Питер Мейл - Хороший год Страница 12

— Я всего лишь notaire. Что я смыслю в виноторговле?

Наверняка больше меня, подумал Макс, а вслух произнес:

— На самом деле я хотел бы понять вот что: если вино и впрямь настолько плохое, отчего же Руссель рвется и дальше его производить?

Натали подобрала кусочком хлеба остатки соуса на тарелке.

— По привычке. Он тридцать лет этим занимается и занятием своим вполне доволен. — Она наклонилась к нему поближе: — Вам необходимо понять одно: здешние жители не любят перемен. Малейшее изменение лишает их душевного покоя.

Макс поднял руки, давая понять, что сдается.

— Ладно. Раз он жаждет и дальше работать на виноградниках, пускай себе трудится. Но хотелось бы в результате получить пристойное вино. Желание, согласитесь, вполне естественное. — Он помолчал, припоминая слово, которое впервые услышал от Чарли: — Собственно, я уже решил пригласить специалиста осмотреть виноградники. Œnologiste.

Услышав странное слово, Натали закачала пальчиком перед его носом. Французы не в состоянии удержаться от этого жеста, когда иностранец коверкает их язык.

— Œnologue, — произнесла она.

— Точно, энолога. Винного знахаря. У вас в округе их, надо полагать, немало.

В ответ — тишина. Натали, чуть нахмурив брови, внимательно разглядывает вино в своем бокале.

— Не знаю, — произносит она наконец. — Руссель может подумать... как бы точнее выразиться?.. Что ему угрожают. Или не доверяют. Он наверняка такой же, как все крестьяне. Они же терпеть не могут, когда посторонние вмешиваются в их дела. Ситуация довольно щепетильная, — она выразительно покачала головой. — Иначе и не бывает в вопросах, связанных с вином.

Теперь уже Макс пожал плечами.

— Послушайте, если нам удастся получить вино более качественное, Руссель от этого выиграет не меньше, чем я. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Что он теряет? Я, во всяком случае, решение принял. И займусь этим немедленно.

Натали могла не спешить с ответом, поскольку официант принялся убирать со стола, нахваливая имеющиеся в ассортименте сыры, особенно банон; этот козий сыр, не преминул добавить он, целуя кончики пальцев, только что получил Appellation Contrôlée[47]. По-видимому, Натали воспользовалась этой заминкой, чтобы все обдумать.

— Bon[48], — сказала она. — Раз вы уже точно знаете, чего хотите, я могу поспрашивать друзей. Быть может, они отыщут для вас человека, который сумеет все уладить к всеобщему удовольствию.

— Вы — прелесть! — Макс откинулся на спинку стула, чувствуя, что одержал маленькую победу. — А еще в одном деле не согласитесь помочь?

Натали перестала хмуриться и заулыбалась:

— Смотря в каком.

— На чердаке я обнаружил кучу мебели. В основном старье, но пару вещей можно продать, наличные мне были бы кстати, пошли бы на оплату счетов. Среди ваших знакомых случайно не найдется добропорядочного торговца антиквариатом?

Впервые за весь обед Натали расхохоталась:

— А как же, непременно! Я и в Деда Мороза все еще верю.

— Кто бы сомневался, — откликнулся Макс. — С первого взгляда видно. — Он разлил по бокалам остатки вина. — Выходит, они все поголовно жулики?

В ответ Натали только пренебрежительно выпятила губки.

— Вам надо съездить как-нибудь в воскресенье в Иль-сюр-Сорг, — посоветовала она. — Нигде, кроме Парижа, вы не увидите столько торговцев мебелью. Посмотрите, кто из них вам приглянется.

Макс шумно вздохнул и сокрушенно покачал головой.

— В чем дело? — озадаченно спросила Натали.

— Да вы поглядите на меня. Я человек простодушный, бесхитростный и доверчивый. Вдобавок иностранец, один-одинешенек в чужой стране. Эти ребятки в пять минут обдерут меня до нитки. Нельзя мне туда ехать без покровительства кого-нибудь из коренных жителей, из тех, кто знает здесь все ходы и выходы.

Натали кивала, словно не понимая, куда он клонит.

— У вас есть кто-то на примете?

— Это еще одна трудность. Я же здесь ни с кем не знаком — кроме вас.

— И что же вы собираетесь делать?

— Уповаю на мое безграничное обаяние плюс хороший обед — вдруг этого хватит, чтобы уговорить вас поехать со мной. Нотариусы ведь по воскресеньям не работают, верно?

— Верно, — подтвердила Натали, — по воскресеньям не работают. А порой и обедают. Нотариусы, представьте себе, во многом похожи на обычных людей. Вы не замечали?

Макс виновато поморщился.

— Позвольте, я начну сначала. Я был бы счастливейшим человеком во всем Провансе, если бы вы согласились поехать со мной в воскресенье. Конечно, ежели вы свободны.

Натали надела темные очки, показывая, что обед окончен и пора уходить.

— Как ни странно, свободна, — обронила она.

На обратном пути Макс раза два чуть не заснул за рулем. Раскаленный воздух над полотном дороги мерцал, навевая дрему, температура в машине перевалила за тридцать; когда он наконец добрался до дому, выпитое за обедом вино уже требовательно нашептывало: иди прямиком наверх, ляг и закрой глаза.

Макс полуосознанно сопротивлялся этому призыву — в голове вертелась фраза, которую частенько повторял мистер Фарнелл, школьный учитель истории: сиеста, говаривал он, — превредная привычка, каких у сибаритов-иностранцев пруд пруди; подобные привычки незаметно подтачивают человеческую волю и потому не раз приводили к упадку целых цивилизаций. Зато британцы, которые никогда не спят после обеда, сумели благодаря именно этой их особенности захватить множество земель и создать свою империю. Quod erat demonstrandum[49].

В доме стояла восхитительная прохлада, бесконечная скрипучая серенада cigales[50] восхитительно умиротворяла душу. Макс зашел в библиотеку и взял с полки книгу. Можно полчасика почитать, а потом заняться делами. Опустившись в уютное старое кожаное кресло с высокой спинкой, он открыл потрепанный томик "Путник в Провансе". Автор Е. И. Робсон. Издание 1926 года. На первой же странице Макс с изумлением узнал, что Прованс не раз становился жертвой "жестоких насильников". Увы, несмотря на многообещающее начало, до второй страницы он так и не добрался.

Очнулся он от грохота, который со сна принял за раскаты грома, но вскоре понял, что кто-то барабанит в парадную дверь, только и всего. Макс помотал головой, стряхивая остатки дремы, и пошел открывать. На него с откровенным удивлением уставились двое: человек с багровым лицом и пес с голубой башкой.

ГЛАВА 6

С минуту мужчины молча разглядывали друг друга, затем Руссель растянул губы в улыбке (не зря же он тренировался по дороге сюда) и подал Максу мясистую пятерню:

— Руссель, Клод.

— Скиннер, Макс.

Руссель мотнул подбородком в сторону пса:

— Моя собака, Тонто.

— Ага. Руссель, Тонто. — Макс наклонился и погладил животину. В воздух поднялось голубое облачко. — Он всегда такой голубенький? Очень необычная расцветка. В жизни не видал голубого терьера.

Руссель пожал плечами:

— Я опрыскивал виноградник, а ветер переменился...

Тонто тем временем шмыгнул мимо Макса в кухню.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил Макс.

Руссель стащил с головы кепку и последовал за хозяином дома.

В кухне они застали Тонто за излюбленным занятием мелких самоуверенных псов: подняв лапу, он окроплял ножку кухонного стола. Гаркнув на Тонто, Руссель рассыпался в извинениях.

— Впрочем, — заметил он, — это верный знак, что вы ему по душе.

— А что же он делает, если человек ему не по душе? — поинтересовался Макс, бросая на пол старую газету, чтобы промокнуть лужицу.

— A, le sens de l'humour anglais[51], — все с той же натянутой улыбкой отозвался Руссель. — Мой портной очень богат, так?

Макс никогда не мог понять, каким образом эта фраза вошла во французский язык и отчего она так веселит французов, но старательно улыбнулся. Руссель чем-то очень располагал к себе: к тому же он явно старался понравиться Максу. И даже был готов помочь.

— Хочу предупредить насчет водопровода, — начал Руссель. — Когда уровень воды в колодце понижается, случаются кое-какие заминки. Насос старый, его приходится взбадривать. С канализационным отстойником своя histoire[52] — как задует мистраль, он может закапризничать. — Наклонив голову, он посмотрел на Макса из-под кустистых, выбеленных солнцем бровей и выразительно постучал пальцем по носу. Histoire, очевидно, была не из приятных. — В последние годы у вашего дяди Скиннера стало сдавать зрение, и всем этим занимался я. — При упоминании покойного хозяина Руссель с благочестивой миной перекрестился. — Un vrai[53] джентльмен. Мы с ним были, поверьте, очень близки. Почти как отец с сыном.

— Я очень рад, что вы о нем заботились, — отозвался Макс, стряхивая Тонто, любовно облапившего его ногу.