Роберт Джирарди - Неправильный Дойл Страница 12

– Не выйдет, Смут, – произнес Дойл, все еще улыбаясь. – Я вернулся, чтобы остаться. – В ту же секунду его улыбка исчезла, он бросил руку констебля, словно кусок гнилого мяса, и молча вышел из конторы.

12

После неприятного общения с законом Дойл немного проехался, чтобы проветрить голову, и поразился изменениям, происшедшим в Вассатиге за время его отсутствия. Ему стало ясно, что изменился не только Виккомак. Вся эта чертова страна становилась похожей на Диснейленд.

Он помнил приветливое южное захолустье, парады по случаю четвертого июля, веселых девушек в военной форме, жонглирующих сверкающими жезлами вдоль Парадайз-стрит. Слово «кондоминиум» еще не вошло в обиход. Деревянные дома; заросшие сорняками дворы, полные цыплят; оживленные песчаные набережные, немногим шире, чем переулки. Комиссионки, магазины рыболовного снаряжения, мотели для среднего класса, несколько таверн с дикими нравами, где никого особенно не заботило, если ты, вслед за остальными посетителями, вырубался прямо на столе после очередного стакана виски. Теперь центр города напоминал «Клаб Мед»[29] на Виргинских островах. Все было выкрашено в тропические цвета намеренно приглушенных тонов. Две поникшие пальмы печально увядали в лепных горшках перед зданием старой почты цвета незрелого манго. Дизайнерские магазины по продаже пляжной одежды чередовались со слишком-дорогими-для-среднего-жителя рыбными ресторанами и кафе-морожеными, где продавали «Хааген-Даз» и «Бен-и-Джерри», как и везде в Америке. Все это было закрыто до первой волны туристов, ожидавшейся ко Дню памяти.[30] Единственный бар, который Дойл увидел, был одним из ответвлений всемирной сети под названием «Маргарита у Джонни». Несколько лет назад в Берлине он побывал в таком заведении и сейчас решил опять зайти туда. Они все совершенно одинаковые: на стене искусственные пластиковые фламинго, громко играет плохая музыка, а предлагаемые посетителям в большом количестве «Маргариты» с запахом леденцов без остановки перемешиваются в блестящих пластиковых миксерах. Разве в таком месте можно напиться?

Затем Дойл повернул налево и медленно проехал по Эджуотер-стрит. Он искал хозяйственный магазин братьев Фаттерман, одно из его любимых мест в детстве. Уютная лавка с узкими проходами между рядами товаров: отполированными стальными ведрами, лопатами, американскими флагами, деревянными шкафчиками, заваленными загадочными электрическими переключателями, ящиками с грудами гаек, шурупов и болтов, пропитанными запахом опилок и жевательного табака. Вместо него он обнаружил пустой участок земли, окруженный фанерным забором, с плакатом «ЧОКНУТЫЙ МИР – СКОРО ОТКРЫТИЕ».

Расстроенный, он поехал дальше, пока не увидел одинокую старуху. Она шла по улице, опираясь на палку, такая сгорбленная, что почти касалась носом земли. Свернув на обочину, он опустил стекло.

– Прошу прощения, мадам.

Старуха остановилась и, с трудом выпрямившись, посмотрела на него.

– Я так понимаю, старый хозяйственный магазин исчез, – сказал Дойл.

Она кивнула.

– Лет десять тому назад. После того, как Фаттерман умер, знаете ли.

– Да-а, – протянул Дойл. – А другой здесь есть?

Женщина сузила глаза.

– Ты Дойл? – спросила она.

– Так точно, – улыбнулся Дойл. – Тим Дойл.

Женщина нахмурилась и пошла дальше.

Дойл пересек дамбу, выехал на материк и через полчаса добрался по 13-му шоссе до хозяйственного магазина «Все для ремонта» – мегамаркета, с виду напоминающего ангар для дирижаблей. Он бродил по бесконечным проходам, мимо стеллажей с красками и сырыми второсортными пиломатериалами, не находя служащего. У стальных балок потолка порхали птицы. В конце концов к нему подошел прыщавый юнец в оранжевом переднике.

– Вы что-нибудь ищете?

– Да. – Дойл протянул ему длинный перечень товаров.

Пацан в полсекунды пробежал глазами список.

– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Это не в моем отделе.

– Все не в твоем отделе? – спросил Дойл.

– Именно, – ответил пацан, развернулся и исчез. За час Дойл собрал не больше половины того, что ему было нужно. Он толкал перед собой к кассе две тележки, заваленные пиломатериалами, проволочной сеткой, штукатурной смесью, банками с краской и растворителем, кистями и другим хламом. Кассир на выходе, худая женщина с желтоватым цветом лица, жаловалась на своего дружка другой кассирше. Дойл подошел к ним, но женщины продолжали болтать, не обращая на него внимания.

– Вот к чему приводит экономия на услугах, – громко произнес он. – От сервиса просто тошнит.

Женщина перестала разговаривать и повернулась к нему.

– В чем дело? – спросила она.

– Вы меня рассчитать не хотите? – спросил Дойл.

Женщина сердито посмотрела на него, словно хотела отказаться, потом взяла сканер, высветила штрих-коды с видом, который можно было бы назвать вялым высокомерием. Дойл разозлился, но взял себя в руки, представил, как ей живется, и его злость прошла. Он посмотрел, как вокруг балок летают птицы, и подумал, что они, наверное, вылупились в гнезде из старой паутины и упаковочного наполнителя и даже не знают, что хозяйственный магазин «Все для ремонта» – это не целый мир.

13

В проеме двери, ведущей в холл, появился женский силуэт.

– Я подумала, что тебе это понадобится, – сказала Мегги. В желтом свете лампочки ее волосы в стиле Фары Фосетт[31] мерцали, словно мишура. Из бара внизу доносился неясный шум, производимый завсегдатаями Счастливого часа.

На Дойле были только испанские широкие шелковые трусы в маленькие розовые сердечки. Он лежал, утомленный и больной, на покрывале в своей комнате, обложенный подушками. С утра он резво пробежался по пляжу до Лумис-Пойнт и обратно – не меньше десяти миль. Это была его первая физическая нагрузка за последние месяцы.

Он попытался сесть, сдался и со вздохом повалился на подушки.

– Оставайся там, где лежишь, – сказала Мегги, входя в комнату. На ней был черный топ на бретелях с героем японского мультика и белые джинсы, такие узкие, что между бедер образовались соблазнительные складочки. Она держала мятый тюбик обезболивающей мази «Бен-Гей» с таким видом, что это выглядело почти пошло. – Хочешь, я тебя намажу?

Дойл поймал себя на мысли, что у нее красивые руки, мягкие, в меру накачанные. Он задумался над ее предложением – сильные руки Мегги массируют его тело – и почувствовал стеснительное движение в трусах.

– Нет, спасибо, – решительно заявил он. – Я справлюсь сам.

– Ладно, – пожала плечами Мегги, кинула тюбик на постель, вильнула бедром и вышла из комнаты. Дойл посмотрел ей вслед и едва удержался от того, чтобы вернуть ее. Через минуту он дотянулся до тюбика, выдавил каплю «Бен-Гея» и втер мазь в воспаленные мышцы плеч, спины и ног. Сначала он почувствовал холод, потом жар. Он осторожно лег, блестя, как очищенный лук, и позволил целебному теплу проникнуть в напряженную плоть. Через пару минут он заснул и увидел новую версию часто повторяющегося сна, который преследовал его с ранней юности. В этом сне всегда был ураган Ава и «Смеющийся Дебидивон», тонущий в бушующем море неподалеку от Пламмет-Пойнт. Над его носом вздымались ужасные черные волны. Отец Дойла, Джек, улыбался, держа в руке огромную королевскую макрель. Он пытался сражаться с бурей, стоя у штурвала, но это было бесполезно – вот-вот все закончится. Сам Дойл парил где-то над плечом отца, заключенный в гигантское водонепроницаемое прозрачное яйцо.

– Самое главное – выстоять, – кричал отец сквозь рев волн. – При таком ветре это твой единственный шанс!

Дойлу было страшно, но отец казался счастливым. Он смеялся, когда последняя громадная волна накрыла его и он погрузился в воду вместе с обломками корабля. В безопасности, в своем пузыре-яйце, Дойл последовал в темноту устричной отмели за светящимся, как луна, лицом отца.

– Помни, – донеслось до него, – что бы ни случилось, ты должен бороться до самого дна. – И отец исчез, оставив Дойла одного в глубине, населенной угрями.

Через мгновение пузырь-яйцо треснул и в него хлынула темная вода. Он стал задыхаться, и вдруг потоки воды оказались длинными спутанными прядями женских волос. Потом они исчезли, возникли красные вспышки и грохот. Дойл проснулся. Его сердце бешено колотилось. Через окно проникал оранжевый отблеск огня. Комната наполнилась черным дымом, послышались громкие выстрелы из крупнокалиберного ружья: «крак», «крак», «крак». Бросившись на пол, он выполз из комнаты, прополз в холл, дыша тонким слоем воздуха под дымом, нащупал руками верхнюю ступеньку, потерял равновесие и съехал по лестнице вниз головой. Там он поднялся и толкнул дверь плечом: она распахнулась, и он ввалился в бар, пустой и зловеще спокойный, освещенный электрическими огнями. Из музыкального автомата пел Мелвин Титер: «Привет вам, стены, как дела сегодня…»