Виктория Косфорд - Amore & Amaretti Страница 12

Оливковое масло.

1 средняя луковица, мелко нарезать.

2–3 зубчика чеснока, мелко нарезать.

2 стакана мелких шампиньонов, нарезать тонкими ломтиками.

Белое вино.

400 г очищенных и порубленных помидоров.

Полстакана воды.

Соль и перец.

1/2—1 стакан сливок.

Феттуччине (сварить, слить воду).

Петрушка для украшения.

Нагрейте оливковое масло в сковороде, добавьте лук и чеснок и готовьте на умеренном огне до мягкости (8—10 минут). Добавьте грибы и тушите на сильном огне, часто помешивая. Когда грибы отдадут почти всю воду, влейте треть стакана вина и дайте ему выпариться. Добавьте помидоры, воду, приправьте и доведите до кипения, затем уменьшите огонь и тушите около 40 минут, подливая воду, если соус слишком загустеет. Попробуйте и досолите, если нужно. На порцию возьмите около 2/3 стакана соуса, в который нужно по вкусу добавить сливки, хорошо размешав. Перемешайте соус с готовой пастой в сковороде на сильном огне и подавайте, приправив мелко нарубленной петрушкой.

Мы осторожны: больше всего я боюсь, что узнает Джанфранко, но мне не хочется и для других стать посмешищем. Я слишком старая, а Игнацио слишком юн, хотя, когда мы вдвоем, это нас не интересует и не является проблемой. К тому же я не охвачена великой страстью, как с Джанфранко; с Игнацио я чувствую себя спокойно, уютно, защищенно; уверенность в себе возвращается, когда я выступаю в незнакомой роли учителя.

Раймондо первым узнает обо всем, неожиданно заглянув ко мне в середине дня и увидев, как Игнацио выходит из спальни в моем халате. Он, разумеется, потрясен, но примиряется с ситуацией, когда мы втроем сидим во «Всякой всячине» за феттуччине алла боскайола и праздничным вином. Через некоторое время мнение посторонних становится мне безразлично.

Однажды обходительный Лоренцо, владелец «Антика Тоскана» и преданный семьянин, заглядывает в окошко нашей кухни и вызывает меня. Говорит, что у него есть ко мне предложение, но нужно поговорить наедине. Не могли бы мы встретиться завтра вечером? Я заинтригована, польщена и немного встревожена; договариваемся встретиться у входа во «Всякую всячину» в девять вечера. Я всегда любила Лоренцо, похожего на доброго дядюшку, его милые глаза за толстыми стеклами очков и отцовскую преданность Джанфранко. Когда он вернулся из Перу и привез мне роскошный свитер из альпаки, я была просто очарована. Но что он может мне предложить такого, о чем нельзя сказать при Джанфранко и других партнерах ресторана? Я буду вечно благодарна ему за то, что он помог мне стать партнером в бизнесе, хоть и не понимаю, зачем кому-то захотелось вступать со мной в долю, и не поняла ни слова из официальных разъяснений (мне пришлось часами сидеть на важных совещаниях в кабинетах адвокатов и бухгалтеров, притворяясь умной и уверенно подписывая документы, которые были для меня как китайская грамота, надеясь, что Джанфранко обо мне позаботится). Наконец решаю, что Лоренцо думает открыть второй ресторан и хочет, чтобы я работала там, но прежде, чем сообщить об этом остальным, собирается узнать мое мнение. Мы с Игнацио подробно обсуждаем ситуацию и на следующий день рано ужинаем во «Всякой всячине»; потом он идет домой ждать моего возвращения.

В девять вечера выхожу из ресторана, и через несколько минут подъезжает Лоренцо на своей дорогой машине. Мы долго едем и наконец оказываемся в пригороде Флоренции, где Лоренцо паркуется у какого-то невзрачного ресторана. Я немного удивлена тишиной и чопорностью, царящей в зале. Нас проводят к столику и привозят тележку с копченой лососиной. Один пожилой официант тонко нарезает ее, второй разливает спуманте по высоким бокалам. Мне неудобно признаться, что я уже поужинала, поэтому вежливо ем и пью, и мы говорим на общие темы. Лишь к концу ужина я набираюсь храбрости спросить Лоренцо, зачем он меня пригласил. Его глаза округляются за стеклами очков; вид у него почти грустный. Он говорит, что хотел бы увезти меня куда-нибудь, на Сардинию или на Капри — на выходные. А потом снять небольшую маленькую квартирку в центре Флоренции, где я могла бы жить одна, не теснясь под одной крышей со студентами.

Я выслушиваю все это в полном ужасе, вежливость не дает мне себя выдать. Как я могла до такой степени ничего не понимать? Как могла не заметить знаки, которые на все это указывали? Внезапно его финансовая поддержка и роскошный свитер уже не кажутся добротой старого дядюшки. Я бормочу вежливые слова благодарности и спокойно объясняю, что у меня есть возлюбленный, поэтому я не могу принять его щедрое предложение. Вечер резко обрывается. Мы почти тут же уезжаем и едем всю обратную дорогу в оглушительной тишине, а когда Лоренцо высаживает меня у Понте-Веккьо, то уже не приоткрывает вежливо дверь, как в начале вечера. Меня как будто вышвыривают из машины, и, когда он газует прочь, я как можно скорее бегу через мост по виа де Барбадори, заскакиваю в лифт и открываю дверь своей квартиры. В спальне Игнацио спит на узкой кровати. Я сажусь рядом и смотрю на него. Мне кажется, что передо мной сама невинность, прелесть, неиспорченность этого мира, и, когда я касаюсь его мягкой руки, острые ресницы размыкаются и его прекрасные карие глаза смотрят на меня с обожанием. Никогда я не любила его так, как сейчас.

Мы с Игнацио переезжаем в квартиру на виа Гибеллина, прямо за собором, в нескольких шагах от института Микеланджело. Тем летом я выбираюсь на крышу и, подстелив полотенце, загораю с видом на сверкающие шпили и терракотовую черепицу. Мы с Игнацио лежим в постели и едим итальянское мороженое прямо из магазинных ванночек; играем в скраббл на итальянском. Я учу его английскому. Когда ресторан закрывается на ремонт, мы летим в отпуск в Египет и катаемся на фелюках. В Ассуане мы живем в отеле, где снимали «Смерть на Ниле», в Долине Мертвых посещаем гробницы и покупаем ароматическое масло в маленьких пузырьках с пробками.

Наша поездка начинается с Каира и ночи в первоклассном «Найл Хилтон». На следующее утро, прежде чем отправиться в город, мы, как полагается в начале отпуска, предаемся расточительству и заказываем «завтрак султана» — целый банкет, который привозят на тележке.

Каир — какофония машин, мулов и коз, соревнующихся за место на дорогах, переплетенных безо всякой логики. Мы идем в Национальный музей древностей, а потом на окраине города садимся на верблюдов и едем к пирамидам Гизы в солнечной дымке. Гид рассказывает, что, по подсчетам Наполеона, камней трех главных пирамид хватило бы, чтобы опоясать всю Францию трехметровой стеной. Я чуть не падаю в обморок на узкой винтовой лестнице внутри великой пирамиды Хеопса, зажатая между потными немецкими ягодицами и подтянутыми американскими бедрами. Мы дивимся величине и великолепию сфинкса и покупаем папирусные свитки в Институте папируса.

В Каире садимся на поезд и едем вдоль Нила в Луксор, маленький поселок, чье название наводит на мысли о пыльной, мускусной чувственности. Храмовый комплекс Карнак поражает нас своими размерами, мы бродим по унылым, выжженным ландшафтам Долины Царей, а вечером у нас на ужин карп с рисом, которого мы запиваем розовым вином, отдающим скипидаром.

Наше путешествие по Нилу заканчивается в Ассуане; мы надеялись доехать до большой дамбы в Абу-Симбеле, но одного взгляда на отель «Олд Катаракт» достаточно, чтобы решить остаться в нем навсегда. Мы сидим на прохладных верандах огромного апельсиново-розового здания в мавританском стиле, потягиваем джин с тоником и любуемся гигантскими пальмами на ухоженной территории и раскинувшейся перед нами рекой, на волнах которой грациозно качаются фелюки.

Мы, конечно, понимаем, что нельзя остаться в отеле навсегда и рано или поздно придется вернуться в Рим, к нашей обычной жизни, но у нас остается еще неделя на Красное море. Садимся на автобус и едем по однообразной пустыне. Игнацио мучается от боли в животе, таинственным образом возникшей за ночь; он весь посерел. С этого момента все катится под откос — надо было прислушиваться к знакам.

На Красном море я выбрасываю обратные билеты в Рим. Точнее, это происходит в фойе отеля «Шератон» в пригороде дайверского курорта Хургады, куда нас привозит такси, которое мы взяли на автобусной станции. Мы еле дышим от усталости: позади десять часов езды, главным образом стоя, по бугристой арабской пустыне. У стойки этого египетского оазиса, занимаясь обычными формальностями, я выгребаю содержимое из карманов куртки и вываливаю в ближайшую урну, избавляясь от ненужного мусора и хаоса предыдущего дня.