Владимир Якименко - Сочинение Страница 13

Точёные, сильные ноги Изабеллы Давыдовны, длинные и тонкие, как у ахалтекинской лошади, подобрались, постукивая об пол каблучками лёгких туфелек, как бы в такт её речи. Чёрные глаза, вырастая, устремлялись в потолок, и она говорила, говорила, изредка лишь откидываясь на спинку кресла, чтобы не без скрытого удовольствия взглянуть на себя в зеркало.

Говорить Изабелла Давыдовна могла часами, чем дальше, тем более воодушевляясь. Всё, что касалось её дома, её семьи, было у неё всегда самое лучшее, самое талантливое, самое-самое… Ну, действительно, какой ещё журналист-международник, кроме Валентина Павловича, мог писать такие блестящие репортажи о трущобах Ист-Энда и Гарлема и в то же время снимать сенсационные фильмы о жизни миллиардеров, кровавых преступников большого бизнеса? Самыми немыслимыми путями, часто с риском для жизни он добивался интервью у американских мафиози и дипломатов, генералов из Пентагона и глав правительств, нищих, забастовщиков, студентов…

Но тут, к счастью, в комнату влетел Макс в очень узких вельветовых джинсах и куртке с погончиками из того же коричневого вельвета. Макс прижимал к животу ярко-жёлтый телефонный аппарат. Чёрный шнур змеился следом.

— Привет! — сказал Макс с радостной доброй улыбкой, которой он всегда с готовностью одаривал друзей. — Не заскучал с моей маман? — И, подскочив к Изабелле Давыдовне, склонился, нежно чмокнул в щёку, держа телефон в правой руке чуть на отлёте. — Клёвая у меня маман, скажи, Серёжа!

Изабелла Давыдовна поднялась, едва заметным движением оправила юбку. Выражение холодной суровости вновь появилось на её лице. И она вдруг стала поразительно похожа на завуча Нину Петровну, когда та стоит в коридоре перед опоздавшим учеником.

— Не буду вас стеснять. — Изабелла Давыдовна вышла из комнаты.

Они с Максом остались одни. Макс присел на кровать, жёлтый телефон поместился у него на коленях. С телефоном Макс не расставался никогда. Даже в постели ночью не выпускал аппарат из рук. Телефон захлёбывался от звонков. У Макса была тьма всяких знакомых, и всем он был нужен, все жаждали с ним встречи. Если же хотя бы на несколько минут прерывались звонки, Макс сам начинал отщёлкивать диском номера: «Андрюш, Серёж, Саш, Маш, Кать, Даш (имена постоянно менялись)! Ну, какие дела?..»

— Ты извини, Серёжа, — сказал Макс. — Девочка звонила…

— Хорошая девочка? — спросил Серёжа.

— Плохих не держим, — тотчас же отозвался он. — Случайно познакомился… Вся такая модная из себя — в моём вкусе… — Продолжить рассказ ему не дал телефонный звонок. Макс поднял трубку. — Этт я. — Лицо его приобрело сосредоточенно-деловое выражение. — Ты решил? Берёшь? Я понимаю, понимаю… Двенадцать ноль. Минимум, минимум, как другу… Что поделаешь, время такое. Хочешь быть красивым… Ну, подумай, подумай, но в темпе. Завтра — крайний срок… Кстати, у неё есть подружка, очень даже приличная — могу посодействовать, — продолжал Макс, уже обращаясь к Серёже. Но едва только трубка улеглась на рычажки, телефон, вздрогнув от нетерпения, зазвонил опять. — Этт я. Помню, помню. Разве я могу забыть? — сказал Макс, расплываясь в улыбке. Голос его смягчился, становясь каким-то клейким, вкрадчивым. — Пробиться трудно? Да всё дела, дела… Ну, конечно, и девочки… — Он довольно захихикал. — Встретиться? Можно в принципе… Знаешь, позвони мне завтра после трёх. Хорошо, Маришенька? Ну, и ладушки.

Несмотря на то, что они не сказали ещё друг другу и десяти слов, Серёжа ясно видел: Макс рад его приходу. Телефонные звонки лишь усиливали эту радость: он вновь и вновь не без гордости мог показать, каким нужным всем и важным человеком стал.

Макс любил многолюдство, суету. Больше всего на свете он боялся хотя бы на мгновение остаться в одиночестве. В выходные, свободные от репетиций, Макс договаривался о встрече сразу с несколькими приятельницами и приятелями. И, случалось, за вечер успевал побывать в нескольких компаниях, даже если одна находилась в районе Преображенки, а другая — возле метро «Беляево». Расстояния не смущали его. Он всегда был в движении. Он знал, какие премьеры прошли за последний месяц в театрах, какие выставки и где открылись, какие новые фильмы выпустили на экран. Он был частым посетителем всех мало-мальски известных кафе на улице Горького и на Калининском проспекте. Он мог танцевать хоть до утра, сыпать забавные анекдоты направо и налево, изящно, непринуждённо ухаживать за девочками. Без общения, без постоянных слушателей, без зрителей, подчиняющихся мгновенно его влиянию, Макс задохнулся бы, наверное, зачах и мог бы даже погибнуть, как декоративный цветок, оставшийся без поливки.

— Страшная вещь, — глазами указывая на телефон, сказал Макс с притворным вздохом и отключил аппарат.

Он прошёлся по комнате из конца в конец, замер на миг у окна, картинно скрестив ноги, локтем опершись о стекло. Мягко-округлый, почти девичий профиль его чётко обозначился на фоне густой синевы.

Но Макс был не из тех, кто может без дела стоять на месте, вяло перебрасываясь словами. Ему просто не терпелось показать себя со всех сторон, продемонстрировать немедленно свои самые последние, блестящие достижения в спорте, музыке, живописи.

Сорвавшись с места, как смерч, пронёсся он по комнате, закручивая в бешеном вихре всё, что ни попадалось на пути. Он возник одновременно в нескольких местах: сидящим на подоконнике с гитарой, прыгающим с теннисной ракеткой у стены, стоящим в задумчивости с кистью у мольберта. Казалось, он заполнил собою комнату — из всех углов безостановочно тарахтел его голос: о потрясных японских усилителях, выставке импрессионистов, международном турнире по теннису…

Серёжа терпеливо ждал. Он знал, что скоро Макс иссякнет, угомонится. Вот тогда можно будет спокойно поговорить о деле. Действительно, прошло немного времени, и голос Макса стал глохнуть, прерываться, движения сделались вялыми, сбивчивыми. Макс включил проигрыватель и, опускаясь на кровать, через силу пробормотал:

— Послушай «Пинк Флойд». Высокая штука.

Грянула музыка, разом сметая все другие звуки. Макс расслабленно прилёг на кровать, поглядывал на Серёжу с доброй, чуть усталой улыбкой, словно спрашивал: «Ну что, нравится, старина?». Против этого взгляда невозможно было устоять — верилось, нет лучше друга на свете.

«Понятно, чем покоряет он девочек, — думал растроганный Серёжа. — С Максом просто. С Максом весело. У него тысячи тем для разговоров. А когда надоедает всё, он включает музыку или сам берётся за гитару. И смотрит тебе в глаза так преданно, так чисто и правдиво…»

— Макс, — сказал Серёжа. — Демьян совсем обнаглел в последнее время, точняк? К субботе, говорит, напишешь мне сочинение…

— Совсем обнаглел, — как эхо, отозвался Макс без всяких, впрочем, эмоций.

— Лёку Голубчикова превратил в холуя. Ну, Лёка… сам виноват… А эти ходят по школе с Упырём, как короли. Дать бы им разок по рогам!

— По рогам! — решительно повторил Макс и подмигнул Серёже.

Серёжа приободрился. Он знал, что Макс не подведёт. Макс всегда был настоящим другом.

— Если ещё Зубик с нами… Втроём мы отделаем Демьяна, только так… А?

— Конечно, — просто сказал Макс. — Но хочешь дружеский совет? Не лезь в бутылку. Напиши ему по-быстрому сочинение. Трудно, что ли? Рука отвалится? А то набежит шпана со всех окрестных дворов, выкручивайся потом. Витёк парень неплохой, с ним можно ладить.

У Серёжи отвисла челюсть.

— Ну да, поладил один такой! — выкрикнул наконец тонко.

Нет, Макс нисколько не изменился. Никогда его не поймёшь: минуту назад, казалось, всей душой — и на тебе! Поворот на сто восемьдесят градусов. Рассчитывай на него после этого!

Но странное дело, даже в такие минуты не Макса невозможно было разозлиться всерьёз. Стоило ему только почувствовать, что назревает ссора, как он мигом подлетел к Серёже, насильно поднял с кресла, усадил рядом с собой на кровать.

— Да не переживай ты так! С сочинением — фиг с ним. Что нам Демьян? Соберём ребят — знаешь, какие у меня связи…

Макс обнял Серёжу за плечи, заглядывая в лицо с предупредительностью и заботой старого друга. И вот ещё что — в его поведении не было и тени наигрыша, актёрства. Слова его подкупали своей искренностью — просто нельзя было им не верить.

Только на лестнице, когда с мягким щелчком захлопнулась за спиной дверь, Серёжа подумал, очнувшись: «А всё-таки здорово он меня облапошил. Старый дружище». Но подумал без злости, без обиды, лишь с лёгкой грустью, потому что ясно стало: Макс отпал. И остался один Зубик.

Зубик жил этажом выше. Но подняться к нему сразу не было сил. Серёжа присел на подоконник, нашарил в кармане сигарету, которую прихватил у Макса со стола. В голове гудела музыка, и в ушах звенело, как будто только что выбрался из самолёта. А потом ещё это тоскливое, сосущее предчувствие: «А если и Зубик? Что тогда?»