Мария Метлицкая - И шарик вернется… Страница 13

– Ты не возражаешь? — для порядка спросила мама.

Зоя, конечно, не возражала. Да и попробовала бы она возразить! Разве мама бы ее поняла?

Шура

Шуре велели мать из больницы забирать, сказали, там ей делать нечего. Перевезли на «Скорой», несли на носилках два санитара. Когда положили мать на кровать, стали канючить деньги. Денег у Шуры не было. Достала набор хрустальных рюмок в коробке — то, что мать с Тонькой не успели пропить. Те повертели коробку в руках — ладно, сойдет. Ушли недовольные. Ну и черт с ними.

Мать лежала в кровати и смотрела в потолок. Шура пошла на кухню, села на табуретку и расплакалась. Как жить? Или, вернее, как выживать? Как оставлять мать на полдня одну? Не ходить в школу? Нанять сиделку — на какие шиши? К отцу она решила не обращаться. Опять будет рассказывать про беременную жену и стесненные жилищные условия.

Утром Шура накормила мать — пара ложек овсяной каши. Подала судно, умыла. Пошла в школу. Было тревожно, и она отпросилась с двух последних уроков, прибежала домой. Как чувствовала: мать пыталась поднять судно — и все мимо. Постель мокрая. На следующий день Шуру вызвала директриса. Посадила ее на диван, погладила по голове, налила чаю.

– Надо что-то решать, Шурочка, — сказала она. — Ты не справишься. И потом, десятый класс. Тебе надо поступать хотя бы в техникум. Нужна профессия, повар, к примеру, или швея, или парикмахер. А иначе, Шурочка, не проживешь.

Шура молчала. Потом рассказала, что есть родня в деревне, но тетка противная, жадная.

– А что делать? — вздохнула Лидия Ивановна. — Одной тебе не справиться.

Договорились, что Шура тетке напишет, но она все медлила, никак не решалась. Так прошло почти полгода. А весной случилась некрасивая история: у Линки Селиверстовой пропал кошелек с деньгами. И кошелек красивый, кожаный, и денег в кошельке было предостаточно — целых восемь рублей, Линка должна была оплатить занятия в музыкальной школе. Линка плакала и говорила, что мать ее прибьет. Школа заволновалась. Все знали Линкину мать — хабалка еще та, продавщица в мясном отделе. Линка твердила, что потерять кошелек не могла, перед первым уроком проверяла — он лежал в портфеле. Значит, сперли.

Директриса зашла в класс и тихим голосом сказала, что все могут ошибаться, со всеми может случиться грех. И предложила тому, кто взял кошелек, свой поступок осознать и положить его на стол в буфете. Инкогнито. И тогда не будет никаких расследований и разбирательств, никто не станет искать виновника. В классе стояла гробовая тишина.

Конечно, на следующий день объявилась Линкина мамаша. Кричала так, что стены дрожали. Обещала пойти в РОНО и Моссовет. И еще — в Генеральную прокуратуру. Учителя решили собрать по рублю — только чтобы она не понесла эту историю дальше. Деньги ей отдали, но она продолжала орать, что в школе процветает воровство, еле выпроводили. А через неделю у Шуры из портфеля выпал Линкин кошелек. И началось! Зоя требовала открытого комсомольского собрания. Нашлись, конечно, и те, кто ее рьяно поддержал. Директриса просила этого не делать, провести собрание классом, без посторонних. Но молва уже гуляла по школе. Зоя требовала справедливости. Лялька и Верка пытались Зою угомонить, пожалеть Шурыгу. Но Зоя и Линка не вняли. В общем, было собрание. Шура сидела бледная как полотно и не поднимала глаз. Слово взяла пламенная Зоя — главный борец за справедливость, предлагала исключить Шуру из комсомола, требовала голосования. Встала Верка, сказала, что ситуации бывают разные. И в принципе человеку можно всегда найти оправдание и попытаться простить. Тем более что все знают Шурино положение.

– Конечно, — выкрикнула Зоя, — это у вас семейное! Ты же у нас дочь адвоката! Твой отец и убийц от тюрьмы пытается отмазать!

Верка ничего не ответила. Директриса призвала к милосердию и пониманию, на что Зоя заявила, что не понимает отношения педагогического коллектива к данному вопросу. Лялька выкрикнула с места, что за Зою не волнуется — воспитание Зоя получила правильное. Коммунистическое. Бескомпромиссное. И идти по жизни ей будет легко. На Ляльку оглянулись с тихим ужасом. Ванька Киселев и Верка зааплодировали. Зоя требовала от Шуры объяснений и признания преступления. Верка громко выкрикнула:

– Заткнись!

Директриса тоже посоветовала неистовой Зое успокоиться.

Шурыге вынесли строгий выговор — а куда было деваться? Зоя могла наделать дел почище, чем Линкина мамаша.

После собрания Шура словно застыла. Окаменела. Все обходили ее стороной. Учителя, вздыхая и опустив глаза, выходили из актового зала.

Валька Вельяминов из 10 «В», известный школьный шут, кривляясь, выкрикнул:

– Свободу Юрию Деточкину!

Кто-то громко заржал.

Директриса велела Шуре зайти в ее кабинет. Потом к ней подошли Верка и Лялька.

– Дура ты, Шурыга, — сказала Верка. — Выбросила бы кошелек, никто бы не узнал.

Лялька покрутила пальцем у виска и покачала головой:

– Да, Шурка. Мозгов у тебя…

Все разошлись. Шура еще долго сидела на стуле. Потом поднялась и поплелась, шаркая, в кабинет директрисы. Та стояла у окна. Обернулась на Шуру.

– Иди, Шура, домой. — И тяжело вздохнула: — И это пройдет. В школу можешь не ходить. Пару дней.

Шура, не поднимая головы, кивнула. У двери обернулась и одними губами прошептала:

– Спасибо.

Директриса махнула рукой.

На улице шло бурное обсуждение. Возле Зои стояла небольшая группа десятиклассников.

– Ну, что, Космодемьянская, рада? — приблизилась к ней Верка.

Зоя не удостоила Верку ответа и, вздернув голову, гордо отвернулась.

Шура не ходила в школу неделю, а потом ей позвонила Лялька и сказала, что завтра в восемь пятнадцать они с Веркой ждут ее во дворе. Да, и еще завтра контрольная по математике и изложение по русскому — выпускные экзамены на носу.

– Так что готовься, Шурыга! — сказала Лялька. — И еще — не боись! Мы с тобой!

Шура расплакалась и пошла собирать портфель.

Последние школьные страсти

К выпускным все готовились усиленно. Особенно старалась Зоя. Впрочем, кто бы за нее волновался!

С Веркой было тоже все решено — конечно, юрфак МГУ. Гарри сказал, что соломка подстелена. Но Верке на это было глубоко наплевать. Она ходила как сомнамбула, с безумными глазами и словно во сне. Мысли — только о Вовке и об их пылких свиданиях.

Лялька тоже не дергалась — в медучилище она точно поступит. С ее-то знаниями! Смешно!

У Тани с институтом была полная неясность — средний балл ее аттестата оставлял желать лучшего. В большинство вузов путь был просто заказан, а времени на раздумья оставалось совсем мало.

Светик, быстро пришедшая в себя, объявила, что в высшее учебное заведение она не пойдет — неохота пять лет мозги сушить. Решили, что она пойдет на мидовские курсы — там и стенография, и машинопись, и иностранные языки, английский или немецкий, например. Французский и так она знала прилично. Все-таки спецшкола. И к тому же там неплохая возможность найти хорошего жениха — дипломата например. Уж с ее-то красотой!

Шура выпускные не сдавала — по совету директрисы получила в поликлинике справку-освобождение, по состоянию здоровья — частые мигрени — и по семейным обстоятельствам.

На выпускной Таня приехала в старую школу. В белом сарафане с яркими цветами по подолу, с новой прической — писк сезона, «сэссон»: сзади почти все снято, впереди — густая длинная челка набок.

Зоя тоже пошла в парикмахерскую. Прическа получилась нелепой и помпезной, напрасно выкинутые деньги. Дома она безжалостно разрушила дурацкую «башню» и просто распустила волосы. Мама предложила подкрасить ресницы. Зоя отказалась. Мать вздохнула:

– Ты, Зойка, просто синий чулок.

Зоя повела плечами.

Верка явилась в брючном костюме: синие брюки, белый пиджак с матросским воротником, белые лаковые босоножки. Распущенные волосы, синие тени и перламутровая помада. В общем, глаз не отвести — красота неземная.

А Ляльке и стараться особенно не надо — распустила свои белые шелковые волосы, подкрасила ресницы — так, чуть-чуть. Замшевая юбочка с фестонами, кофта-лапша. Наряд модный, но не праздничный — в театр сходить или на свидание. Но Лялька во всем хороша — глаз не оторвать. А шмотки — вообще дело десятое.

Шура на выпускной не пошла — во-первых, не было денег на банкет, во-вторых, нечего было надеть, а в-третьих, не с кем оставить мать. Да еще на всю ночь. Не до гулянок, короче говоря. Да и видеть особенно никого не хотелось.

В столовой были накрыты столы с бутербродами и лимонадом. В узком актовом зале — танцы. Девчонки обнимали любимых учителей и плакали. В физкультурной раздевалке выпили пару бутылок шампанского, захмелели и совсем раскисли. Потом пошли гулять — на улице уже светало. Спать пришли к Верке. Рухнули как подкошенные. Верка уже с закрытыми глазами прошептала, что завтра будет аутодафе школьной форме. И похороны портфеля. Лялька засмеялась. Таня буркнула: