Джеймс Олдридж - Морской орел Страница 12

Нис изо всех сил отпихнул ногами путаницу снастей и навалился на румпель. Лодка завертелась среди гигантских волн, точно пробка, подхваченная бушующим морем. Волны то вставали сзади за кормой, то перехлестывали через левый борт, то вздымались перед носовой частью, то лезли в лодку с правого борта. Море и ветер слились в одно в неистовом реве. Неба не стало видно из-за сплошной пелены брызг, секущих воду, точно потоки дождя.

Теперь приходилось Нису решать. Он знал, о море нужно забыть. Выбора не было. Да в конце концов не все ли равно, здесь или там? Снова он выровнял руль, стараясь держаться по волне. Из парусов остались только два кливера, два маленьких косых паруса на носу. Но они давали ходу предельную скорость, заставляя нос то погружаться, то взмывать над волной. И каждая накатывающаяся громада толкала лодку вперед.

— Идем обратно в Мессару, — сказал он Берку и Стоуну и не заметил, что сказал это по-гречески.

Стоун и Берк придерживали уцелевшие снасти, когда лодку швыряло волной. Она опять повернулась боком и, качаясь, плыла, точно бревно, но все же не вертелась на месте. Сорванный стаксель то оборачивался вокруг мачты, то снова хлопал под напором ветра.

Берк теперь думал о себе. Он лежал, обхватив руками сваленные в кучу снасти. Он чувствовал боль в тех местах, где его задел сорванный стаксель. Ему было очень жаль себя. У меня еще рана не зажила, думал он, а теперь вот все руки ободрала проклятая веревка. Все равно это случится с минуты на минуту. Лодка должна перевернуться. Ее перевернет ветром. Или опрокинет волной. Вся наша защита — это грек на корме. Все мы сверхчеловеки, и я в том числе. Если б не это, лодка давно уже перевернулась бы. Нет, настоящий сверхчеловек — он, а Стоун и я лишь сателлиты, частицы, оторвавшиеся от него.

Стоун тоже сверхчеловек. Великан, у которого есть ум, но нет знаний. Лицо боксера, а по глазам видно, что не ударит собаки и не обидит ребенка, не сделает ничего такого, что не пристало человеку. Я циник. Жизнь меня всегда била. Вот только что меня побил этот дурацкий парус. Я даже не знаю, что это тут такое липкое и мокрое, соль или кровь. Если ветер не уляжется, нас развеет в прах, и мы попадем в Египет в виде атомов, невидимых атомов, которые когда-нибудь, кто-нибудь сумеет разложить. Вздор. Но куда же этот сумасшедший грек везет нас? Вокруг меня сверхчеловеки. Великие люди. Вздор. Вздор. Вздор.

А ветер дул, обжигая мокрое тело. Он дул со всех сторон. Но сильнее и резче всего с севера. Это был северо-западный пассат.

Боролся с ним один Нис.

Он был дыханием судна. Он оборонялся на все стороны. Волны старались вырвать у него руль. Он выравнивал его снова и снова, слегка отпуская, опять выбирая на себя, следуя направлению волны. Он применял приемы джиу-джитсу. Он поддавался ветру и морю, чтобы потом использовать их силу и скорость против них же. Он пускался на любые уловки. Ни ветер, ни море не могли победить его. Он бил их выдержкой. От его выдержки теперь зависело все.

Это длилось миллион лет, тысячу геологических эр, бесконечное число человеческих жизней. Нис то ставил лодку по волне, то поперек волны, изворачиваясь, не давая ветру порвать кливера, от которых зависел ее ход. Уступал ветру, потом брал свое.

Хмурое небо, резкий ветер ускорили наступление ночи. Она надвинулась вдруг и сразу. Ночью было так же, как днем, только еще труднее. Нис вел лодку, держа курс на белые пески Мессары.

Когда они, наконец, забелели вдали, первым его чувством был испуг. Он увидел их сквозь мглу. Увидел раньше других. Тренировка зрения. Очертания берега расплывались в тумане. Но берег был близко, совсем близко.

— Мессара, — крикнул он, уверенный, что и они ждут.

Они не отозвались.

— Ну вот, — сказал он, желая выразить этим, что наступает решительная минута.

Тут он мог проиграть. Это была кульминационная точка борьбы. При такой скорости их-могло бросить о камень и мгновенно разбить вдребезги.

— Убирайте киль, — крикнул он Стоуну. — Живо убирайте киль.

— Это все упадет, — сказал Стоун. Он прижимал к себе кучу снастей, объятьем, которое нельзя было разомкнуть.

— Убирай ты, — сказал Стоун Берку. — С этим я справлюсь один.

Берк пришел в себя. Он стал шарить руками в темноте. Нащупал длинный выступ на дне лодки. Потянул за веревку, выдвигавшую наружу, в воду, железный киль. Почувствовал ее напряженную дрожь. Почувствовал сопротивление. Почувствовал свою усталость.

— Скорей, — кричал ему Нис. — Давай. Давай.

Берк без участия мысли понял, что если эта полоса металла врежется в песок, она, как рапира, проткнет лодку. Он потянул за веревку и почувствовал, что это нелегко. Но там, в глубине, сила сопротивления воды была: не так велика. Он втянул киль. Ощупью нашел железные крюки, которыми он закреплялся, и накинул их на петли.

— Теперь кливера. Убирайте кливера. По одному. — Нис кричал так, как будто находился за двадцать миль.

Берк двинулся к баку, тяжело переставляя ноги в воде. Он устал и был измучен больше всех. Он ничего не видел в темноте. Он нашарил подрагивающий, натянутый шкот одного из кливеров. Он отвязал закрепленный конец и вздрогнул от неожиданности, когда веревка вырвалась у него из рук и освобожденный кливер захлопал в темноте точно так же, как днем стаксель.

Море шумело у берега уже где-то совсем недалеко. Волны обрушивались на песок. Волны несли их прямо к берегу. Волнение все усиливалось.

Сейчас, больше чем когда-либо, все зависело от Ниса. Он оставил второй кливер, чтобы сохранить ход. Он боролся с ветром, не давая ему опрокинуть лодку, и преодолевал силу волны, заигрывая с ветром. Ветер был сильнее. Он гнал лодку поперек волны. Нис огромным усилием сдерживал ее. Так, боком, он и подошел к берегу, вдруг забелевшему рядом, в темноте. Осталось совсем немного до той черты, где волны, разбиваясь, падали на песок. Но он все еще удерживал лодку поперек волны до тех пор, пока у самого борта не запенился прибой.

— Ну! — крикнул он во весь голос.

Он отпустил румпель, и лодка тотчас же повернулась носом к берегу. Набежавший вал подхватил ее, вскинул высоко и помчал вместе с собой. Как стрела, она пролетела на гребне волны и в грохоте обвала водяной громады рухнула на песок. Прошла секунда. Потом волна» шелестя песком, стала откатываться назад.

Снова наступила критическая минута.

Они выскочили из лодки и стали тащить ее вверх, радуясь тому, что у нее плоское дно, проклиная тяжесть воды в ней. Они тащили ее, чтобы спасти от цепкой хватки прибоя. Тащили, изнемогали, тащили еще, тащили до самой вершины песчаного наноса. Побежденный прибой сердито бился о белый песок.

Ветер беспомощно вертелся вокруг лодки. Но он еще взял с нее последнюю дань. Он рванул маленький кливер, и разодрал его пополам. Он подхватил повисшие лоскутья и долго трепал их.

Потом он изменил направление и задул сильно и ровно в сторону моря.

9

В своем изнеможении и жажде отдыха Стоун и Берк готовы были оставить лодку там, где она была. Но Нис прикрикнул на них и заставил делать что нужно. Он потребовал, чтобы лодку втащили выше, к самому гребню песчаного наноса. Когда они останавливались, он понукал их бранью. Потом он принялся подвязывать паруса. Он сделал это все один, взобравшись на бак. Поймав развевающиеся лоскутья кливера, он прикрутил их к мачте и затянул узлом. Грот он подвязал длинными концами грота-шкота. Это не была выдержка. Это был просто рефлекс человека, который привык иметь дело с парусами. Понять это может только человек, тоже привыкший иметь дело с парусами.

Потом они пошли вдоль берега к меловому утесу, отбрасывавшему тень на белый песок. Берег здесь образовывал небольшую бухту в форме полумесяца. Утес нависал прямо над нею. Под самым утесом ветер не чувствовался. Слышен был только его шум. Тяжело ступая по мокрому песку, они добрели до места, где в скале было углубление. Крохотная пещера у самого утеса. Тут они поели сушеной рыбы, запивая ее водой из бурдюка, потом растянулись на земле и заснули.

Утром Стоун собрался уходить.

— Пойду поброжу кругом, — сказал он.

Берк и Нис ничего не ответили, потому что спали.

Он снял с себя пояс, вынул из кобуры смит-вессон и пять оставшихся боевых патронов и разложил все это на песке для просушки.

Потом он оглядел бухту, ее берега, крутые в глубине, отлогие по сторонам. Море было по-прежнему бурное. Он увидел лодку, она лежала на боку, на высоком сухом месте, куда не доставал прибой. Он не пошел туда, а повернул назад, к белому утесу, под которым они нашли себе пристанище. Утес громоздился высоко и отвесно, только с одной стороны был уступчатый склон. Туда он и направился.

Подъем был крутой, но Стоун взбирался без труда. Мешали намокшие штаны, путаясь в ногах, но это была мелочь, а для такого большого человека, как Стоун, мелочи не имели значения.