Фиона Макфарлейн - Ночной гость Страница 12

– Девушка, на которой он женился, была японкой. Он познакомился с ней в Японии. – Защищая Ричарда, Рут поняла, что Фрида не считает это оправданием. – Война только что закончилась. Это была деликатная тема.

Фрида не глядя взяла еще один абрикос. Она задумалась. Она понимала, что такое деликатная тема. Пожевав абрикос, она спросила:

– А что случилось в конце?

Как будто жизнь – это период, в течение которого случаются разные вещи. Наверное, так оно и есть, подумала Рут, они случаются, а потом, в моем возрасте и в возрасте Ричарда, перестают случаться, и вопрос вполне правомерен.

– Его жена умерла за год или два до смерти Гарри. Она была старше – старше Ричарда.

Подняв руку к темным волосам, Фрида вздохнула так горько, так обреченно и вместе с тем так нежно, что Рут захотелось наклониться к ней и утешить. Фрида поднялась из-за стола.

– Вы действительно хотите его видеть? – Ее настроение поменялось, она предусмотрительно нахмурилась.

– Наверное, да, – ответила Рут. – Да, хочу.

– С ним будет много хлопот. – Фрида потянулась и вздохнула, словно хлопоты уже навалились на нее. – Мне бы не хотелось это говорить, Рут, но я не уверена, что это вам по силам. А сколько лет сейчас этому Ричарду? Восемьдесят? Девяносто? – Словно между этими цифрами не было никакой разницы.

– Ему, вероятно, за восемьдесят, – ответила Рут. Ричарду! За восемьдесят! Это казалось невероятным.

– Это можно называть безответственным. Приглашать такого человека. И ожидать, что сможешь ухаживать за ним, в его возрасте. – Бросив на Рут взгляд, говоривший: «И в вашем возрасте тоже», Фрида взяла со стола пакет с абрикосами.

– В прошлой рождественской открытке он писал, что он в прекрасной форме.

– В прекрасной для восьмидесяти, – фыркнула Фрида.

Рут видела, что Фрида полагает, будто ей известен один секрет: Рут с Ричардом невинны как младенцы, они очень стары, старее некуда, и если они еще способны на нежные чувства, любая физическая близость для них исключена. Что ж, возможно, так оно и есть. Рут в этом сомневалась. Она позволила себе надеяться и в то же время не уточнять на что.

– Джеффри с вами согласится, – сказала Рут с невинным выражением лица, заметив, что Фрида, прежде чем удалиться на кухню, рассмотрела эту неприятную возможность.

Рут сидела неподвижно, думая о Ричарде. Ее удивило, как сильно ей хотелось его видеть и как приятно было ощущать эту потребность. Он обязательно приедет, она решила пригласить его и все для этого устроить.

– Знаете что? – крикнула Фрида из кухни. Она часто сообщала хорошие новости – или проявляла щедрость – из другого помещения, громким голосом, чтобы избежать благодарности. – Я могла бы вам помочь. Могла бы приходить к вам на уик-энд. Конечно, не бесплатно. – Она ненадолго появилась в проеме между комнатами. – Но за разумную цену. Я могла бы готовить и приглядывать за хозяйством.

– В самом деле?

Фрида принялась греметь посудой на кухне, словно хотела сказать: «Да, но не думайте меня благодарить».

Кажется, Фрида полагала, что это решено. Рут пригласит Ричарда, а Фрида займется хозяйством. На этот раз она приготовила праздничную еду: что-то вроде карри с дольками ананаса и непонятным мясом. Оно казалось дальним родственником пищи, которую готовили на Фиджи.

– Как это называется? – спросила Рут, когда Фрида застегнула серое пальто и направилась к двери.

– Обед, – ответила Фрида.

Позже, лежа в постели с сомнительным мясом в желудке, Рут с волнением думала о Ричарде. Ей хотелось думать только о том, какой он красивый, как его любили девушки и как она нравилась ему больше всех. Как она прогуливалась с друзьями, а мимо проезжал его старый грузовик, его мобильная амбулатория, вздымая пыль и грохоча на ухабах, Ричард им сигналил или останавливался, чтобы поговорить, а иногда подбрасывал ее домой или сажал всех в грузовик и отвозил на пляж, где они плавали, а он всегда был поблизости, лежал рядом с ней на солнце, болтал об Эндрю Карсоне, набрасывал песок ей на ноги, спрашивал, как загладить бестактность, допущенную им по отношению к жене методистского священника, говорил, что Рут похожа на молочницу с жестяной коробки из-под печенья, и наконец, когда королева посетила Фиджи и в ее честь в отеле «Гран пасифик» был устроен бал, он, хотя не одобрял королев, пригласил туда Рут, потому что знал, что ей хочется пойти. И все ждали, что Рут с Ричардом – их имена так часто произносились вместе – станут влюбленной парой, даже когда Ричард заслужил неодобрение тем, что слишком заботился о здоровье индийских женщин, завязывал дружбу с неподходящими фиджийцами (отец Рут называл их «агитаторами»), зажился у родителей Рут («коплю на амбулаторию», говорил он; «он остался из-за меня», надеялась Рут) и отвергал церковь, даже не будучи коммунистом. Женщины Сувы надеялись, что Рут найдет свое счастье с этим «одаренным, но сбившимся с пути молодым человеком». Она оставила надежду его обратить. Она уже сама была не так уверена в существовании Бога. Ричард приходил домой поздно вечером, и она слышала его тихие шаги за дверью, но он никогда не останавливался. Нет, неправда. Один раз он остановился. Ее дверь была открыта. Он вошел, чтобы извиниться. Он поцеловал ее вчера на балу в честь королевы и обещал больше этого не делать. Люди начали думать, что с ним что-то не так. Не могли понять его заботы об индийских женщинах и дружбы с Эндрю Карсоном. Они даже помыслить не могли о японской невесте.

А как Рут защищала его перед всеми! Потому что она была его любимицей, его молочницей с коробки из-под печенья. Но отношения с ним были утомительны. К примеру, он, не спрашивая ее согласия, давал ей трудные книжки и хотел знать ее мнение. Когда в Суву приплывали океанские лайнеры, на борту которых были оркестры или театральные компании, он брал ее смотреть на представление. И если ему не нравилось то, что он видел, или читал, или слышал, он называл это «плохой пьесой» или «плохой книгой». «Плохой» в его устах было самым сильным прилагательным. Он всегда имел определенный взгляд на пьесу или симфонию и коротко озвучивал его, не распространяясь на этот счет. «Плохо», говорил он, или «непоправимо плохо», если считал вещь безнадежной. И когда он что-нибудь хвалил, то употреблял слова «важно», «великолепно» и «превосходно». В основном она скучала там, куда он ее брал, даже если получала удовольствие от представления, и чувствовала, что Ричард заметил, что она далека от его мира, возможно, по собственному выбору. Она видела, как он мрачно смотрит на ее притворно бурные аплодисменты, когда пьеса наконец кончалась.

Он был вежлив. Никогда не высказывал своего мнения, пока его не спрашивали. Ждал, пока она спросит: «Что ты думаешь?» А потом отвечал: «Очень плохо» или «Великолепно». Потом кратко объяснял, почему он так думает, и Рут изумлялась, как он придумал все эти вещи. Ее удивляла неисчерпаемость его мнений и то, что он способен их сформулировать. Он умнее меня, заключила она, и больше меня интересуется такими вещами. Но в глубине души она сомневалась в его способности с той же готовностью переводить свои чувства в слова.

После музыки у нее оставалось ощущение ее формы, а после пьесы догадки о невидимых связях между персонажами. Но она не понимала, как описать эту форму и эти связи. Ричард говорил что-нибудь, а после спрашивал: «Что ты об этом думаешь?» И она отвечала: «Я согласна» или «Мне это нравится». У нее не было мнений, если мнением считать то, что он говорил. Только предпочтения, и те нередко смутные. Она знала, что ее мнения существуют, что она с истинным наслаждением воспринимает вещи, которые ей нравятся, но ей никогда не хотелось их анализировать. Когда ее вынуждали обнаружить свои вкусы в литературе, изобразительном искусстве или музыке, ей казалось, что она обсуждает свои любимые цвета. Но она без труда делилась своими восторгами с Гарри, который также имел смутное представление о том, почему ему нравится та или иная вещь. Например, им обоим нравился «Мессия» Генделя, но они не испытывали потребности исследовать чувства, которые он пробуждал. С книгами было по-другому: они были ее личным делом. Никому не разрешалось читать их вместе с ней, демонстрируя свою реакцию и проверяя ее. Ричард пытался вызвать ее на разговор, но она боялась огорчить его тем, как мало он там нашел. По сравнению с этим непринужденность Гарри была утешением.

Рут надеялась, что со временем ее характер определится, пока наконец не обнаружила, что это ее больше не тревожит. Она перестала об этом беспокоиться, как о благополучно заброшенном хобби. Но скоро может приехать Ричард со своими плохими книгами и великолепными симфониями и вновь наполнить ее сомнениями. Она лежала в постели, сложив руки на выпуклом животе, и ворочалась, пока лежавшие рядом кошки не подняли голову и не уставились в темноту. Они к чему-то прислушивались, прислушалась и она, но не услышала ничего необычного. Ее сердце было онемевшим, но сильным. Только не сейчас, подумала она, обращаясь к тигру. Не сейчас, когда приезжает Ричард, и это означало, что она хочет, чтобы он приехал. Кот как-то странно заворчал или, вернее, издал звук, похожий на ворчание. Когда Рут постаралась его успокоить, он цапнул ее за пальцы, что всегда огорчало ее и смущало. Рут, расстроившись, заворочалась в постели, а кошки, спрыгнув с кровати, убежали.