Марина Москвина - Танец мотыльков над сухой землей Страница 12

Леня придумал инсталляцию «Последний день Помпеи»: тщательно вырезать из пенопласта город, выстроить его, населить фигурками людей и животных, вдалеке поместить вулкан, а за вулканом установить большой вентилятор.

Начинается выставка, публика медленно фланирует по залам, тишь да гладь… Кто-то подходит и останавливается около инсталляции. В этот момент Леня включает вентилятор.

— Вихрь взметает здания, все летит, разваливается, мир рушится!.. — мечтательно говорит Леня. — И только один или два человека по моему выбору станут свидетелями этого светопреставления…

— Я много ездил в Переделкино и хорошо там работал, — говорил мне Асар Эппель. — Но там ведь все было по-другому, и все были другими. Например, на лавочке у входа, когда я туда ездил, сидел Шкловский. Под лампой в шахматы играл Арсений Тарковский. По коридору, как в столовую идти, слева, лежал-болел Бахтин. О нем хлопотал Завадский — в столовой он, жестикулируя, рассказывал театральные истории. После спектакля приезжал Аркадий Райкин. Там была челядь. Когда пылесосили, задергивали шторы. Все не так, как теперь. Больше это не повторится. Как у Бродского: «Мы, оглядываясь, видим лишь руины…»

По пути на церемонию «Большой книги» у входа в Дом Пашкова увидела профессора филологии, писателя Олега Клинга. Возникла задержка с проверкой пригласительных билетов.

— Как хорошо, что вышла заминка, — задумчиво сказал Олег. — Хотя бы можно постоять и посмотреть на звезды и на Луну.

Перед церемонией вручения награды, проходившей в Доме Пашкова по Староваганьковскому переулку, зал почтительно приветствовал Андрея Битова. Он вышел на сцену и мрачновато заметил:

— Свою Большую Книгу я еще не закончил. А закончу я ее не в Староваганьковском переулке, а на Ваганьковском кладбище.

После чего начали торжественно награждать победителей.

На этой же церемонии — писательница Алена Холмогорова:

— Сегодня у меня счастливый день: я шла из парикмахерской, поэтому — без шапки и без капюшона, и на меня упала сосулька с третьего этажа. Громадная сосулька со льдом. Я вернулась домой, достала мороженые овощи и стала прикладывать к макушке, испортив свою прическу, о чем я, конечно, горевала. Но если бы эта же сосулька упала с пятого этажа или с седьмого, то меня бы уже здесь не стояло…

По моей просьбе Дина Рубина, отправляясь на пару дней в Москву из Иерусалима для получения премии «Большая книга», привезла свой свитер, связанный мною, чтобы фотограф Борис Бендиков запечатлел ее в нем — для вечности. Но Дине каждую минуту звонил народ, все жаждут встретиться. А Боря может только в определенный день, причем с семи до полвосьмого.

— Сделаем так, — предложила она. — Я тебе оставлю свитер, и ты сфотографируешься в нем… без головы!..

— Я дал почитать твой «Роман с Луной» знакомой стриптизерше, — сказал Бендиков. — Так даже простой стриптизерше до того понравилось, что она не хотела возвращать книгу.

На Новый год Леонид Бахнов решил проветриться. Вышел на улицу в три часа ночи, идет, поет песню — а кругом петарды, ракеты.

— Вдруг я смотрю, — говорит он, — прямо на меня по тротуару, извиваясь, летит во-от такая фиговина — вся горит и шипит. Я оп! — и раздвинул ноги. Она у меня между ног и пролетела. И буквально в метре с невообразимым грохотом разорвалась, как шаровая молния. Ты не поверишь, — сказал Бахнов. — Но я даже на некоторое время перестал петь. Моя песня просто застряла в горле. Ведь взорвись она на пять секунд раньше — и я мог ни с того ни с сего в новогоднюю ночь лишиться своих вторичных половых признаков!.. Я, конечно, слышал о жертвах новогодней пиротехники, но мне совсем не хотелось пополнить собою их и без того большое число.

Главный редактор журнала «Знамя», литературный критик Сергей Чупринин, вспоминая свои первые поездки за границу, рассказал мне, как среди прочих чудес впервые увидел йогурт. У нас еды не было такой, вот он в Париже, чтобы угостить своих близких, купил сыра, колбасы и для пущей радости купил торт, причем, как оказалось впоследствии, торт-мороженое. Это обнаружилось в аэропорту, так что всю дорогу от Парижа до Москвы за ним тянулся тающий, ускользающий след…

С некоторых пор в Доме творчества «Переделкино» между рейсами на ночлег останавливаются летчики и стюардессы «Якутских авиалиний». Иногда я прислушиваюсь к их разговорам в столовой.

— Вчера мой день рождения праздновали, — рассказывает летчик, — все пьяные, вдруг объявляют срочный рейс. Ну, нашли кого посвежее…

— …Борисыч — он всегда посадит самолет, — отзывается второй. — Хоть через зал ожидания, а посадит…

Одна стюардесса другой:

— Мне пассажир заявляет недовольно: «У вас кофе невареный!» А я ему отвечаю: «У нас самолет просроченный! А вы: „Кофе невареный!“…»

Официантка предложила на выбор летчикам: крылья или тефтели.

Все взяли тефтели.

На приеме в российском посольстве в Праге Сергей Чупринин сказал мне:

— Битов — прелесть. Однажды я слышал — и обязательно об этом напишу! — как он стоял на открытии фестиваля — почетный гость, его попросили сказать несколько слов. Но выступления других людей затянулись, и он усомнился, что для него останется время. Тогда Андрей прямо спросил у организатора: «Я буду выступать? Или нет? А то что́ я буду зря думать?»

Тут к нашему столу подошел Евгений Попов, но ему не хватило стула. И Сергей Иванович простодушно попросил меня взять от соседнего стола и пододвинуть Жене Попову стул, с которого на мгновение приподнялся Битов.

— Вы что, хотите, — говорю, — чтобы я вытащила стул из-под Андрея Георгиевича? Он сядет на пол, а мы с вами послушаем и запомним, что он скажет?

— Марин, приходи к моим щенкам! — зовет меня подруга Ленка. — Ветеринар сказала, им нужно больше общаться с интересными людьми.

Со мной в вагоне в Москву из Уваровки едет милиционер Саша.

— Понимаете, — говорит Саша, — чтобы человек вырос умным и культурным, у него должен кто-то стоять за плечами. Вон у Марины Цветаевой отец — музей открыл Пушкинский. Мать — на пианино играла, они в дочерей-то вкладывали! А был бы у них отец — семью бросил, алкоголик, мать тоже недалеко ушла? Где они были бы? Какие стихи сочиняли? А стихи — это страшная сила, — он продолжает. — Вот я иногда думаю: куда ты, насильник, зачем? С любой женщиной, я повторяю — с любой! — поговорить по-хорошему, она тебя в гости позовет, взял бутылочку, стихи почитал. От Уваровки до Можайска — полчаса: если мне женщина интересна — я ей читаю «Руслана и Людмилу». От Можайска до Кубинки: «Анну Снегину». Или «Демона» Лермонтова. За Демона у меня особенно хорошо получается, за Тамару похуже. Все наизусть. А у этих людей — явный комплекс. Они на сто процентов уверены — им не дадут…

Поэт Валерий Краско, размачивая в столовой горбушку в супе:

— А меня уже вообще пять лет женщины не интересуют. Пять лет уже не хочу ничего. А ведь я был бабником, причем очень успешным бабником, взгляните на меня, представьте, какой я был в молодости неотразимый!

— Не заставляйте меня так сильно напрягать воображение, — ответила я ободряюще.

Поэт Иван Жданов:

— Да что — врачи, врачи! Я лежал в больнице с инфекционным заболеванием — не буду вдаваться в подробности, — ну и говорю: «Доктор! Что-то у меня заболела спина». А он мне: «Что вы хотите — возраст…» А мне было тогда тридцать пять лет! Или пошел к терапевту. Жалуюсь, то, се болит. А он мне: «Ну, что вы хотите? Что мы едим? Что мы пьем? Чем мы дышим?» Я подумал: денег ему, что ли, дать? Но не знал сколько. Так дашь, а он скажет, с презрением глядя: «А сколько нам дают???»

— Ну, тоска, — говорил Жданов каждое утро, когда меня видел, и вздыхал. — А вы чего лыбитесь-то все время?..

— Ваня, вы мне снились сегодня, — говорю, — к чему бы это?

— Наверное, к выпивке какой-нибудь небольшой, — ответил он без малейшего интереса.

— Я вас не видел вчера и позавчера, и позапозавчера, так что разрешите представиться: Вадим Каргалов. Я три дня принимал гостей. Ужас! Как ваша фамилия? Москвина? О, да, это фамилия! Моя же фамилия произошла из Архангельской области. Там водятся два вида рыб: семга и каргал. Семга — ерунда в сравнении с каргалом. Это такая узкая рыбка с крупной головой. Голову отрезаешь, остальное жаришь — ни с чем не сравнимый вкус. Вам известно, что есть такая рыба — царская сельдь? Осетрина — ничто по сравненью с царской сельдью. Однажды мне очень захотелось попробовать царской сельди. Нам с председателем обкома дали катер, мы взяли водки, поплыли на Плещеево озеро, три дня ловили — ни одной царской сельди. Другие селедки попались, но царской — ни одной!..