Карл Вурцбергер - В пограничной полосе Страница 12

Рэке подошел к пастору и посмотрел ему в глаза.

— Господин пастор, не поймите, пожалуйста, превратно некоторые мои слова…

— Говорите. Перед богом нужно быть честным.

— Хорошо. Вы упомянули о Гитлере. Сегодня каждый ребенок знает, что он принес нам. Только коммунисты не на словах, а на деле боролись против фашизма. Тысячи лучших из лучших отдали свою жизнь в этой борьбе.

— Этого не хотел ни один христианин.

— Но что же тогда сделала церковь, чтобы помешать этому? Я имею в виду не какого–нибудь христианина или священнослужителя, а церковь как силу, как организацию. Разве на пряжках ремней солдат вермахта не было вычеканено «С нами бог»? Не слишком ли часто Гитлер и Геббельс в своих поджигательских речах употребляли слово «провидение»? Разве не священнослужители благословляли оружие и вымаливали у бога победу? Это факты, господин пастор, и от них не отмахнешься! А что происходит сегодня? Разве на той стороне опасность фашизма преуменьшается? Военные преступники снова в почете. А как относится к этому церковь? Считаете ли вы, господин пастор, такое положение нормальным?

Хинцман опустил голову и молча слушал эти упреки. На лице у него нервно подергивался мускул. Что он мог возразить? Продолжая смотреть в пол, он произнес:

— Возможно, вы и правы. Но я согласен не со всем. Один господь бог может вершить суд…

Рэке молчал. Он понял, что продолжать этот разговор не имеет смысла.

Хинцман поднял голову и посмотрел на лейтенанта. — Благодарю вас, господин Рэке. Пожалуйста, оставьте меня одного.

Рэке подал ему руку.

— Еще два слова, господин пастор. В Хеллау сегодня собрание. Все должны знать правду. Нам нечего скрывать. И еще одна просьба к вам: если случится что–либо подобное, приходите к нам.

Рэке ушел, а пастор еще долго стоял у окна. И весь этот разговор состоялся в божьем доме, в часовне! Вина церкви… Хинцман не чувствовал за собой никакой вины. О чем говорил офицер? О свободе, мире, счастье для всех. Пастор мысленно сравнил Рэке с учителем Восольским. Хотя этот последний симпатизировал ему, Хинцману, и религии, офицер оставил в его душе более глубокое впечатление. Но почему?

Взгляд пастора остановился на грязных следах. «Приходите к нам», — сказал Рэке. А стоит ли?

Вопрос остался без ответа. Пастор вышел из часовни. Дойдя до первых домов деревни, он зашагал быстрее.

* * *

Юрген Гросман закрыл крышку рояля, потянулся и встал.

— На сегодня хватит. Песня у нас пока еще не совсем получается, но я думаю, к выступлению все будет нормально.

— Значит, до следующей пятницы. Только уговор — приходить всем, иначе на концерте мы опростоволосимся.

С шутками и смехом юноши и девушки из Хеллау и пограничники распрощались.

Фриц провожал Ганни. Оба молчали. Ганни никак не могла понять причину перемены, происшедшей с Фрицем. Что случилось? Фриц казался ей сейчас каким–то чужим. Ганни чувствовала, что мысли его были где–то далеко. Фриц не ощущал прикосновений ее руки, не замечал печальных взглядов.

А мысли Фрица были рядом с белокурой девушкой с зелеными глазами. Эти глаза заставили его забыть Ганни.

Фриц ненавидел себя, но не находил сил превозмочь свою слабость. Он уже два раза встречался с Барбарой, но, правда, случайно.

Около дома Ганни Фриц остановился.

— Ты разве не зайдешь к нам? Отец удивляется: ты ведь не был у нас целую неделю, — с упреком сказала Ганни.

Она не заметила, как лицо Фрица залилось краской. Показаться сейчас на глаза старому Манегольду? Это невозможно!

— Ты знаешь, Ганни, у нас сейчас много работы. Не сердись. Мне нужно идти. — Он чувствовал, что слова его звучали фальшиво.

— Фриц! Что с тобой? Ты стал совсем другим. Скажи наконец, что тебя волнует?

— Ничего, Ганни… Я что–то неважно себя чувствую. Она потрогала его лоб.

— Тебе ведь еще добираться до Франкенроде!

Рука Ганни была горячей как огонь. Фрицу и в самом деле чуть не стало плохо.

— До свидания, Ганни…

Старый Манегольд посмотрел поверх очков на вошедшую Ганни и спросил:

— Разве Фриц не был здесь?

— Был. Он торопился. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Манегольд смотрел еще некоторое время на дверь, закрывшуюся за дочерью, потом, покачав головой, снова стал читать.

А Фриц тем временем, вскочив на велосипед, быстро доехал до окраины деревни и свернул на тропинку. Положив велосипед в кусты, с бьющимся сердцем он зашагал по мокрому лугу. «Сдержит ли Барбара свое обещание?» — думал Фриц.

Вот и дом Барбары. Из открытых окон лились звуки рояля.

Барбара сидела за роялем и играла. Как она была прекрасна! Думала ли она, что Фриц наблюдает за ней? Как сделать, чтобы она заметила его?

Фриц на цыпочках подошел к самому дому и остановился под окном. А вдруг она высмеет его, а свое обещание объяснит как шутку?

Вдруг Барбара перестала играть и подошла к окну. Фриц быстро отпрянул, но она, кажется, заметила его.

— Кто там? — испуганно спросила она.

Фриц молчал. Она перегнулась через подоконник и сразу узнала его.

— Ах, это вы, Фриц! Вы испугали меня. Я ведь уже не ждала вас. Поздно… — Она протянула ему руку.

— Я… я же обещал, Барбара.

— Мужчины не всегда сдерживают свои обещания.

— Может быть, прогуляемся?

Она помедлила с ответом. Потом сказала:

— Поздно уже, а мой дядя…

— Ну пожалуйста, Барбара. Всего полчасика!

— Хорошо, но не дольше. Подождите меня, я сейчас…

Окно захлопнулось, свет погас. Барбара вышла.

— Куда вы собираетесь меня вести? Надеюсь, не через границу? — Она засмеялась, показав жемчужные зубки.

— Может, поднимемся немного?

— Хорошо.

Она взяла его под руку. Они молча поднялись по склону к тому месту, где на лугу темнел островок деревьев.

— Отдохнем немного?

Фриц согласился. Они сели на траву. Ветер шелестел в листве деревьев. Воздух благоухал всеми цветами, которыми весна каждый год одаривала мир.

Фриц молчал. Близость Барбары волновала его, приводила в замешательство и… делала счастливым.

— Фриц, расскажите что–нибудь. Уж вы–то многое повидали здесь, на границе. Какая, должно быть, прелесть жить в окружении этих лесов и гор!

Барбара посмотрела Фрицу в глаза. Он избежал ее взгляда.

— Да, прекрасно… С тех пор как вы здесь, Барбара… — Он взял ее за руку. — Вы замечательно играете!

— Ах, вы снова делаете мне комплименты!

— Нет, Барбара, это действительно так.

Девушка схватила Фрица за руку и показала вверх.

— Посмотрите, как красиво! Вы загадали какое–нибудь желание?

— Желание? Да…

— Какое же?

— Чтобы вы остались здесь!

— А что мне здесь делать? Я все время одна. Дядя целыми днями пропадает на работе. Музыка — единственная моя отрада. Дядя тоже решил заняться музыкой.

— Да?

— У него уже неплохо получается. До моего отъезда он уже сможет кое–что играть. — Барбара посмотрела на Фрица. — Вы меня не слушаете. О чем вы думаете?..

Фриц посмотрел ей в глаза.

— Барбара! — Он привлек ее к себе и обнял. Она закрыла глаза. — Я люблю тебя, Барбара!

Девушка испуганно посмотрела на Фрица.

— Что вы делаете? Мы ведь еще мало знаем друг друга…

Фриц не дал ей говорить. Он снова стал целовать ее.

— Зачем ты терзаешь меня? Скоро все кончится. — В ее голосе слышалась печаль.

— Нет, Барбара, нет…

Она вертела в руке стебелек травы.

— Скоро я уеду, и мы никогда больше не увидимся. Ты найдешь другую, будешь счастлив…

— Нет!

— Пошли, мне пора домой.

— Когда мы встретимся, Барбара?

— Не знаю…

— Завтра вечером!

— Может быть…

Они стали спускаться по склону. Когда он прощался с ней, она улыбнулась и тихо сказала?

— Я жду.

* * *

Юрген Корн закрыл книгу. На дворе уже стемнело. Он набросил куртку и взял карманный фонарик. Отец, читавший книгу, поднял голову и спросил:

— Уходишь?

— Пройдусь по деревне. Ты же знаешь, начальник заставы говорил с нами.

Он вышел из дому. Сунув руки в карманы, зашагал по переулкам. Стояла светлая, майская ночь, одна из тех, которые надолго остаются в памяти. На скамейке под липами перед школой сидели юноша и девушка. Юрген остановился на мгновение, уловив приглушенные слова юноши и тихий смех девушки, затем медленно пошел дальше.

Вдруг он ощутил прилив грусти. Почему же он не сидит вот так, с девушкой, на скамейке или на траве у лесной опушки? К нему, лучшему спортсмену в деревне, были благосклонны все девушки!

Нет, пожалуй, не все… Мария, грациозная черноволосая девушка, дочь лесника Фобиша, и знать его не хотела. Юргену оставалось утешаться тем, что с другими парнями из деревни Мария обращалась так же, при этом всегда была веселой и жизнерадостной. Без ее участия не обходилось, пожалуй, ни одно выступление художественной самодеятельности. Юрген вынужден был признаться самому себе, что всякий раз, встречая Марию, он смущался и краснел, говорил какую–нибудь чепуху или молчал. Его друг Герхард знал о его страданиях. Он подбадривал Юргена и говорил, что, если он будет таким нерешительным, его опередит другой. Но ничто не помогало. Стоило Юргену оказаться рядом с Марией, как он лишался дара речи.