов, чтобы этому воспрепятствовать. Карать и миловать — эти функции прибрали к рукам услужливые, энергичные люди, и пошел гулять по городам и весям самосуд.

За мной повисли долги перед фирмами, находящимися теперь за рубежом, — в Украине. «Кожаные мальчики», специализирующиеся на выбивании долгов, приехали не сразу, а после нескольких предупреждений по телефону. Что я могла сделать, если мои деньги заморозились в банке? Люди с Украины, потерявшие здесь, в Вологде, свои капиталы, увещевали, уговаривали, угрожали, понимая без моих объяснений, что моей вины в сложившейся ситуации нет. Только моя причастность к их интересам давала повод заявлять о претензиях ко мне. За мой счет, ценою моих интересов пытались они вернуть свое.

По осколкам большой страны пробежала волна разборок. Убийства, самоубийства, исчезновение людей стали обычным явлением. Это не позволяло игнорировать угрозы, относиться к ним без должной серьезности. Надо было выручать себя и бывших партнеров, потому что кроме меня им никто бы помочь не смог, как и мне самой. Единственное, что могло привести к успеху, это поиск российских предпринимателей, терпящих аналогичное бедствие на территории Украины, чтобы можно было произвести взаиморасчеты.

Я нашла такую ситуацию и нужную мне организацию. К приезду «третейских судей» и к разговору с ними я была готова и рассчитывала, что мои усилия будут оценены. Да, мои невольные кредиторы согласились забрать деньги у тех, кто должен был такую же сумму в Россию, как я в Украину. Да, они убедились, что скорее не страх, а совесть руководили мной. Но их не устраивали сроки. И они возжелали наверстать упущенную при­быль! В наших договорах, конечно, не был предусмотрен развал Союза, но отмахнуться от обсуждения еще и этой проблемы я не могла, тем более что затягивание окончательных расчетов, как видно из такой постановки вопроса, было им лишь на руку.

Это долгая и невеселая история, которую, я расскажу отдельно. Но тогда я сидела с разламывающейся головой. Я изобретала новую спасительную комбинацию, но моя фантазия ничего не подсказывала, потому что еще никто не научился делать деньги из ничего, а мне именно это и надо было — найти, чем покрыть упущенную моими партнерами из Киева прибыль. Тем не менее я немного успокоилась и расслабилась, ведь вопрос с основным долгом решился благополучно.

Помощь, как бывает лишь в сказках, пришла неожиданно.

Когда зазвонил телефон, я как раз изучала бездонное небо и утверждалась в банальной, но вечно новой мысли, что мир — прекрасен. Звонил Вилен Борисович, о котором я и думать забыла — так долго он не давал о себе знать. Произошел обычный обмен приветствиями: «здрасьте!» — «здравствуйте».

— А я купил новую машину. С люком! Хочу вас покатать.

Я блаженно откинулась на спинку стула и сказала глухим голосом:

— И я хочу.

— Тогда я сейчас буду. Выходите через десять минут.

Эта возможность отдохнуть была послана мне самой судьбой. В отличном настроении я взбила прическу повыше, наярила помадой губы, ухмыльнулась отражению в зеркале и завиляла несуществующим лисьим хвостом к выходу.

Машина стояла у подъезда. «Ауди», с люком! Расплывшаяся рожица владельца светилась еще больше, чем новая покупка. Вилен Борисович не выскочил мне навстречу, предупредительно не распахнул передо мною дверь, как бывало раньше, — он вальяжно потянулся через сидение пассажира и небрежно отщелкнул ее изнутри. Я постояла возле образовавшейся щели, а потом, досад­ливо плюнув в сторону, уселась рядом с водителем. Хлопнув дверью резче, чем нужно, я уставилась вдаль.

— Завидуете? — воззрился на меня счастливый владелец иномарки.

— Ненормальный, да? — возмутилась я.

— Тогда бросайтесь на шею и поздравляйте меня!

— Вы открыли мне дверь, как напросившейся пассажирке.

— Ка-атенька! Сегодня мой день, — протяжно и весело пожурил меня он.

Я прикоснулась к его руке, лежащей на руле:

— Поздравляю! Легких вам дорог и безопасной езды.

— Другое дело! — бросил он, и мы покатили.

Вилен Борисович разоткровенничался:

— Вы знаете, что я подумал тогда, когда вы стучали пальцами по столу и делали из меня придурка?

— Не-а! Вы тогда, спасибо вам, промолчали, и сейчас не надо вспоминать.

— А чё? Интере-есно же.

— Если вам интересно, говорите, — согласилась я.

— Так вот, подумал я тогда: «Ну, подожди, зараза, вот запрягу тебя, и будешь на меня работать, раз такая умная!» Представляете?

— И что, получилось запрячь?

— Ни черта! Вы — кремень.

— Креме-ень, — на его манер протянула я. — Кремень, да не очень. Вот долбанут меня еще раз, и посыплется из меня щебень.

— Это кто вас долбанет? И почему «еще раз»? — с угрозой в голосе поинтересовался он.

— Долба-али уже, — снова в тон ему произнесла я.

— И вообще, что это значит — «долбать»? Ну-ка, быстро! — Он остановился на обочине, оперся локтем о дверцу машины, подпер пальцами подбородок и приготовился слушать.

Не помню, как долго я рассказывала свои приключения, но завершила словами:

— Остается долг на сумму упущенной ими прибыли и мне нечем его покрыть.

На него это не произвело впечатления, он все так же неподвижно сидел и все так же сосредоточенно смотрел на меня. И вдруг расхохотался — раскатисто, заразительно, искренне. Долго смеялся чистым, совсем не­уместным, но не обидным смехом. Он откидывался на спинку сидения, припадал к рулю, обхватывал его руками, и все смеялся.

Я не выдержала:

— Весело, да? Вылезу я и из этого дерьма. Вот увидите, вылезу! Худшее уже позади. Господи, какой вы… — я подыскивала подходящее слово и не находила его, — непредсказуемый, — выдохнула с облегчением.

— Ага. Сейчас ваш "непредсказуемый" расскажет вам еще одну вещь, и тогда уже смеяться будете вы.

— Рассказывайте, чего уж там. Откровенным сделался, — сжалась я в ожидании нового воспоминания.

— Да, так во-от. Раззнакомился я с вами поближе и понял, что ни черта от вас не поимею. Как-то ловко вы это умеете делать: будто и держишь вас в руках, а чуть сожми их — вы и выскочили. На все мои предложения соглашались, энергично принимались за дело, заинтересованно обсуждали со мной все детали. А потом незаметненько так, исподволь подсовывали мне мысль, что я дурак, шиш вы будете на меня работать, и фиг я от вас получу. Причем, я сам — сам! — это открывал. А вы по-прежнему, независимая и самостоятельная кошечка, готовы были откликнуться на любое мое «мяу».