Михаил Веллер - Легенды разных перекрестков (сборник) Страница 11

Приглашает его к столу и щедрым жестом показывает на разложенные фотографии:

– Это вы?

Георг Отс злобно закуривает и отвечает:

– Как это к вам попало?!

Начальник подвигает ему пепельницу и говорит:

– Вы бы ими еще все кафе оклеили! Я понимаю, что артисты любят всенародную популярность, но можно же быть разборчивее в средствах. Следующий шаг, простите, это только надписи и рисунки в общественных туалетах.

– Ну, это, кажется, не общественный туалет, – возражает Отс с некоторой обидой за свой будуар на фотографиях. – Что же касается моего средства, – и поглаживает изображение Эви на самом сногсшибательном снимке, – то не понимаю, между нами, мужчинами, чем оно вам может не нравиться?

– Короче: вы признаете, что на этих фотографиях изображены вы?

– А вы что, сами не видите?

– Простите: в таком виде а'ля натюрель я вас не знаю.

– Хотите познакомиться? – мрачно басит Отс.

– Упаси меня Боже. Так это вы или… может быть… не вы?

– Подите вы знаете куда, – предлагает Отс. – Я совершеннолетний мужчина, и по закону имею право вступать в связь с совершеннолетней женщиной. Какие еще претензии?

– А если бы это попало… к журналистам!

– Да кто это опубликует?! Не смешите.

– Ага! Так вы признаете, что это… неприличные снимки?

– А зачем вы их вытащили из чужой сумки? Вы бы с меня еще штаны публично сняли и обвинили в оскорблении общественной нравственности.

Начальник заезжает с другой стороны:

– Вы бы не хотели, естественно, чтобы это попало к вашей жене?

– Почему? – пожимает плечами Отс. – Она это одобрит.

– Что она одобрит?!

– Не вмешивайтесь во взаимоотношения супругов, знаете…

Начальник дает перегазовку и заезжает с третьей стороны:

– Представьте, что это появилось в театре.

– Хм. Много вы понимаете в жизни театра.

– Но как вы такое могли?..

– Да пока еще могу, – не без удовольствия сообщает обвиняемый.

Такие парни свои права и возможности знают твердо. На них где сядешь, там и слезешь. Начальник слез.

Непосредственно вслед за чем влез на Эви Киви – хотя и не так, как ему мечталось бы, но лишь по долгу суровой и неблагодарной службы.

– Вам есть что терять, – пообещал он. – Вы понимаете, что можете вылететь с киностудии, из театра, и не найти себе работу даже в Магадане – если только работенку там не подберем вам мы?

Киви садится, поддернув юбку, ноги неимоверной длины и стройности закидывает одну на другую, грудь выпячивает, золотую гривку взбивает и отвечает холодно:

– Я что, не имею права спать с мужчиной, которого люблю? Или он оказался американским шпионом? Почему вы лезете в мою постель?

– За участие в изготовлении порнографии в качестве натурщицы – до пяти лет строгого режима, – глушит начальник. – Вы не Отс. И ответите по всей строгости.

По молодости лет она тяжко задумывается. Здесь слезу не из таких выбивали. И несчастная оправдывается:

– Я не виновата. Я… не хотела. Я… почти не знала. Я… в изготовлении… не при чем!

– Да? Бедная… А это кто?! А это откуда?!

– Это?.. Просто… есть один знакомый… у Георга… художник…

– Это – художник? Это не художник! Это кто?! Это вы!!!

– Это фотограф… случайно… был в гостях. Мы выпили. И он… нам… на память… Сугубо интимно… просто.

– Просто?! Это не просто! Это десять лет!! Возьмите платок! Я верю, что вы не виноваты! Фамилию фотографа! Быстро! Если это не вы изготавливали фотографии, мы должны убедиться, что там нет целой подпольной фабрики!

Вот так Калью Суура, известного фотохудожника и призера разных международных выставок, выдернули прямо из ателье. Его сунули в машину, скатили в подвал, посадили под лампу и вчинили допрос с первой степенью психического воздействия. Как нетрудно заметить, чем ниже спускалось следствие, тем эффективнее применялись меры. Есть такой закон природы.

– Как?! Когда?! За сколько?! Подумай о детях!..

Мигает он под яркой лампой, режущей глаза, и открещивается:

– Вы знаете, – говорит, – я вообще-то почти не при чем. Я только кнопку нажимал. Я, понимаете, художник. Я все рассматриваю только как фотонатуру.

– Она что, вдруг сама к тебе в кадр влезла, эта фотонатура?!

– Нет, она влезла в кадр не сама.

– Не сама все-таки… А кто ее туда впихнул?! Папа Римский?!

– Нет, Римский Папа ее туда не впихивал.

– Кто!!!

– У нас был художественный постановщик… он руководил, так сказать… замыслом.

– Ах, постановщик. И чем же он руководил? Ну!!!

– Он ставил композиции, добивался пластической выразительности поз.

– Наши поздравления. Позы выразительные. Что есть, то есть. И как же зовут этого великого хореографа? Рудольф Нуриев?

И бедолага-фотограф, страдая от своего предательства, сдает художественного руководителя. Просит закурить и выдавливает:

– Его зовут Эйно Баскин.

Баскин. Комитетчики переглядываются. Вот так. Где ни копни поглубже – вылезает когтистая лапа мирового сионизма.

Баскин слыл тогда молодым талантливым режиссером и с трудом пробивался наверх – явствующая из фамилии принадлежность к проклятому сионизму сильно мешала. В тот злосчастный вечер они у Отса дома напились, и пришедшая в голову затея, не нося политического умысла, представилась развлечением изысканным и веселым.

– Так, – давят и колют Баскина. – Значит, это вы – организатор преступной группы?

– Какой группы?..

– Сознаваться будем?

– Конечно! Но в чем?..

– А вы сами не знаете?!

– Н-не знаю…

– Перестань валять дурака, Баскин! Облегчи душу, рассказывай! Суд учитывает чистосердечное раскаяние.

– Я готов рассказать, но объясните, в чем каяться?

– Тебе же хуже. Нам все известно. – И раскладывают перед ним фотографии, причем трех штук уже не хватает, делись куда-то.

– Позвольте, – натурально изумляется Баскин, – и это все?!

– Тебе мало? Прокурор добавит. Вообще-то здесь, кажется, еще что-то было…

– Да вы шутите. Это искусство!

– Это – искусство?! – И комитетчики сказали много выразительных слов насчет того, чем они это считают.

Но эстетически эрудированный Баскин не давал сбить себя с защитной позиции.

– Искусство, – упорствовал он. – Есть целый отдельный жанр – эротическое искусство Так и называется.

– Так и называется, вот как?!

– Это целое направление, течение, можно сказать, традиционное в мировом искусстве, начиная с Древнего Египта и Индии.

– Вы не в Древнем Египте, гражданин Баскин! И если вы такой знаток географии, то вам стоит подумать совсем о других местах.

– Да в Европе проводятся международные конференции по эротическому искусству. Люди защищают диссертации, написаны библиотеки литературы. Какая же это порнография, упаси Боже! Да я бы никогда близко не подошел к этой мерзости! ужас! Рубенс! Тициан!..

Следователи озадачились. Из энциклопедии вычитали, что эротическое искусство в принципе существует. Но применительно к конкретной советской действительности – это проблема темная, обходилась неодобрительным молчанием.

И не в силах провести грань между эротикой и порнографией, решили провести экспертизу. Поскольку фотография – искусство изобразительное, следовало пригласить специалиста по изобразительному искусству. Не художника, а критика, аналитика, искусствоведа – специалиста, так сказать, по этике и эстетике изображений. Выбор остановили на маститом авторитете – профессоре Бернштейне, преподававшем эстетику в Академии художеств Эстонии.

Свою роль сыграло и сочетание фамилий Баскин и Бернштейн. Оно придавало ситуации дополнительную веселую пикантность.

Звонят на кафедру, звонят домой:

– Здравствуйте. Это из Комитета Государственной Безопасности.

Очень приятно. Просто счастлив. Вот радость-то в доме.

– Профессор, вы занимаетесь порнографией?

Не понял. Откуда, что? Беспорочно служу тридцать лет советскому искусству! А что – был анонимный донос? Клевета!..

– А про эротическое искусство вам известно?

Что известно? Чье искусство? Ну, существует вообще такое, да. Но мы это не изучаем. Нам это в принципе чуждо. Хотя обнаженная натура в классической живописи, отчасти, постольку поскольку, традиции…

– Скажите: так вы можете отличить обнаженные натуры как эротическое искусство от обнаженных натур как порнографии?

Обнажайте – отличу. Разумеется. Это вытекает из моих профессиональных занятий.

– Тогда подъезжайте-ка к нам быстренько.

Бернштейну продемонстрировали предмет экспертизы и профессиональным жестом подставили под падающее тело стул. Придя в себя и отпив воды, профессор воззрился на фотографии с явным эстетическим испугом.

– Вы понимаете, а попало бы на Запад, это же порочит наш образ жизни, – поощрили его в нужном направлении.

– С другой стороны, это можно рассматривать как пропаганду нашего образа жизни, – с академической добросовестностью отметил несообразительный профессор. Мозги его скрипели, пытаясь найти правильную линию поведения. Убедившись в своей безопасности, он изучал снимки долго и с удовольствием. Он вертел их, кряхтел, сортировал и раскладывал на кучки. И в заключение эксперт вынес вердикт: