Предположительно (ЛП) - Джексон Тиффани Д. Страница 11

Я не боюсь этого. Знаю, что не важно, где мы. Если рядом Тед, я в безопасности. Но... что на счет мамы? Как смогу уехать от нее? Что она будет делать без меня? Или она даже не заметит, что меня нет.

— Мы будем свободны, М. Только мы вдвоем, — говорит он и целует меня в лоб.

Я сглатываю, вспоминая о своей задержке, и надеюсь, что мы действительно будем только вдвоем. Может, побег — неплохая идея. Чем дальше мы отсюда, тем меньше людей знает о том, что я убила ребенка.

Предположительно.

— Ох, точно, я почти забыл, — Тед вытаскивает из кармана помятый клочок желтой бумаги и разглаживает его. — В Бруклинском Техе будет пробный тест в субботу.

БЕСПЛАТНЫЙ ТРЕНИРОВОЧНЫЙ ЕГЭ!!!

Суббота, 26 сентября.

Приходи и прояви себя на практике!

Бруклинская Техническая Высшая Школа

— Ты должна сходить, — говорит он.

Засовываю бумажку в карман и пожимаю плечами. Я прошла только треть книги. Задания по лексике не особо сложные, хотя, все еще пополняю свой словарный запас. Математика тоже оказалась мне по силам, выяснилось, что я довольна-таки хороша в геометрии, но огромная часть материала все еще остается для меня загадкой.

— Что, если я его завалю?

— Это же всего лишь тренировка, правда ведь? И ты его не завалишь. Ты чертовски умная.

— Но, что, если завалю? — спрашиваю я снова, отведя взгляд.

— Не завалишь. Успокойся.

Он сажает меня к себе на колени и щекочет поцелуями мою шею.

— Я даже не знаю, где находится эта школа.

— Я тебе покажу. Не позволю тебе заплутать. «Amber Alert»10 может спать спокойно.

Я смеюсь. Тед помнит обо всем. О том, как боюсь потеряться; о том, как боюсь, что меня никогда не найдут. Он моя защита, мое тепло, моя твердь под ногами, даже тогда, когда я отчаянно желаю, чтобы земля поглотила меня.

На протяжении всей моей первой недели в Гринвью, я чувствовала, как Тед на меня смотрит. В коридорах, на кухне, в комнатах пациентов. Он не отводил от меня взгляда. В его глазах горело желание. В смысле, меня он тоже заинтересовал. Я все думала: этим и занимаются парни? Заставляют вас чувствовать себя обнаженной, будучи спрятанной под слоями одежды? То, как он улыбался мне, будто искренне рад меня видеть. Это напоминало мне о временах, когда я еще была кому-то нужна. Я бы отдала все, лишь бы снова испытать это чувство.

Через неделю, в столовой, он уселся за мой столик, расплескивая свой суп и крекеры. Он даже не спросил, не против ли я. Его присутствие действовало на меня, как обогреватель, включенный на полную мощность. Это чувство пугало. Я настолько сильно нервничала, что не могла нормально держать свою ложку. Я зарылась ногами в ковер, отчаянно борясь с желанием сбежать и спрятаться. Это продолжалось неделю. Он сидел рядом со мной, спокойно ел свою еду, пока я застывала в ужасе. Возможно, дело в том, что он не давил на меня, не пытался завести разговор, но к концу недели мои мышцы, напряженные после детской тюрьмы, постепенно начали расслабляться. Я снова начала есть, наслаждаясь его молчаливой компанией. Никаких вопросов, только комфорт от осознания того, что он рядом и ему от меня ничего не надо. Однажды, он поставил на мой поднос свое молоко, даже не взглянув на меня и сказал:

— У тебя потрясающие глаза.

Это была самая милая вещь, которую кто-либо говорил мне за последние годы, и я запаниковала. Находясь в вечном одиночестве в своей камере, не умела общаться с людьми. В смысле, как можно сказать кому-то, что ты немой, Бога ради? Но по какой-то непонятной причине, не хотела молчать рядом с ним. Поэтому уставилась на костяшки его пальцев и спросила первое, что пришло мне на ум.

— Что ты натворил?

Я в ужасе захлопнула свой рот. Черт, что за глупость я сморозила!

Он улыбнулся.

— И как давно тебя выпустили? — спросил он.

И после этого моя вселенная распахнулась, а он стал моим солнцем.

Суббота наступила быстрее, чем я думала. Ушла из дома в шесть тридцать утра, чтобы встретиться с Тедом на станции. Я наврала Рибе и сказала, что взяла лишние часы волонтерства, так что она любезно отворила для меня дверь. Мы садимся на автобус до серой ветки метро, потом делаем пересадку на синюю и выходим на Лафайетт.

Все это время Тед держит меня за руку. Мы идем по району, облицованному темным камнем, в тени гигантских парковых деревьев. Мама говорила, что в этих домах живут только миллионеры. Я ей не верила. Разве богатеям захотелось бы жить в Бруклине? Но здесь так уютно и чисто, здесь такие огромные дома. Никаких наркоманов, никаких пивных и даже ни одного ликеро-водочного. Максимум: винные магазинчики. Так что, возможно, она права.

Бруклинский Тех огромен. Серьезно, под его сводом мог бы поместиться целый квартал. Это самая большая школа, которую я только видела в своей жизни. Крыша его почти касается облаков. Окна, которых здесь, вероятно, тысяча, закрыты решеткой... никакого пути к побегу. Здесь куча других ребят, таких как я, они проходят через огромные металлические двери, которые с глухим стуком закрываются позади них. Все это кажется мне смешным. Я пытаюсь спрятать свои руки, но Тед не отпускает меня.

Он огромен, как больницы... Огромен, как детская тюрьма... Белые комнаты... Не оставляйте меня одну...

— Меня сейчас вырвет.

Тед отпускает мою руку, я кидаюсь меж двух припаркованных машин и опустошаю свой желудок. Узнаю черничный кекс и клюквенный сок, которыми я позавтракала в поезде по пути сюда. Два доллара и двадцать пять центов. Я вытираю губы платком, спрятанным в моей сумке, и мою руки дезинфицирующим средством. Его выдают бесплатно в доме престарелых.

Тед наблюдает за этим с каменным выражением лица. Я знаю, о чем он думает.

Все еще нет месячных.

Тед прочищает горло.

— Может... как-нибудь потом.

3 глава

Вторник. Двадцать пять дней задержки. И я почти уверена в том, что беременна. У меня никогда прежде такого не было. Мои месячные точны и никогда не опаздывали даже на день. Всегда вовремя. Пунктуальные. Как моя мама.

Я ничего не сказала Теду. Сама скопила денег, чтобы купить тест на беременность. Тринадцать долларов и сорок пять центов за самый дешевый аптечный тест. Но единственное место, где я могу им воспользоваться — это туалет одного из жильцов дома престарелых.

Леди из четыреста восьмой тихо всхлипывает в уголочке снова и снова повторяя одну и ту же фразу. Я закрываю дверь, чтобы никто не услышал ее рыданий и не пришел сменить ее пропитанные мочой простыни уже в третий за неделю раз. Бедняжка еще не готова к пятому этажу.

До Теда я ничего не знала о сексе, только о тех звуках, что его сопровождают. В жизни мамы было достаточно секса. С Реем и кучкой других мужчин. Она издавала эти дикие вопли, будто кто-то ее пытал. Рей кричал ей что-то на испанском, а она вопила на английском. Наш последний сосед — мистер Миддлбери был самым отвратительным из всех. Потный, тучный и пропахший шампунем Head&Shoulders. Как только он зашел к нам, я кинулась в свою комнату и закрыла дверь, в надежде, что этот запах не сможет просочиться ко мне. Он кричал, как девчонка, на всю мамину комнату, а вонь от него днями не выветривалась из дома. Каждый раз, видя его жену, я задавалась вопросом: как она его терпит.

Мы с Тедом много говорили о сексе. Он внушал мне, что я не обязана ничего делать, если не хочу, но я была готова избавиться от своего окоченения. Хотела, чтобы Тед стал моим первым. И если бы не брыкалась как черт, Рей лишил бы меня девственности еще давным-давно. Но я боролась. Из-за этого и стала сумасшедшей, импульсивной и, мой самый любимый из неверно поставленных диагнозов, «гиперакивной». Только подумайте.

Мы решили, что сделаем это во время обеденного перерыва, когда медсестры будут заняты слежкой за тем, чтобы никто из пациентов не подавился. Единственная свободная кровать была в комнате на втором этаже, где обитал старичок, который никогда не обедал в столовой. Мы дождались, пока он уснет, проскользнули внутрь и закрылись занавеской. Тед уже бывал с девушками до меня. Но его большие глаза, блуждающие по моему лицу, плавные движения, то, как он беспокоился обо мне, внушало, что это был и его первый раз. Его мягкие губы, сладкие, как сироп; его кожа, пахнущая шоколадной пастой и мылом; его крепкие руки, в которых я чувствовала себя, как в наручниках. Хотела навечно остаться в его плену. Это было лучше, чем просто «нормально». Не так, как сейчас, в этой ванне.