Нелли Маратова - Наследницы Белкина Страница 12

— Мы так счастливы! — резко сменила тон и тему она. Патетические призвуки вместо трубного гласа не предвещали ничего хорошего. — Завтра великий день!

Слева, в зарослях малины, завозились и захрустели сухими ветками. Я насторожился. По спине пробежал неприятный холодок. Рванувшись вперед, я едва не опрокинул чайный, янтарный, жидким солнцем отдирающий натюрморт.

— Рам-Там, это ты? — слащаво промурлыкала Котик.

В замшевых листьях прорезалась круглая, персидского вида голова с серыми декоративными усами, на которые, как на каркас, были натянуты лохмотья паутины с мелким сухим уловом пауков и мух; лиловый нос-рогулька счастливо гармонировал с просвечивающими розовым, аккуратно запечатанными конвертами ушей; за ними, томно выгибаясь, потрескивая искрами, выплыла шелковистая, холеная спина, толстые тумбы лап в мягких мохнатых тапочках; замыкал процессию напоминающий длинное солнце, легкомысленно распушенный хвост. И вот он уже весь целиком — рыжий кот, похожий на печального моржа, — деликатно присел на краю террасы.

Я встал и отошел за могучую спину Котика, имитируя крайнюю заинтересованность жарко и желто цветущими одуванчиками.

— Рам-Там, тигреночек, иди к маме, — продолжала миндальничать великанша.

Медовый Рам-Там, в путах паутины и тенетах флегмы, ступая по доскам своими рыжими тумбами, величаво проследовал к барскому столу, чудом не уснув по дороге. Ярко-оранжевые глаза он использовал экономно, открывая их по очереди и презрительно щурясь. Достигнув мощной хозяйской щиколотки, Рам-Там набычился, распушился, окутав щиколотку и себя рыжим туманом, и выжидающе застыл. Пальцы в перстнях окунулись в туман и, поболтав кота в воздухе, уложили его на покатых коленях. Рам-Там обмяк, расплывшись по хозяйскому платью, как большая рыжая медуза, смежил вежды и, судя по благостному виду, уснул.

Стараясь не производить шума, я вернулся на свое место за столом.

— Дурацкое имя, — бросила великанша, обращаясь ко мне, и, заметив мое удивление, пояснила: — Рам-Там-Таггер. Алискина прихоть. И где только она эти словечки откапывает?

— Я тоже удивился, — я тоже удивился тому, что кота зовут не Барсиком и не Пушком, как следовало ожидать от Котика с Пупсиком.

Впрочем, на роль барса плоскомордый, томный, в сдержанно-рыжих тонах Рам-Там годился не больше меня самого. Ему пошло бы что-нибудь столь же тумбовидное и громоздкое, как он сам, — скажем, Баффин или Бомбадил.

Котик, между тем, продолжала весело разливать чай.

Не знаю, за кого принимали меня эти двое из ларца с дряблыми дрожащими подбородками, если вообще за кого-нибудь принимали. Они болтали со мной, как болтает сонный ребенок с плюшевым медведем. Я улыбался, тянул чудовищно сладкий чай и, как всякий уважающий себя плюшевый медведь, помалкивал.

В дверях снова показалась невеста, и, улыбнувшись мне, пенистым воланом вильнула обратно в дом.

С треском разгрызая вежливо подсунутую сушку, я неожиданно вспомнил о цели визита:

— Я привез фату.

Наша песня хороша, особенно в случае скудости репертуара.

— Мы так счастливы, вы себе представить не можете! — в свою очередь затянула великанша, пропустив фату мимо ушей, и сложила руки на складчатом животе, который при разговоре начинал желейно вздрагивать. — Свадьба — главное событие в жизни женщины, правда, Пупсик?

Пупсик — этот мордастый сгусток премудрости — энергично закивал и даже закашлялся, не рискуя думать иначе.

— А как счастлива наша беспутная дочь!

— Дочь! — податливым эхом вторил Пупсик.

— Я видел, — не очень вежливо вмешался я.

— Наконец-то Алиса будет пристроена. Жених ее обожает.

— Обожает.

— Он у нас большой умница. Задачки по комбинаторике с детства щелкал как орешки. Вообще помешан на теории вероятностей: игральные кости, шары, случайные величины, выборки, мат. ожидания, все эти пси и кси и прочая неразборчивая греческая белиберда. Да-да, я у Алисы в конспекте видела. С ума сойти можно. Но Алиска-то дура, а Костя высший балл набрал на вступительных. Он вообще медалист. Золотой.

— И не липовый! — восторженно жуя, закивал Пупсик.

— Да, заметьте. Это редкость по нынешним временам. И сестры у него такие же умницы. И родители — просто миляги.

— Миля…

— Пупсик, не перебивай. Я все-таки старше тебя на год и лучше разбираюсь в людях. Так вот, у Пупсика свое дело.

— Небольшое, но верное, — подмигнул мне Пупсик.

— Мороженое.

— Эскимо? — зачем-то спросил я и тут же смутился.

— Какое эскимо? Зачем эскимо? — уставились на меня бройлеры, забыв дожевать от удивления.

Я почувствовал себя очкариком, которому мир без стекол в роговой оправе показался вдруг карнавальным мельтешением разноцветных, расплывчатых пятен.

— У Пупсика интернет-кафе. «Сакура» называется, может, слышали?

— Н-нет, не доводилось. Я здесь проездом, — смущенно пробормотал я и надел воображаемые очки, восстанавливая резкость.

— То-то я думаю, откуда у вас этот странный акцент…

— А мороженое, стало быть, вишневое? — поспешил сменить тему я.

— Почему? — искренне удивились бройлеры.

— Ну, я подумал, раз сакура, то и… — изумление в глазах Пантагрюэлей еще более усугубилось. — Впрочем, забудьте.

Котик громко хрустнула карамелькой и воодушевленно продолжила:

— Так вот, после свадьбы Пупсик возьмет Костика в дело. Это вам не студентов учить за гроши. Представьте, Костик собирался в аспирантуру. Там и раньше-то особо нечего было ловить, а теперь и подавно. Наивный дурачок!

— Курам на смех!

И оба заливисто рассмеялись.

— При его-то уме.

— На студентах далеко не уедешь. Судя по его родителям…

— Милые люди…

— Милые-то милые, но совершенные сухари и, что называется, без царя в голове.

— Без пяти минут кандидаты.

— И оба что-то там пишут — функционалы, брахистохроны, трилистники… ну, вы знаете…

Я не знал.

— Совершенно непрактичные. Детей совсем запустили…

— Шестеро в однокомнатной квартире! В книжной пыли…

— Мозгляки.

— И жуткие снобы. Костик мог бы не штаны протирать на лекциях, а бабки зарабатывать. Так нет же… Кому он нужен со своим дипломом математика?

— А еще этот ЗАГС…

— Да. Мы ведь хотели венчание, в церкви, с батюшкой, свечами и всем прочим, так нет же, Костик уперся, как баран…

— Я, говорит, диагностик или что-то в этом роде… В общем, в Бога не верит…

— Пупсик, помолчи, религия — не твоя стихия. Так вот, мы с ним и так, и эдак, но он — ни в какую.

— А ведь какой умный парень!

— Даже чересчур. Ум, как говорится, за разум зашел. Совсем мозги набекрень у мальчишки. Тоже что-то там такое писал, к вопросу о снежинке Коха… или Серпинского…

— У Серпинского не снежинка.

— Не умничай, Пупсик, я лучше знаю.

— У Котика высшее образование.

— Два, — подтвердила Котик.

— Два высших? — вежливо поинтересовался я.

— Нет, два года. Химхлам.

— Хим что?

— Химико-технологический на местном жаргоне.

— А какая специальность?

— Ну вы чудак! — добродушно рассмеялась Котик.

— Чудик, — поддакнул муж.

— Какая-какая… Химическая. Это давно было, кто ж теперь помнит? Главное здесь то, что я могу давать мужу компетентные советы.

В этом я ни капли не сомневался.

— Мы вместе химичим, — хихикнул Пупсик.

— В конце концов, — продолжала ученая Котик, — совершенно не важно, снежинка, серп, кленовый листок или что-то еще, такое же демисезонное и неприбыльное… Важно то, что Пупсик взял над парнем шефство и положил всем этим снежным глупостям конец. Все-таки здесь — стабильный заработок…

Я крутил чашку на блюдце. Меня не покидал пленительный образ гладкого, завернутого в блестящую серебряную фольгу, шоколадного с белым нутром цилиндрика.

— Не знаю, вид у него не очень благодарный… Вот скажи, зачем Алисе за него выходить?

— Не пори ерунды. Нужно ковать Костика, пока горячо.

Цилиндрик стал стремительно таять.

— Потом поздно будет.

— Да, но я бы подыскал ей партию получше…

— Ты только Алисе не сболтни об этом. А то опять закатит истерику. Сколько уж было этих «партий получше», а что в итоге? Этой вертихвостке не угодишь. Ее нужно пристроить, пока она совсем от рук не отбилась. Того и гляди, сбежит с каким-нибудь вольным физиком в открытую степь. Ищи потом внуков в полыни… Нет, Костик — все-таки не кот в мешке. Математик, но могло быть и хуже. Побудет у тебя под крылышком, может, и выправится со временем.

Я представил себе выправившегося Костю с безыскусным бройлерным взглядом заматеревшего цыпленка.

— Я тоже буду за ним вполглаза приглядывать, — мечтательно облизнулась Котик, подкрепляя угрозу хитрым прищуром бездонного, циклопического глаза.