Гай Давенпорт - Погребальный поезд Хайле Селассие Страница 11

IX

За то, что провел день со старшим и тщательно разглядывал все, что тебе показывали, и внимательно слушал рассказы, — десять сентибонов. А были еще украшения, свои у каждой фаланги, чтобы веселее различать.

Очки измерялись в милликупидонах, переводимых через Общий Делитель в сентибоны, «каша» на жаргоне Орд, за веснушки, синейшие глаза, самые спутанные волосы, самые грязные ноги, mentula longissima,[103] самую глупую ухмылку, самый хитрый прищур, самые траурные ногти, обаяние.

Золотейшую улыбку, самые ранние волосы на лобке, запах в неименуемом месте, обилие бородавок, самые большие промежутки между бранными словами, самый ловкий поцелуй, самый умелый свист, самую грубую шутку, самые круглую попку, самую высокий фонтанчик мочи, самый яркий пух одуванчика на подбородке.

Напряжение в брюшке, ток в челюстях, и она взлетает, выписывая восьмерку. Она качается в воздухе, опрятная в подбрюшье, ловит запахи воска имбирных цветов, яблок, шершня. Она вибрирует крылышками, складывает их и замирает, мерцая жалом. Ныряет.

Он промелькивает искоса, с гулом, муцин в его губоцветных челюстях. Она жужжит. Он ерошит свой золотой подхвостник, нацелившись на случку. Он ласкает ее антенну передними лапками, она его. Они пляшут джигу, насекомое ритма, соединив орбиты, скорее покачиваясь, чем делая па.

Зизз! — она набрасывается, поднимает его всеми лапками и взлетает. Он болтается, крылышки сложены, закрывая лапки. Над розой она проносит его, сквозь лилиодендрон, между цинниями и полынью, пионами, шток-розами и окопником, цвета мелются сыпуче, как сахар.

Амма нарисовал план мира, прежде чем сотворить его. Он нарисовал мир в воде над пустотой пространства. Чтобы изобразить яйцо Аммы, надо начертить большую таблицу — живот всего сущего. Отметь в центре пупок. Все исходит из одной точки.

Раздели таблицу на четверти, север-восток-юг-запад. Теперь каждую четверть на шестьдесят четыре части. Сосчитай: у тебя две сотни и пятьдесят шесть частей. Добавь по две цифры на каждую линию, что сначала поделила таблицу на четверти, и еще две для пупка.

Получаются две сотни и шестьдесят шесть вещей, из которых Амма сотворил мир. Четверти — это земля, огонь, вода, воздух. Перекрестные линии — буммо гири, линии глаз. Четыре пары знаков в четвертях — повелители всех прочих знаков Аммы.

X

Что применимо в углу, преуспевает в дуге и перенимается в хорде.

XI

В доме да Винчи есть сова из Германии, рисованная книга со всякими внутренностями: кишечником, легкими, младенцем в утробе, мускулами, что оплетают суставы и тянутся от одной кости к другой, а еще есть летучая мышь, чертов палец и яйцо птицы страус.

Можно повстречать там и чертенка Салаи, такого законченного плута в десять лет, что представляешь его на виселице к двадцати. Марко накинулся на него с ножом и получил взбучку от самого сира Леонардо, который редко на кого поднимет руку. Но за Салаи, О giá.[104]

Салаи был красавчик Сир Леонардо говорил, что он будет самым красивым мужчиной во всей Тоскане. Sono belli tutti i bastardi![105] Джан Антонио, добродушный как щенок, был любимчиком до Салаи и потому решил развратить его на всю катушку.

Чтобы обнаружить, что сам и наполовину так не развращен, как ему казалось. Человеческая натура, заметил Леонардо, разведя руками, разнообразна. Таланты следует взращивать. Гений в юности — пока еще чистая энергия. Обжорство складывается во вкус, похоть в любовь.

Каравелла «Санта Мария» достигла Гуанахани[106] на другом краю света, стяг Леона и Кастилии и штандарт Адмирала Морей и Океанов[107] струились в зыбком величии среди странных, кричащих, мечущихся птиц, пернатых Поднебесной.

Трубы, барабаны, дудки, тамбурины и флейты заиграли, как подобает, когда завершилось кругосветное путешествие в Китай, с пышностью для шествия знати к королеве. Крест был установлен высоко на носу судна перед алыми стягами, в честь триумфа.

Тем временем, во Флоренции маленький мальчик рисует велосипед. Начинает с колес, неуклюже обводя компас: не очень-то круглые получились. Затем коричневым грифелем выводит спицы, раму, руль, седло, цепную звездочку, цепь, педали.

Цепь точно такая же, какую мы используем сейчас, но Салаи не понимает, копируя рисунок, как она действует. На чертеже сира Леонардо были гатуры и тонкие линии, которые слишком трудно воспроизвести. Он решает нарисовать что-нибудь попроще, пипиську.

Приделав птичьи лапы к яйцам, он получает ucello, птицу. Рисует еще одну, нюхающую попку первой, точно собачки. Он улыбается. Он смеется. Он зовет Джана Антонио посмотреть. Perche l’ucello di Gian Antonio pende a metá agli sui ginocchi.[108]

XII

Греки называли эти крылатые фаллосы, что Салаи нарисовал подле велосипеда, pteroi, выделяя слово eros в pteros, крыле. Такая домашняя птица выцарапана повсюду в средиземноморских городах, — в домах терпимости Помпеи, на желтых стенах Неаполя, на венецианских дверях.

Этот дизайн можно отыскать на коринфских вазах эпохи Павла, на ночниках времен Ионы, а флорентинцы до сих пор зовут свои члены ucelli. Джан Антонио взял мелок и вывел наглую гадкую рожицу на листе.

Он добавил лягушек и точки, чтобы показать, что он имел в виду Салаи, чья курточка была так расшита. Теперь, сказал он, на этом листе три хуя. Показать тебе настоящий? — предложил Салаи. Подожди, сейчас лупу достану, и что это за штука с двумя колесами, свинья?

Мошонка Папы Римского! Посмотри, на чем ты рисуешь. На обратном стороне листа — круглый город с концентрическими стенами, башнями, галереями, крытыми променадами, такие штуки, которые вечно рисовал маэстро, на какие бы глаза strega[109] они не походили.

Четыре пары знаков, которые мы поставили в четвертях, — это повелители всех остальных, знаки огона. Другие относятся к миру. Все это есть Амма невидимый. Это знаки женщин и дождя, и калебасов, и антилоп, и окры.

Это знаки вещей, которые мы видим и чувствуем. Но у них внутри, в каждой, кроется великая ключица. Амма есть суть всего. Мир — близнец Бога. Амма и его мир — близнецы. Или станут ими, когда прекратятся проказы Ого.

Эти знаки — буммо. Два из них, повелители прочих, навеки принадлежат Амме. Прочих знаков две сотни и шестьдесят четыре.

Посемейно — двадцать два. Существуют двадцать две семьи вещей. И вот они. Слушай, навострив уши. Прежде всего, существует Бог.

Предки, змей Лебе — это три; Бину, речь, новый год в зимнее солнцестояние — это шесть; освящение, весна, дождливые месяцы — это девять, осень и время красного солнца, когда земля высыхает и трескается.

Прополка — это двенадцать, жатва, кузница, ткачество — пятнадцать, гончарное дело, огонь, вода — восемнадцать, воздух, земля, трава — двадцать один, а двадцать вторые — это Нуммо, повелители воды с красными глазами, у них нет локтей и колен, как у рыбы.

XIII

У каждого семейства имеются двенадцать знаков, буммо, которые нам невидимы. Они внутри ключицы, в семенах росички. Мы способны разглядеть только знаки яла. Это углы и сочленения вещей, где можно поставить точку, где встречаются линии.

Точка — она везде точка, ей можно придать форму вещи, и она отдаст нам свою яла. Стоит сделать яла вещи, и она вступит в жизнь. Ее знак по-прежнему в ключице, но уже появился и здесь, в мире. Четыре точки определяют поле.

Яла — столбы по углам дома, локти, колени и место, где ветка выходит из ствола. Соедини точки яла линиями и получишь тону вещей. Стены соединяют угловые столбы, голень — лодыжку с коленом. Тону — границы и обустройство.

Наполни яла и тону деревом, камнем, плотью и получишь той, вещь саму по себе, какой мы ее знаем, насколько Амма хочет, чтобы мы ее знали. Для Аммы вещь — модель плана. Буммо — его разум, той этого буммо — наш мир.

В виде буммо вещь существует, точно царапинка, морщинка в четырех ключицах, свернутых в яйцо. Как яла вещь появилась на свет. С тону она получает кости и очертания. Как той она приходит в мир, созданный из божественного вещества, некогда разбросанного Аммой.

Какой той, когда Амма соединяет яла звезд с тону! Что бы мы ни затеяли, об этом уже подумал Бог. Материя жива, имеет душу. В буммо кроются четыре кикуну, души наших тел, а в них наша жизнь, наша ньяма.