Кэтрин Хайд - Пурпурное сердце Страница 12

Он все равно не разговаривает со мной. Но пишет мне ответную записку: «Никогда больше этого не говори».

Не думаю, что он имеет в виду мои слова насчет магазина и переезда в Калифорнию. Более того я уверен, что дело совсем не в этом. Он имеет в виду произнесенное мною «Если». В нем моя ошибка. Одно из тех роковых слов, что звучали тогда в моей голове.

На том мы и останавливаемся. Что я подожду с принятием решения. Хотя для себя я уже все решил. Мы лишь пытаемся отсрочить неизбежное. Самое малое, что от меня требуется, — подождать. Тем более что Робби так просил меня об этом. Он думает, что война что-то изменит.

И конечно, так и будет.

У меня еще есть сестра, Кейти. Я не так уж много говорю о ней. И не потому, что не замечаю ее. Я ее люблю. И стараюсь быть хорошим братом.

Ей тоже что-то нужно от меня.

Разница в том, что Робби просит в открытую. Умоляет меня. Кейти не примет красочно оформленного подарка. Она заранее настроена на утрату. Во всяком случае, я так думаю. Она готова смириться со всем, что преподнесет жизнь.

Она ни в коем случае не хочет, чтобы кто-то жертвовал ради нее своим благополучием, а тем более позволял себе глупость любить ее.

Иногда я похлопываю ее по плечу или, если встречаю на улице, обнимаю по-братски.

Она стряхивает мою руку, словно я заразный.

— Отстань, — говорит она и прибавляет шагу. — Неудачник.

Я люблю своего брата Робби, но не настолько, чтобы спасать его. Я люблю свою сестру Кейти но как бы на расстоянии.

Вот так мы и растем. Вы этого не замечали? И это мы называем любовью друг к другу.

Неудивительно, что между нами происходят войны.

Глава одиннадцатая

Мэри Энн

За шесть часов пребывания в доме Майкла ей открывается новый мир. Она сидит на грязной земле, прислонившись спиной к дереву, ее босые ступни щекочут травинки. Пожалуй, только ярко накрашенные ногти на пальцах ног явно выбиваются из общей картины.

На ней джинсы, позаимствованные у компаньона Майкла. Джинсы Майкла были бы тесноваты в бедрах. В его просторном темном свитере она чувствует себя на редкость уютно. Рукава закатаны выше локтей.

— Можешь поплакать, если хочешь. Меня не надо стесняться.

— Нет, это глупо. У меня было сорок лет на то, чтобы поплакать.

Майкл разбирает мотоцикл. Снимает камеры. Она знает это, потому что он комментирует все, что делает. Сейчас он переставляет подшипники.

— Какие подшипники? — интересуется она.

— Нижние, — поясняет он. — Нижние задние.

Периодически он прерывается, чтобы промокнуть смазку тряпкой. Ей хочется взять у него тряпку и вытереть ему лицо. Но она этого не делает.

Она наблюдает за ним, находясь в выигрышном положении — занятый работой, он не видит ее.

Только глаза могут выдать ее истинные чувства. Глаза, да еще неуловимые, словно тени, жесты. Она знает, что пройдут минуты, дни или месяцы, проявится и воздействие происходящего сейчас. А торопить события ей не хочется.

Они легко согласились принять тот новый порядок вещей, в котором присутствует Уолтер, как будто мало что изменилось, как будто вообще не было всех этих минувших лет. И как спокойно теперь в этой новой реальности. Пусть даже потом придется очнуться и удивиться.

Начинается закат, воздух чист и свеж, и в нем ощущается легкий привкус соли, чего никогда не бывает в Нью-Мексико; она совершенно счастлива. Более того, она чувствует, что имеет на это право и ни за что не отказалась бы от этого.

— Никогда не курила марихуану? — спрашивает Майкл. Она не отвечает сразу. — Если бы курила, ты бы помнила.

— Нет, в наше время ею баловались только музыканты.

— Я музыкант.

— Ну, тогда все понятно.

— Дело в том, что мне очень нравится видеть тебя здесь, и я хочу, чтобы ты оставалась как можно дольше, но… Просто я целыми днями курю эту дрянь. Ну… я, ты же понимаешь?

— Я не собираюсь тебе что-либо запрещать.

— В самом деле? Ты не будешь сердиться?

Она глубоко вздыхает, прежде чем ответить.

— Сегодня мир совсем не тот, что был вчера. Сегодня многое возможно.

— Спасибо, — говорит он и скручивает папиросу. Прикуривает, глубоко затягивается, а потом протягивает ей, предлагая попробовать.

Она не отказывается.

— А ты без комплексов, — говорит он. — Мне это нравится в тебе.

— Спасибо. И как это курят?

— Просто вдыхаешь, а выдыхаешь, когда захочешь. Держи губы слегка приоткрытыми, так чтобы в рот попадало больше воздуха. Иначе будешь кашлять.

Она затягивается, у нее перехватывает дыхание, но она, хоть и с трудом, проглатывает дурманящий дым.

Она возвращает папиросу кашляя. Майкл предлагает воды. Нет, спасибо, с ней все в порядке. Она не прочь повторить, и он позволяет ей еще одну затяжку. Она старается браться за ту часть папиросы, которая не испачкана в машинном масле.

Когда в очередной раз она просит затянуться, он возражает.

— Подожди, когда придет кайф.

— Не поняла.

— Подожди несколько минут. Тебя должно зацепить.

Мэри Энн приваливается к стволу дерева и смотрит вверх на облака, виднеющиеся сквозь густую листву. Она позволяет себе расслабиться и отдается во власть наркотического дурмана.

Разливающееся по всему телу тепло приводит ее в состояние полного покоя, которое, хотя и вызвано действием наркотика, кажется вполне естественным, как будто мир всегда был таким совершенным, и лишь она этого не замечала.

Словно издалека до нее доносится его голос, разъясняющий, что некоторые, в первый раз пробующие наркотики, испытывают настоящий кайф, в то же время есть люди, которые вообще ничего не чувствуют.

Она склоняет голову и улыбается ему. Ей самой интересно, так ли она улыбалась раньше. Она не может вспомнить.

— У тебя — случай номер один, — говорит он.

— Майкл, сейчас я скажу тебе кое-что. Почему я вышла за него замуж.

— Ты не обязана это делать.

— Помолчи и выслушай меня. В течение нескольких месяцев все были очень внимательны ко мне. Мне говорили: «Мы понимаем, дорогая, ты пережила страшную утрату». Потом стали уговаривать, убеждать, что нужно устраивать свою жизнь. Я и сама это знала. Иначе с чего бы я вдруг захотела выйти замуж?

Она с интересом прислушивается к собственным словам. Они звучат естественно, кажутся взвешенными и справедливыми. И при этом скрывают сложность эмоций, как будто все эти годы прошли на удивление беззаботно. Так легко оказалось все объяснить. Поразительно.

— Они уговаривали меня снять это кольцо и убрать с глаз долой, иначе ни один парень не согласится встречаться со мной. Потом Эндрю вернулся с войны после ранения, и, когда мать Уолтера пригласила нас обоих в гости, мы проговорили о тебе всю ночь. С любым другим мужчиной это было бы невозможно. И кто бы еще позволил мне сорок лет носить на правой руке обручальное кольцо с камнем? Или держать портрет Уолтера на моем столе все эти годы?

Майкл сидит, расставив ноги, отбивая башмаками легкую дробь по земле.

— Ты никогда не рассказывала ему?

— О чем?

— Ты знаешь.

Он как-то странно произносит эти слова, весь напрягшись в ожидании ответа.

— Ты уверен? — Она сомневается в том, что понимает его.

— Он знает, что ты не была девственницей, когда выходила за него?

Она пытается осмыслить сказанное, но это непросто. Никогда раньше она не задумывалась над тем, что, казалось бы, уже похоронено временем. И никогда ей не приходило в голову, что Эндрю не известно об этом.

— Я полагала, что Уолтер сказал ему. Они все друг другу рассказывали.

— Тогда он не знает.

— О Боже. Я думала, он знает.

— Я не говорил ему.

Она пытается осмыслить сказанное в контексте последних событий, но в голове сплошной сумбур.

— O! — Она опять запрокидывает голову и смотрит наверх сквозь крону дерева. — Ты хочешь сегодня закончить с мотоциклом?

— Хорошо, если я закончу в этом месяце. Мне нужно перебирать всю заднюю часть.

— Жаль. Я никогда не каталась на мотоцикле.

— Хочешь прокатиться на мотоцикле — так и скажи. У меня их полно. Они выглядят неважно, но один из них наверняка на ходу.

Он находит для нее пару сапог и четыре пары носков, чтобы сапоги не спадали.

Она бы взглянула на себя в зеркало, но его у Майкла нет. Ей хочется увидеть, насколько она изменилась с восхода солнца. Она хочет собственными глазами увидеть новую Мэри Энн, которая, она это чувствует, должна ей понравиться.

Она забирается на видавший виды грязный мотоцикл, усаживаясь позади Майкла и как-то неловко обхватывая его за тонкую талию.

Он включает зажигание, и мотор оживает.

— Глушителя нет! — старается он перекричать взревевший мотоцикл. — Держись крепче, у этой машины крутой нрав.