Сергей Алексеев - Хозяин болота Страница 12

— Во! — сказал гость. — Теперь норма. Мы в пустыне когда работали — без бани парились. Палатку на песке растягиваешь, и все. Она на солнце так разогревается, что каменки не надо. Веники только дефицит, — он спрыгнул с полки и выхватил из кадки веник. — Эх, да еще свеженький! Сила!

Никита Иваныч торжествовал. «Давай, понужай! — подумал он, искоса наблюдая за Кулешовым. — Сам себя отхлещешь, и виноватых не будет».

Гость еще не парился, а лишь обмахивался веником, нагоняя на себя жгучий воздух, и радостно кряхтел. Затем он крикнул: «Эх, понеслась!» — и листья брызнули в стороны, смачно прилипая к аспидно-черным стенам и белому полу.

Он хлестал себя умело, ловко и самозабвенно. Веник птицей перелетал из руки в руку. Невыносимый жар шевелился под потолком, от него сохли глаза и потрескивали волосы. В зыбком, светлом паре Никита Иваныч увидел, как начинает бронзоветь крепкое поджарое тело гостя: «Крой! Молоти! — страдая от жары, подбадривал он. — Сейчас проберет! Сейчас плясать будем!»

Но Кулешов, по всему видно, только еще распалялся.

— Еще ковшичек! — взмолился он, — Ух-х, благодать!

Дед Аникеев с готовностью опрокинул полведра воды на каменку и сел теперь уже на пол. Гость входил в раж и уже не крякал, а орал на одной ноте: «И-и-и-ых-х-х!.. А-а-ам-м-м… У-у-уй-и-и!..» Никита Иваныч, обливаясь потом, отполз к двери.

В это время в дверь постучали.

— Чего у вас там? — спросил настороженный и перепуганный голос Катерины. — Чего орете-то?

— Паримся! — через дверь крикнул Никита Иваныч. — Уйди, не мешай!

— Товарищ-то, гость наш… Ему не плохо ли?

— Не плохо! — рявкнул Аникеев. — Медовуху в предбанник неси!

Кулешов старательно обработал веником грудь, ноги и, перевернувшись на живот, крикнул:

— Спину, отец! Не жалей!

«Да уж не пожалею! — подумал Никита Иваныч, хватая веник. — Отделаю!»

И началось избиение. Никита Иваныч хлестал веником с придыхом, будто дрова рубил. Широкая спина гостя уже алела и становилась деревянной. Особое удовольствие доставляло Никите Ивановичу бить Кулешова по плоской заднице. Задыхаясь от жары и пересиливая головокружение, он молотил ее с оттяжкой, изобретательно, пока ягодицы не стали как два помидора. Гость что-то заподозрил, и, перервав однотонное мычание, выдохнул:

— Поясницу, родимый, лопатки…

«А получай, осушитель проклятый! — твердил про себя старик. — Н-на, н-на! Схлопотал? Ага! Н-на, н-на, сучий ты потрох! Я тебя вылечу! Покраснеешь! Дорого тебе болото станет! Это не пустыня тебе, вредитель окаянный!..»

Веник уже порядком обтрепался и его охвостья секли немилосердно. Сам Никита Иваныч бы уже не выдержал, заорал бы давно и слетел с полка. Но гость не только терпел — еще и радовался, дьявол изуверский! Никита Иваныч уставал, слабели руки, горели от зноя легкие. Выдержал он на одном самолюбии…

— Твой черед, отец, — пролепетал Кулешов и, блаженно улыбаясь, свалился на пол, затем на карачках выбрался в предбанник.

Дед Аникеев распластался на полу и несколько минут лежал полумертвый. Париться уже не было сил. Кровь клокотала во вздувшихся венах, тупо отдаваясь в голове. «Ну и бугаище, — ругался про себя он. — А еще желтый, гад, будто болезный какой…»

— Помочь, отец? — через дверь спросил Кулешов. — Может, подбросить надо?

Никита Иваныч схватил веник и торопливо стал хлопать им по мокрому полу. Для видимости.

— Не надо, — ответил он. — Сам справлюсь!

Приподнявшись на локтях, он шуганул полковша воды на каменку и снова упал на живот, будто гранату бросил.

— Эх-х-х! — крикнул он, снова принимаясь колотить веником пол. — Хорошо-то как, едрит-т-твою… В жисть такого пару не было!

Намахавшись облезлым уже веником-голиком, Никита Иваныч забросил его под лавку и, шатаясь, вылез в предбанник. Там, на чурбаке, стояло ведро с медовухой, и старику одного взгляда хватило, чтобы понять, что Кулешов умеет осушать не только болото. Сам он сидел в ярких малиновых пятнах по всему телу и утирал жидкий пот. Никита Иваныч опрокинул кружку холодной черной медовухи и выплюнул кусочек воска.

— Ух-х, — выдохнул он. — Давненько такой баньки не пробовал.

— Да-а, — подтвердил гость. — Шкуру как спичкой жжет.

— Погоди, еще не то будет, — успокоил его старик. — Курнем вот, и по второму заходу, — он свернул папиросу, обсыпав голые колени махоркой. — Самый вкус только по второму заходу бывает.

Немного отдышались, покурили.

— Слушай, Никита Иваныч, — вдруг сказал Кулешов. — Сколько тебе пенсии платят? Рублей сто есть?

— Есть, — соврал старик. — Даже поболее.

— Давай ко мне сторожем? Я на болоте вагончик поставлю. Платить буду хорошо, не пожалеешь. А охранять только ночью, с девяти до шести.

— Зачем тебе сторож на болоте? — удивился Никита Иваныч. — Там воровать некому.

— Воровать-то не воруют пока, но пакостят, — признался Кулешов.

— Ну?! Вот так штука!

— Да-а, — отмахнулся гость. — Какой-то гад напакостил…

— А как?

— Два дня трактора завести не можем, — гость заговорил с обидой. — Глохнут и все, хоть убейся. Все до одного.

— То-то я думаю: чего они не гудят? — озабоченно сказал Никита Иваныч, но сам обрадовался и немного опешил. — Может, искры у них пропали, у тракторов-то? У меня «Дружба» есть, так у нее частенько…

— Какая к черту искра? — возмутился Кулешов. — Все в порядке, а не работают. Даже пускачи не заводятся… Мозги аж набекрень. Откровенно сказать, я сначала на тебя подумал, — признался он. — Проверил, а ты, говорят, из дома не выходил.

— Не выходил, — сказал Никита Иваныч. — У старухи спроси.

— Ты, случаем, не знаешь, кто это мог? А? — гость цедил медовуху сквозь зубы. — Может, тут у вас кроме партизан и диверсанты есть?.. Понимаешь, отец, в чем соль: за ту стрельбу на дороге я, естественно, докладывать не стану и в милицию не пойду. Пустяки. А за эту пакость отвечать придется по большому счету, у нас план. Это уже уголовщина. Скоро сюда автоколонна придет, торф вывозить, а его — тю-тю… Не знаешь?

— Знаю, конешно, — уверенно сказал старик, а сам ахнул про себя: во дает кто-то! Во молодец! Только кто? Пухов? Видякин?

— Деревенский, ваш? — быстро спросил Кулешов, почесывая малиновую грудь и ляжки.

— Наш, да только он не в деревне живет, на болоте…

— На болоте? — гость перестал чесаться. — Любопытно… Кто это?

— Хозяин. Его работа.

— А фамилия как?

— Хрен его знает, нету у него фамилии. Хозяин и есть Хозяин. Лунная ночь будет — может, и увидите если удачливые.

— Не понял? — гость свел брови, и ямка на подбородке проступила сильнее.

— Картину у Ирины видал? Зверюга такая нарисована?.. Он. Можешь у Ирины спросить, она его видала недавно.

— А, — морщась отмахнулся Кулешов. — Я серьезно спрашиваю. Пойми, отец, мне не до шуток. Добыча алейского торфа — дело государственное. Мы здесь не в игрушки играем. Ты это должен понимать как фронтовик и ветеран труда.

— Не пойму, — глухо сказал Никита Иваныч и опустил голову. — Никогда не пойму.

— Я объясню, — начальственным тоном проговорил Кулешов. — Ваши торфа нужны для электростанции. Это топливо, а значит, и энергия! Ты знаешь, что сейчас везде энергетический кризис? Сейчас на энергии вся промышленность держится!.. А у вас здесь целый склад топлива: грузи и вези.

— Не склад вовсе, а болото, — отрезал Никита Иваныч. — Все равно не понимаю. Вы торф свезете — останется яма. Зверье уйдет, журавли улетят. А если из-за торфа хотят такое болото разорить, то я ни тебя, ни государство тогда не понимаю. Журавлей у нас совсем не останется! Понял? Выйдешь к яме, посмотришь — фють, одни лягушки плавают… Дак ведь еще время придет — лягушек перебьют и продадут в Китай. Они, говорят, питаются ими. А раньше, знаешь, сколь у нас журавлей этих было? По осени на крыло поднимутся да как закричат — душа от тоски разрывается. Тоска-то какая! Мягкая, тихая… От нее еще сильней человеку жить хочется. Помню, через Большой Хинган шли — а по осени дело было — гляжу — черныши косяком идут! Устал, как собака, спал на ходу, а тут как увидел — и отошел. Вдруг, думаю, наши журавли, с нашего болота? С моей родины летят? И так, знаешь, хорошо мне стало, так спокойно, будто письмо из дому получил. И японцев этих руками бы подушил, зубами бы загрыз!.. А из-за чего? Из-за птички вроде!.. Ты-то их хоть раз видал? Слушал?.. А про электричество мне талдычишь! Да в гробу я видал твое электричество!

— Вон ты как, — протянул Кулешов, и пятна с его груди переползли на лицо. — Тебе на государственные заботы наплевать?

— А ты на меня не ори! — огрызнулся Никита Иваныч. — Я в сторожа к тебе еще не нанялся и не наймусь. Ты бы башкой своей подумал, что творишь. Ты же вон какой вред делаешь!

— Ребяты-ты-ты! — пропела Катерина из огорода. — Медовушка-то у вас не кончилась? А то еще принесу…

— Иди ты!.. — выругался Никита Иваныч. — Чего ты нас пасешь? Паримся мы!