Дэниел Уоллес - Крупная рыба Страница 13

И вот каждый месяц миссис Рейнуотер шагала в универмаг, усаживалась в одно из огромных мягких кресел для покупательниц и, не говоря ни слова, кивала продавщице, и продавщица немедленно приносила ей наиновейшую модель корсета. Но она никогда не прибегала к услугам Эдварда Блума.

Так она выказывала свое откровенное презрение к нему. Но дело в том, что Эдвард тоже не особенно любил миссис Рейнуотер. И никто не любил — запах нафталинных шариков, исходящий от еe ног, ее волосы, похожие на горелую тряпку, ее толстые, подрагивавшие, как желе, руки, указывавшие на приглянувшуюся вещь. Но то, что она упорно не позволяла ему обслужить себя, сделало ее для Эдварда самой желанной клиенткой. Так что он поставил себе цель положить этому конец.

Он проследил, когда пришла новая партия корсетов, и спрятал ее в углу склада, где никто, кроме него, не смог бы ее найти. Миссис Рейнуотер появилась буквально на следующий день. Она расселась в мягком кресле и ткнула пальцем в одну из девушек-продавщиц.

— Ты! — скомандовала она. — Принеси мне корсет!

Девушка засуетилась, потому что боялась миссис Рейнуотер.

— Корсет? Но мы еще не получили новых!

— Как не получили! — воскликнула миссис Рейнуотер, и ее рот в изумлении широко открылся, как пещера. — Получили! Я знаю! Ты! — ткнула она пальцем в другую продавщицу, обвислая плоть руки колыхалась, как шар с водой. — Если она не может обслужить меня, тогда ты обслужи. Принеси мне корсет!

Девушка с плачем выбежала из отдела. Следующая продавщица упала на колени перед миссис Рейнуотер прежде, чем та произнесла хотя бы слово.

Наконец не в кого стало тыкать пальцем, кроме моего отца. Он стоял в дальнем углу демонстрационного зала, высокий и гордый. Она заметила его, но прикидывалась, будто не видит. Будто его там вообще нет.

— Может кто-нибудь помочь мне, пожалуйста? — завопила она. — Я хочу посмотреть новый корсет! Может кто-нибудь, пожалуйста…

Мой отец направился к ней через весь зал и остановился рядом.

— Что вы хотите? — спросила она.

— Я готов помочь вам, миссис Рейнуотер.

Миссис Рейнуотер помотала головой и наклонилась, словно собираясь плюнуть.

— Мужчинам не пристало работать в этом отделе! — закричала она.

— И тем не менее, — сказал он, — я перед вами. И один я знаю, где находятся новые корсеты. Один я могу помочь вам.

— Нет! — затрясла она головой, не веря своим ушам, по ее лошадиным глазам видно было, как она шокирована. — Этого не может быть… Я, я…

— Я буду счастлив услужить вам, миссис Рейнуотер. Более чем счастлив.

— Так и быть! — сказала она, в уголках губ у нее пузырилась слюна. — Принесите мне корсет!

И он принес его. Миссис Рейнуотер выбралась из кресла. Заковыляла в примерочную, где на табурете лежал корсет. Со стуком захлопнула за собой дверь. Моему отцу слышно было, как она бормочет, стонет, щелкает застежками и пыхтит, затягиваясь, и наконец, несколько минут спустя, она вышла из примерочной.

И это была уже не прежняя миссис Рейнуотер. Она совершенно преобразилась. Корсет сделал из нее, этой китоподобной женщины, сущую красотку. У нее появились пышный бюст и соблазнительный зад, вся фигура приобрела приятную округлость, она даже выглядела моложе, и добрее, и счастливей, чем прежде.

Она посмотрела на моего отца, как на бога.

— Наконец-то! — закричала она, но теперь ее голос звучал мелодично, певуче. — Такой корсет я ждала всю свою жизнь! И только подумать, что вы… вы… я была так несправедлива к вам! Сможете ли вы когда-нибудь простить меня? — Она повернулась к зеркалу и в восторге любовалась своей новой фигурой. — О да! — восклицала она. — О, боже мой, да! Именно так мне хотелось выглядеть. С такой фигурой я, чего доброго, найду себе нового мужа. Никогда не думала, что корсет может так все сразу изменить! Нет, вы только взгляните на меня! Только взгляните!

Она повернулась к моему отцу и одарила его восхищенным взглядом.

— Вы далеко пойдете, молодой человек.

Третьей и последней задачей, с которой справился Эдвард Блум, было усмирение дикой собаки. После того как его очень скоро повысили в должности, переведя из продавцов в менеджеры, мои мать и отец переехали в маленький белый домик через улицу от начальной школы. Они были лишь второй семьей, которая жила в этом доме. Построил его Амос Коллоуэй шестьдесят лет назад и со своей женой вырастил в нем своих детей, которые, став взрослыми, разъехались кто куда. Миссис Коллоуэй умерла много лет назад, а когда и мистер Коллоуэй отдал душу богу, все соседи полагали, что кто-нибудь из их замечательных детей вернется и станет жить в этом доме. Но никто из них не вернулся. У них была своя жизнь, они успели пустить корни в далеких больших и маленьких городах и, похоронив отца, тут же выставили дом на продажу, и Блумы были счастливы, приобретя его.

Но им не были рады — пусть бы жили где угодно, только не в доме Амоса Коллоуэя. Амос Коллоуэй так прочно ассоциировался со своим домом, что, когда он умер, некоторые из соседей предложили снести его и на его месте устроить детскую площадку. Раз его дети уехали, то, может быть, и дому здесь нечего делать. А то, что какая-то новая супружеская пара въехала и живет в его доме, это похоже… это похоже на то, как если б они пытались втиснуться в гроб Амоса Коллоуэя, куда только что положили его тело. Короче говоря, все не слишком благоволили к Блумам.

Мои мать и отец изо всех сил старались изменить такое к ним отношение. Мать узнала, что миссис Коллоуэй давала приют бездомным кошкам, и делала то же самое. Отец продолжал подстригать азалии перед домом, придавая им форму букв алфавита, чем Амос был знаменит среди местных жителей. Все напрасно. По выходным мать с отцом работали на участке, как их соседи, но все смотрели сквозь них, словно они были невидимками. И в каком-то смысле так оно и было. Чтобы пережить потерю Амоса Коллоуэя, соседи предпочли не замечать присутствия Блумов.

Так продолжалось до тех пор, пока в квартал не нагрянула стая одичавших собак. Кто знает, откуда они появились. Шесть или восемь, кто говорил, даже десять — они разбрасывали содержимое мусорных баков по ночам, рыли глубокие ямы в садах. Рвали бархатное покрывало сна своим ужасным воем и злобным рычанием. Соседских собак, которые осмеливались вступить с ними в схватку, утром находили мертвыми или они исчезали без следа. Детям не разрешали выходить из дому с наступлением темноты, а кое-кто из мужчин, направляясь куда-нибудь, брал с собой оружие. В конце концов город призвал к решительным действиям Государственное бюро по контролю за животными, и в одну кровавую ночь все одичавшие собаки были или перебиты, или переловлены.

То есть все, кроме одного пса. И это был самый свирепый, самый ужасный из стаи. Черный как смоль, он сливался с ночной тьмой. Говорили, что он двигался так бесшумно, что человек далее не подозревал, что пес рядом, — пока он не оскаливал сверкающих зубов. И этот пес был не просто дикий: он был сумасшедший, бешеный, и почти по-человечески мстителен. Одна семья за большие деньги обнесла свой участок изгородью, по которой был пропущен ток. Однажды ночью они посмотрели в окно и увидели, как пес подошел к изгороди. Удар тока оглушил его и отбросил назад, но не причинил особого вреда. После этого пес почти все время ходил вокруг их участка и в результате, по крайней мере в темное время дня, никто не мог ни прийти к ним, ни уйти от них. Получилось, что вместо ограждения от собаки они построили тюрьму для себя.

Мой отец мог бы в любое время усмирить пса и отвести обратно в холмы, откуда он появился: он умел обращаться с животными. И все же он этого не сделал. Почему? Потому что на сей раз не мог. Невзгоды новой жизни ослабили его. Это не было нежелание применить данную ему от рождения физическую и духовную силу; он, видно, просто потерял их.

И пес продолжал бы мародерствовать, если бы Судьба слегка не подтолкнула моего отца в спину, заставив однажды вечером выйти из дому прогуляться. На улицах Эджвуда, конечно, не было ни души: кто бы осмелился появиться на этих улицах после захода солнца, зная, а все это знали, что где-то поблизости бродит Адский пес (так его прозвали горожане)? Впрочем, мой отец мало думал о псе; он был не из тех, у кого вся жизнь изменилась из-за страха перед псиными клыками. Или, может, мой отец был посланцем некой высшей силы. Все, что известно наверняка, — это то, что однажды вечером он отправился погулять и спас жизнь ребенку.

Ребенок — трехлетняя Дженнифер Морган, которая жила всего через две двери от дома старого Коллоуэя, как его все еще называли, — вышел через кухонную дверь на улицу, пока родители чистили туалет в хозяйской спальне. Дженнифер так много слышала о псе, который одиноко бродит по улицам, что не могла справиться с желанием пойти и приласкать его. Когда мой отец увидел ее, она подходила к свирепому черному псу, протягивая ему кусок хлеба и зовя: «Ко мне, песик. На, песик».