Канта Ибрагимов - Сказка Востока Страница 128

Может быть, не всему, но многому Малцаг пытался учиться у Тимура. Так, зная, что Властелин особо чадолюбив (а нахский народ почти что истреблен), Малцаг самолично перевез семью, занимался ее обустройством на новом месте, и только после этого, уже в разгар осени, когда первый снег в горах мог бы перекрыть перевал, вернулся на юг, в Грузию, всецело отдался ратным делам, помня, что в этих местах на памяти его поколения славным командиром был его названый брат — азнаур Тамарзо.

Правда, с тех пор обстановка на Кавказе изменилась. И если азнаур Тамарзо был полководческим лидером не только народа, но и выдвинут и поддержан грузинским царем и духовенством, то ныне грузинский царь Георгий VII скрывается в горах и один за другим посылает к Тимуру послов, утверждая, что он лоялен. В руках Георгия власти нет, а фактически правит страной ставленник Повелителя — этнический армянин. При этом, в отличие от простого люда, духовенство и богатая знать, согласно оккупационной политике монголо-тюркитов, живет, может быть, не как прежде, но более-менее вольготно и зажиточно. А вместе с тем следует вспомнить, что в армии Тамерлана несколько десятков тысяч воинов грузин, и есть крупные военачальники.

В такой ситуации Красный Малцаг уже не азнаур, скорее абрек, да это не умаляет его достоинств. Наоборот, под его бунтарское красно-белое нахское знамя стало сразу же более тысячи воинов, и это притом, что мужчин на Кавказе очень мало. Зато те, кто остался, сохранили кавказскую самобытность, гордость, достоинство, честь. И в движении под предводительством Малцага чувствуется горская сплоченность, преемственность. Тому пример: как только пошла по Кавказу молва о Малцаге, прискакал к нему из горной Сванетии младший брат Тамарзо, Вахтанг, да не один, а с соратниками. Назначил Малцаг Вахтанга своим заместителем.

Это воинство, словно оголтелая шайка разбойников, жаждет мести, а вместе с этим грабежа и насилия. Да Малцаг — полководец, командовал не одной тысячью, а десятками. И цель у него иная. Поэтому он первым делом заставил всех принять присягу на верность. После этого строго разделил личный состав на сотни, десятки, выделив, как положено в войсках, группу снабжения и разведку. В первое время условия суровые, живут на подножном корму, помня тюркскую пословицу: «от сытой собаки — проку нет». Малцаг укрепляет дисциплину и порядок, каждый день смотр, маневры, словом, суровые армейские будни. Кое-кому из «свободолюбивых» горцев это оказалось не по душе, им ближе и характернее бесшабашная разнузданность, что в юности было свойственно и Малцагу.

Явный протест, а потом и разгорающийся бунт Малцаг попытался было погасить мирной дипломатией. Это не возымело действия, и, как последствие, несколько горцев, переманив на свою сторону более сотни человек, попытались самовольно покинуть лагерь.

Впоследствии действия Малцага кто-то осудил, кто-то оправдывал, а командир поступил по-тимуровски: недовольных — теперь клятвоотсупников — по приказу Малцага с силой задержали. Был скорый трибунал, который приговорил зачинщиков к казни. После этого несколько горских тейпов объявили Малцагу кровную месть. На что Малцаг не без язвительности грубо ответил:

— Что же вы не объявили кровную месть Тимуру, когда он не только сынов, но и дочерей и жен насиловал, в полон уводил.

Это восстановило против него даже некоторых старейшин. Малцага обозвали мамлюком, то есть рабом, испорченным чужбиной, не своим, грозились отомстить. Если бы Малцаг следовал насильственным методам Тамерлана, то, уже имея, хоть и небольшую, но вполне дееспособную и организованную армию, он создал бы еще и личный карательный отряд, личную охрану, которые даже за малейший намек на такую угрозу полностью истребили бы, если не весь род, то семью предателей.

Следуя традициям Кавказских гор, а не азиатских степей, Малцаг эти угрозы пропустил мимо, у него и без того хватает забот — армию надо содержать, значит надо как-то действовать. Но он не хочет возглавлять шайку бандитов, хочет противостоять оккупантам, и не по духу ему мелкие стычки и погромы. Он хочет нанести удар прямо в сердце, по местной столице Тбилиси, где, по данным его разведки, находится тюркский пятитысячный гарнизон.

В данном случае Малцаг тоже опирается на слова Тимура: «Победы не зависят от численности воинов, ни от их вооружения, но лишь от воли Аллаха». Последнее подразумевает не на авось, а, наоборот, всестороннее знание, расчет, а в случае с Малцагом — внезапность атаки, строгую дисциплину, полную самоотверженность, удобный момент.

В грузинских хрониках это нападение характеризуется как захват горцами Тбилиси во время празднования дня рождения наместника, совпадающего с Рождеством. Тюркский наместник и его клика были в тот же день казнены, многие взяты в плен. Над Тбилиси развернулся свободный красно-белый стяг. Как характерный признак эпохи, не обошлось без погромов, грабежа, пожаров. С этим неотвратимым последствием войн Малцаг пытался бороться. Однако вскоре выяснилось, что грабежами занимались не столько его воины, сколько всякий обездоленный люд из бедных пригородных кварталов. Это зло могло бы продолжаться долго, да Малцаг знал, как эту волну насилия погасить: несколько казненных мародеров, и в городе воцарился порядок.

Малцаг в Тбилиси не задержался. Вскоре он двинулся на юго-запад, до Карса, а потом на восток, до Агдама. Популярность и слава Малцага неслась гораздо быстрее его армии. По всему Кавказу вспыхнули восстания. Даже там, где Малцаг не был, поднимался красно-белый освободительный флаг, и под его именем начинался бунт. А к самому Малцагу потянулись люди всех мастей: кто действительно из патриотизма, кто с надеждой разбогатеть. В такой ситуации он мог довести численность войск до двадцати пяти — тридцати тысяч. Это он посчитал неблагоразумным, ибо тогда, дабы просто содержать такую махину, пришлось бы заниматься захватами и грабежами городов. В то же время его главная цель — пойти на Тамерлана, — и тогда численность несоизмерима по силе. Поэтому Малцаг подобрал себе оптимальную группировку — всего семь тысяч.

С такой армией Малцаг мог бы спокойно править в пределах всего Кавказа. Ростки этого господства были уже налицо. Так, многие правители, кто открыто, кто тайком, стали присылать к нему своих послов, а с ними, под видом подарков, некую дань, дабы Малцаг их не трогал, а покровительствовал.

В конце зимы 1403 года, пользуясь тем, что основные силы Тимура находились в Анатолии, Малцаг подошел к реке Аракс, что рядом с Тебризом, и где совсем близко проходит основной караванный путь, и свершил две вылазки. В одной попалась ему в руки часть награбленной у османов добычи Властелина. И тут же стало известно, что Мухаммед-Султан во главе двадцатитысячной конницы направляется по той же дороге, однако за Эрзурумом резко свернул на север, уже достиг Карса, и если дойдет до Тбилиси, то преградит путь к отступлению Малцага к горам Большого Кавказа.

Малцаг и Мухаммед-Султан почти что ровесники. Они знают друг друга в лицо, и не один год, и первый раз встретились в Грузии, у реки Куры, когда коварно был убит азнаур Тамарзо. Через полгода, они сошлись в бою на Тереке. И после этого еще не раз. И всегда, будучи под сенью своего великого деда, Мухаммед-Султан сокрушал Малцага. Но время летит, они возмужали, и теперь, как самостоятельные вожди, будучи заклятыми врагами, ринулись навстречу друг другу, сознавая, что выживет лишь один; каждый верил в свою удачу. И если для Малцага это месть и реванш, то для Мухаммед-Султана — полное утверждение своих полководческих притязаний, ибо Малцаг — это не тот воин, что просто убежал, это командир, что уводил свои малочисленные силы от неминуемого разгрома, а главное, это тот воин, что так долго противостоит его деду. И Тамерлан, как воин, даже восхищается им.

По уже неоднократно протоптанной войсками Тамерлана дороге, что вела в сердце Кавказа, торопился Малцаг, когда долетела весть, что Мухаммед-Султан вошел в Тбилиси. А он, так случилось, лишь подошел к реке Кура, и, наверное, впервые в груди Малцага что-то защемило. Жгучая боль. Это то самое живописнейшее место в излучине реки, где любил ставить свой богатый шатер Тамерлан, где погиб азнаур Тамарзо. Сама судьба привела Малцага на это место, которое он помнил всегда, где он юношей плакал от бессилия, злобы, крайнего отчаяния и позора. И почему-то ему показалось, что Мухаммед-Султан, стараясь во всем подражать деду, тоже помня, придет на это же место, либо Малцаг любым способом заманит его сюда. Так и произошло. Они должны были столкнуться.

По данным своей разведки, Малцаг знал, что силы противника значительно превосходят, да это на сей раз его совсем не пугало, на его стороне родной Кавказ, та земля, по которой он ползал, та земля, по которой он тосковал, та земля, на которой он теперь должен либо победить, либо погибнуть, но никак более не убегать. И поэтому он до боя провел последний смотр войск и держал речь: