Джон Барлоу - Животная пища Страница 12

Но тут Маркхэм засомневался. У кошек ведь нет души. Нет? Конечно, нет. Тогда при чем же тут дьявол? И как же мог… как мог Господь допустить… Управляющий настолько погрузился в выяснение причин, что его мысли рождались по инерции и вне рассудка. Значит, Бог создал животных на пятый день (или на шестой?). Не суть. Главное, замешан ли тут дьявол? Библия. Библия! Что там говорится? Маркхэм, как и все остальные, слышал много историй об уродцах. Несколько лет назад, к примеру, на соседней ферме родился пятиногий теленок. Один его вид внушал такой ужас, что через пару дней фермер, ведомый божественным провидением, перерезал ему горло. А ведь сколько денег мог заработать на ярмарке! Но то – совсем другое дело. Уродством нынче никого не удивишь. А это… это вряд ли можно назвать уродством. Крылья котенка такой совершенной формы, что кажется, вот-вот услышишь рядом сардонический хохот ведьмы. Маркхэм закрыл глаза и представил себе кошку в полете. Вот она плавно скользит по воздуху, взмахивая крыльями… Нет. Это злой промысел, полукровка, созданная дьяволом и посланная на землю, чтобы явиться Человеку. И неизвестно почему, посетившая именно его работный дом.

Маркхэм все стоял в дверях кладовки, и его гробовое молчание привлекло внимание остальных. Один за другим они издавали возгласы ужаса и удивления, когда подходили к управляющему и видели котенка, который теперь оживился и даже, сонно потягиваясь, махал крыльями. Люди толпились за спиной Маркхэма – они не решались войти, но сгорали от желания собственными глазами увидеть кошачье отродье, поэтому напирали на управляющего сзади, мало-помалу тесня его вперед. Кончилось тем, что вся толпа ввалилась в кладовку. Кошка, все еще немного вялая после родов, но исступленно охраняющая свое дитя, вскочила на ноги и зашипела. Она закрыла котенка телом. Крылья били ее по животу, а крошечная головка торчала между передними лапами.

С криками и визгами люди бросились в дальний конец кухни, где прижались друг к другу и задрожали, наперебой что-то бормоча. Горничных отправили во двор успокаиваться. Бедный смотритель Джон только и твердил: «Да это ж лукавый!», так что в конце концов ему поверили даже самые недоверчивые. Но почему дьявол выбрал их? Почему грязные лапы сатаны коснулись именно их, почему эта тварь появилась у них на кухне? Когда коллективный разум не смог найти даже самой незначительной зацепки для решения этой задачи, возник другой вопрос, хотя никто не осмеливался задать его вслух. Однако чем больше проходило времени, тем более осознанной становилась мысль о крылатом котенке и тем громче звучал в их головах этот вопрос: сможет ли он летать?

В кладовке остался только Маркхэм. Он смотрел в упор на рассвирепевшую охотницу и иной раз видел маленькие глазки котенка, которые – разве такое возможно? – уже открывались. Остальные четверо беспомощно и слепо ползали неподалеку, забытые матерью. Та защищала только одного отпрыска. В ее напряженной позе интуитивно читалось предостережение, и более чем убедительное: если котенку суждено умереть, то сначала умрет она.

Маркхэм вернулся на кухню в поисках молока. В поднявшейся суматохе его не заметили – две судомойки, кажется, были на грани истерики. Потом он снова вошел в кладовку и присел рядом с кошкой, которая угрожающе выгнула спину. Пока Маркхэм наливал молоко, она смотрела на него с интересом, но только он стал двигать к ней блюдце, как кошка снова почуяла опасность и зашипела, сбиваясь на низкий рык, и он ощутил на лице ее жаркое металлическое дыхание. Их разделяло всего несколько дюймов, и каждый волосок на ее теле вздыбился. Наконец край тарелки уперся в передние лапы охотницы. Несколько капель молока пролились на пол, и котенок стал нюхать их с настороженностью взрослого кота. Мать не шевелилась. У нее в груди все клокотало, тело напряглось в ожидании неотвратимого: когда Маркхэм схватит ее детеныша, она вопьется передними лапами в его глаза, а задними вспорет мягкие подушки щек. Она видит, как глаза человека бегают из стороны в сторону. Мишень прямо перед ней. Все готово к атаке. Но Маркхэм ничего не сделал. Он просто смотрел.

Мои братья и сестры пропали. А я – нет. Наверно, ко мне боялись прикасаться. И поэтому я остался с матерью, которая приняла меня как родного, хотя я был ей родным лишь отчасти.

Маркхэм распорядился, чтобы четырем котятам нашли хозяев. Элис, младшая судомойка, пошла по всем домам и фермам, предлагая малышей. Но никто не согласился, потому что по деревне уже пронесся слух: в работном доме родились котята-уродцы. И поселяне загодя придумали себе оправдания. Днем Маркхэм – его одного кошка пускала в кладовку – забрал четырех здоровых детенышей. Не глядя на мать, управляющий взял котят и предал их самой страшной смерти из всех – утоплению. С тех пор Маркхэм не мог спокойно смотреть на охотницу: чувство вины глодало его изнутри. Воспоминание о том, как уходит под воду тяжелый мешок, в котором еще можно различить испуганное шевеление маленьких тел, преследовало его долгие годы.

Однако летающая кошка не облегчила страдания Маркхэма. Наоборот, от служащих работного дома стали поступать жалобы. Но управляющий приказал ни в коем случае не трогать котенка, Божью тварь, достойную сострадания. По этому теологическому вопросу у Маркхэма нашлись противники, и вскоре местный пастор (к его приходу принадлежал смотритель Джон) явился в работный дом, чтобы раз и навсегда установить, на самом ли деле крылатый котенок – Божья тварь. Он пробыл у них полдня и съел причитающийся ему обед, но ни сам котенок, ни мать так и не показали носа. В конце концов пастор ушел, зря потратив время, и, вероятно, решил, что его обманули. Маркхэм извинился и объяснил, что, хоть малышу всего несколько дней от роду, он уже достаточно силен и ловок, чтобы сопровождать мать на охоте в любой части дома и даже во внешних постройках.

В одной из этих построек мать и дитя скрывались на протяжении нескольких недель. Маркхэм, опасаясь жестокости подчиненных, нашел для охотницы и её сына укромное местечко подальше от кухни. На второй день, когда люди уже насмотрелись на котенка и пообвыкли (а некоторые даже слегка улыбались при виде крыльев – настоящих и скорее всего бесовских), Маркхэм отвел кошачье семейство в старые конюшни, где хранилось то, что уже нельзя починить, а выбрасывать жалко. Там было полно прогнивших колес и ржавых плугов; в углу громоздилась куча просмоленной парусины – казалось, ее оставили нарочно для грызунов; старые ведра валялись повсюду, как поверженные солдаты, – некоторые больше походили на бублики, чем на ведра; садовый инвентарь прогнил до неузнаваемого состояния и рассыпался в прах, кое-где виднелись почерневшие медные скобы.

Мать и дитя поместили в самую отдаленную из всех построек, куда никто не заходил – разве что изредка приносили треснувшую бутыль или поломанный стул. Подумаешь, в парусине обитают крысы, рассуждал Маркхэм. Там, где есть две кошки (и одна из них – крылатая), очень скоро не останется ни одного грызуна.

Однако управляющий несколько просчитался. Сперва крысы были очень любопытны и, видимо, полагали крылатого котенка легкой добычей. Он забивался в угол и дрожал от страха, пока они подползали все ближе и ближе, нюхая воздух и определяя, можно ли его съесть, или крылатое существо – лишь плод их воображения. Коричневые мускулистые тельца вздрагивали, хвосты волочились сзади, как веревки. Но матерая охотница быстро показала детенышу что к чему. Следует сочетать храбрость и предусмотрительность. Котенок скоро узнал, как легко ломается крысиная шея в его лапах, понял, что даже проворным грызунам не устоять перед расчетливой кошачьей хитростью.

Четыре года они жили относительно спокойно. Маркхэм всегда следил затем, чтобы им оставляли объедки, однако крылатого никто не любил. Он не знал, что такое человеческая ласка или доброе слово, но вместе с матерью исправно охотился на крыс, чем выражал Маркхэму свою благодарность.

А потом умерла мама. Только вчера она трепала мышей, пока у них не отвалились головы, а сегодня ее уже нет. Смерть вгрызается в жизнь и располагает нами по своему усмотрению. После нее мир становится немного другим. Более жестоким.

Маркхэм за хвост оттащил ее в подвал, к печи. Больше не желая прикасаться к ее крупному телу, он поднял кошку совком для угля и бросил в огонь. Потом смотрел, как чернеет и дымится бело-рыжий мех. Раскаленные угли снедали ее плоть, и под ними она выгибалась так, что на мгновение Маркхэм запаниковал, подумав, будто охотница все еще жива. Когда пламя поглотило ее полностью, он отвернулся от печи, предчувствуя неладное – словно бы в этом огне разглядел правду о кошке.

Он отвернулся. И увидел. У стены, в трепещущем отсвете пламени. Крылатая тварь смотрела на огонь. Оранжевые языки плясали в распахнутых от ужаса глазах, а позади, на каменной стене, точно предрекая беду, изгибались две неровные тени крыльев. И так явственно от них веяло смертью, что Маркхэм наконец отбросил все сомнения: поддавшись детскому простодушию и беззащитности самого Зла, он приютил в доме дьявольское отродье. И теперь, когда позади него полыхал огонь печи, а выход преградила тварь, Маркхэм осознал всю пугающую важность поступка, который ему предстояло совершить.