Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы Страница 11

— Ты, Леночка, сахар-то клади, сладкий пей чай-то, — засуетилась мамаша. — Тетя Женя на днях еще обещала принести, так ты клади, не жалей…

Та еще ниже склонила голову над кружкой, и я увидела, как одна за другой две крупные слезы упали прямо в коричневую влагу.

Мы с матерью торопливо вышли во двор: ее забота была мне известна, а я трусливо сбегала, потому что с одной разговаривать уже не хотела, а с другой еще не была готова.

Впотьмах обошла дом, и только вышла за ворота, как на втором этаже радостно ухнуло: дождались соседушку. И уже через секунду дружно затопали и заголосили: «Виновата ли я, виновата ли я…»

Виновата, и спрашивать нечего. Сейчас важнее ответить на другой вопрос: что делать?

А, тезка?

Может, поговорить с Яковлевой? Она в классе верховодит, если даст команду — травить перестанут. Мне иногда кажется, что Марина меня будто… опекает, что ли. Может, в пику Рубину, может, из женской солидарности. Да какая мне, в принципе, разница?

А потом и оценки постараемся подтянуть. Лишь бы ты, Ленка, в школу ходила.

28 октября

Сережа позвонил!

Естественно, переживать было совершенно не из-за чего: уезжал в командировку на новый объект, а там проблемы со связью. Ничего не сказала, да и кто я такая, чтобы требовать отчета?

Завтра он сначала заглянет к Леше с Машей, а потом зайдет за мной. В кино сходим или просто погуляем — не знаю, конкретно не договаривались.

Полвечера перетрясала шкаф. Даже устала. Не потому, что вещей много, скорее, наоборот, но каких только платочков, бус я к ним не прикладывала, не привешивала, не прикалывала… В конце концов решила надеть проверенный «василек» — мое счастливое платье: голубое, а на груди и по подолу мелкие-мелкие зубчики, совсем как у полевого цветочка. Правда, оно летнее, с коротким рукавом, но уж зато, если случится снять пальто, выглядеть буду точно хорошо. Оно никогда меня не подводило, а завтра просто обязано помочь. Как-никак, у меня первое настоящее свидание.

Пока перебирала вещи, в комнату несколько раз заглядывала мама. Наверное, что-то почувствовала, но про звонок и планы на завтра я ей ничего не сказала. Боюсь. Если сорвется, она больше меня будет переживать. Сережа придет, потом и поговорим.

Кстати, голос у него по телефону шикарный: с легкой мужской хрипотцой, но теплый и даже нежный.

Быстрее бы, быстрее наступило завтра!

Пишу глупости и пошлости, как тринадцатилетняя девчонка!

Ну и пусть!

29 октября

Здравствуй, дорогой мой дневничок! Как хорошо, что ты у меня есть! Я пишу, и это позволяет привести мои беспокойные, иногда даже глупые мысли в условный порядок.

Но сегодня твои услуги мне без надобности! Старайся сколько хочешь, вразумительных умозаключений не получишь!

А невразумительные — вот!

Сегодня самый-самый лучший вечер в моей жизни!

Сережа — замечательный!

А еще — добрый!

И — остроумный!

Веселый!

И очень-очень-очень ласковый…

Он самый хороший!

И я в него влюблена!

Кажется, я тоже ему не безразлична… (Ну очень многозначительное многоточие!)

Что, получил?! А я предупреждала: мыслей нет, одни эмоции!

Да разве можно найти слова, которые хоть на самую малую капельку смогли бы передать сегодняшнее счастье?! Что я увижу за ними через двадцать лет, прочитав: «мы гуляли по парку, потом зашли в кафе, чуть-чуть пили, много танцевали»? Ничего, кроме унылых голых деревьев; грязных дорожек, в нескольких местах утопленных в огромных лужах; чьей-то громкой свадьбы в соседнем зале, то и дело перебивающей поставленный для нас томный блюз…

Но ведь сегодня все эти мелочи не более чем тусклая и, в общем-то, никчемная декорация в темной глубине сцены, на которой нет ничего грубого, предметного, осязаемого, потому что, кроме полета — легкого и радостного, — ничего не важно.

Абсолютно ничего…

1 ноября

Вчера срочно всех собрали и дали задание перед каникулами провести классные часы на тему Дня единства. Из гороно прислали дежурные справки об истории ополчения: большинство учителей о Смуте и Минине с Пожарским последний раз слышали еще в школе. Ну и, конечно, дали указание объяснить, какой это важный, великий для страны праздник.

— Напридумывают, а ты возись… — не скрывала Лиля своего недовольства. — Раньше — два пункта в параграфе, и вдруг — государственный праздник…

Ее слова покоробили, но вечером сама почти час просидела над планом: о чем говорить? У меня же дети взрослые, по пятнадцать, а кому и по шестнадцать лет. Все телевизор смотрят, слышат, что родители говорят. Трудно других убеждать в том, во что сама не веришь. По крайней мере мне.

Что народ поднялся, интервентов выгнали — замечательно. Но ведь всем же ясно, откуда у этого новодела ноги растут. Столько десятилетий отмечали 7 ноября, и вдруг — нет такого праздника! Был — и весь вышел. А значит, и выходного нет.

Вот оно, главное. Идейные передряги народ переживет, но если у него выходной отнять, может и не простить. Тем более, у деток как раз каникулы, очень удобно. Уж на что Сталин был диктатор, но и он, в декабре 1947-го отменяя выходной в День Победы, тем же указом ввел другой — 1 января. Баш на баш.

А когда цель поставлена — чего проще: поискали, покопали и нашли. Только мне кажется, четырехсотлетняя выдержка здесь не в плюс. Невнятный какой-то праздник получился. Одно хорошо: при такой идеологической дистиллированности его вряд ли быстро отменят. Это пока не знаем ни о чем говорить, ни как отмечать.

Кстати, про «что говорить». Сегодня посоветовалась с Танюшей и решила вместо классного часа сводить ребят в краеведческий музей. Про Смуту там обычно не упоминают, но я попрошу экскурсовода, пусть между делом скажет несколько слов. Будут и волки сыты, и овцы целы.

Ха! Надо же, сама себя в овцы записала!

9 ноября

Мои опять сорвали урок биологичке: на перемене к чучелу прилепили табличку «Зяблик». Понятно, что филина с мелкой певчей пташкой перепутали не случайно: преподает у них Зоя Борисовна, она же Зяблик. С прошлого года, между прочим, ведет, а дисциплины до сих пор нет. Дама в летах, крупнокалиберная, громогласная; казалось бы, порядок должен быть идеальный. Но только отвернется — они втихушку обязательно нашкодят: то жеваной бумажкой в спину плюнут, то по проходу шелухи от семечек рассыплют. А потом сделают круглые глаза: «Да это не мы! Да оно так было!»

Меня вызвали минут через десять. Хорошо еще, выпало «окно», иначе бы и свой урок пропал.

Биологичка к моему приходу распалилась до предела. Пришлось выслушивать. Бездари, лентяи, хамы — самое безобидное, почти комплименты. Выдохшись, плюхнулась на стул и обессиленно махнула рукой — ваша очередь.

Давно поняла: унижать в подобных случаях бесполезно, искать виновных — тем более. Оскорбление рождает отторжение, желание дать отпор срабатывает на уровне рефлекса. Сочувствию места нет. Потому закладывать не станут даже не оттого, что позорно, а оттого, что такова психологическая реакция. Ну а сами пакостники почти всегда трусливы и вряд ли объявятся. Зачем же бесполезно сотрясать воздух?

Но биологичка с ее попранной учительской и женской честью жаждала отмщения, причем немедленно. Разбираться при ней, в любой момент готовой взорваться новыми обвинениями и упреками, было глупо и даже опасно. Поэтому, выполнив обязательную программу-минимум, то есть пристыдив, программу-максимум отложила, оставив класс после уроков и пригрозив: разговор предстоит серьезный. Если бы еще знать, как его таким сделать…

Но, в конце концов, по поводу биологии действительно нужно разобраться раз и навсегда.

Занятия закончились, но никто не появлялся. Уже начала заводиться: неужели сбежали? Негодники! Или что-то случилось? А если все-таки просто струсили? И что тогда делать?

Оказалось, задержали на географии.

Пришли, сели. Вроде тихие, смирные, а глаза подняли: ну и что дальше?

У меня к ним свои вопросы: почему и кто? Начала с первого: с какой стати?

Потому что грубая? Сами довели.

Потому что нервная? Смотри выше.

Спрашивает строго? Вам же на пользу.

Все молчали. Впали в анабиоз. Мой нервный монолог уже готовился взять октавой выше и стать заурядной истеричной нотацией, какие мне не раз приходилось слышать. Но, на секунду остановившись, хоть и была на взводе, поняла вдруг ясно и четко: раз ступив на эту укатанную до зеркального блеска торную дорогу, вряд ли уже смогу с нее свернуть. И еще: что тут же попаду в один разряд с биологичкой. В отряд зябликовых.

Требовалось срочно что-то предпринять. Налицо случай, когда молчание означало не знак согласия, а как раз наоборот.

— Не хотите говорить о Зое Борисовне, поговорим обо мне. Представьте, что теперь биологию у вас веду я.