Маргерит Дюрас - Голубые глаза, черные волосы Страница 13

Ей было страшно. Она видела смерть. Она больше не хочет приходить в эту комнату.

Он подходит к ней, ждет чего-то. Оставляет ее плакать, словно причиной ее слез был кто-то другой.

Она говорит: даже об этой тоске, об этой любви вы ничего не знаете, хоть и говорите, что они убивают вас. Знать что-либо о вас — значит не знать ничего вообще. Даже о самом себе вы ничего не знаете, не знаете даже, когда вы хотите спать или когда вам холодно.

Он говорит: это правда, я ничего не знаю.

Она повторяет: вы ничего не знаете. Вам ничего не стоит пойти вот так в город, думая, что потом, когда-нибудь, вы вернетесь. Убить кого-нибудь и затем забыть про это.

Он говорит: это правда, то, что вы говорите про убийства.

Он говорит: теперь я переношу ваше присутствие здесь, даже когда вы кричите.

Они долго молчат, наступает рассвет, и вместе с ним в комнату проникает холод. Они заворачиваются в простыни.

Она говорит, что тот, другой мужчина расспрашивает ее об этой комнате. Она говорит, что в ответ тоже спрашивает его, почему так происходит, что вы ничего не знаете о самом себе. Вы как будто ничего не знаете о том, что вы делаете и почему вы это делаете. Почему вы привели меня в эту комнату. Почему вы хотите убить меня, если вас страшит сама мысль об этом. Он сказал мне, что это не важно, что все больше или меньше похожи на вас. Единственное, что важно, это что я оказалась рядом с вами.

Она сказала ему, что может желать и таких мужчин, что желает их не так сильно, как обычных, но, может быть, с ними ее любовь была бы более одинокой, но более чистой, более защищенной от посторонних желаний и ошибочных встреч. Что несчастье быть для кого-то отталкивающей допустимо при некоторых обстоятельствах, к коим относится и та страсть, которая охватила ее этим летом.

Ее гнев прошел. Она ласкает его лицо руками. Она снова накрылась черным платком примирения.

— Если бы вы не вернулись, я вновь бы пошла ночью к тем людям, гуляющим среди камней, чтобы быть вместе с ними, идти, ничего не ведая, и так же вернуться. Смотреть, как они дают свой член в руки маленькой девочки и плачут с закрытыми глазами.

Она говорит:

— Ничто из того, что приходит извне, не может научить нас чему-то новому.

— Совсем ничего?

— Нет. Есть такие закрытые люди, которые ни от кого не могут ничему научиться. Как мы, мы ничему не можем научиться, что бы это ни было, ни я от вас, ни вы от меня, ни от кого и ни от чего, ни от каких событий. Как ослы.

Сколько бы времени ни прошло, это незнание будет существовать всегда, таким, каким оно явилось им в этот момент, в этот день, в этом холодном свете. Они осознают его и очарованы этим.

А еще тем, что когда-нибудь истечет ровно тысяча лет с этого дня. И тем, что именно сегодняшним днем станет датироваться обнаруженное ими неведение, в котором пребывает весь мир. Оно уже записано в книге вселенной, без слов, без чернил, без бумаги.

Сон, в который она погрузилась, бывает только у молодых: глубокий и царственный.

Она — та женщина, которая не знает, что корабль уплыл.

Он думает: она как мой ребенок.

Иногда он приподнимает черный платок и смотрит на нее. Она едва шевелится, ощущая происходящее, но не может проснуться.

У нее на лице теперь почти не видно веснушек. Он внимательно ее разглядывает. Как делает это каждый вечер. Иногда он закрывает глаза, чтобы запомнить ее образ, будто запечатлеть его среди прочих на фотографии, сделанной во время каникул. Но, наверно, уже слишком поздно думать о ней как о ком-то, кто не причастен к его жизни.

Выбравшись из валяющегося теперь рядом белого кокона, она сидит на полу, закрывая лицо руками. Прячет глаза. Он лежит далеко от нее. До самого рассвета они то спят, то просыпаются, начинают смеяться, потом опять плачут, то полные жизни, то готовые к смерти.

Она говорит: то, что он не может никак преодолеть, она и сама всегда это ощущала, даже наслаждаясь с другими мужчинами. Он спрашивает, о чем она говорит. Она говорит об отвращении, которое она внушает ему. Она говорит, что она разделяет с ним это отвращение. Хотя нет, это нельзя назвать отвращением.

Это то, что случилось здесь, в этой комнате, как могло бы случиться где угодно, некое всеобъемлющее событие, которого они не могут знать и о котором никогда не узнают, что его нельзя выявить из-за схожести с другими, из-за этой схожести никому не удастся увидеть в нем общечеловеческое свойство.

Он спрашивает: это свойственно всем?

Да, говорит она.

Он лежит на скомканных простынях в центре комнаты. Она смотрит на него. Зовет его. Они плачут. Море успокаивается, и его спокойствие проникает в дом. Она говорит, что любит его безгранично, что он ничего не должен бояться.

Он спрашивает, виделась ли она с мужчиной из города. Да, она виделась с ним.

Он из тех, кто ходит в бары, которые открываются поздно вечером, где нет окон и всегда закрытые двери, нужно стучать, чтобы войти. Единственное, что ей известно, — это то, что он, вероятно, богат и что он тоже не работает. Она вместе с ним поднимается в комнаты, предназначенные только для мужчин.

Иногда она также приходит в номер, который он снимает в гостинице. Она остается там до вечера и вновь возвращается туда утром. Она отказалась от своего номера в отеле, где обычно живет летом. Слишком много мест жительства. Она говорит:

— В конце концов, я начинала путаться.

Он не смеется.

Она сняла черный платок. Они вместе разглядывают ее тело. Она смотрит на себя, как будто забыв, что это ее собственное тело.

Он спрашивает ее о другом мужчине.

Она говорит, что он тоже бьет ее. Они вместе рассматривают следы этих ударов. Она говорит, что, когда он любит и когда унижает ее, он пользуется одними и теми же словами, что с мужчинами часто так бывает, что она даже просит их об этом. Но это происходит не всегда одинаково. Она говорит: если сравнивать тебя и его. Он просит повторить, как тот обзывает ее. Она повторяет. Он спрашивает, что еще говорит тот мужчина.

— Он говорит, что никого нельзя сравнивать.

То есть? Она говорит: ну, например, о том, что находится внутри нее. Он называет это усладой. Он входит в нее, как уже опытный, со знанием дела и страстью, ему нравится испытывать наслаждение. Он истово занимается с ней любовью, до безумия. Возможно, он испытывает к ней некое чувство, не слишком сильное и без будущего, но он не путает его с желанием ее тела. Он никогда не говорит ей об этом. Он говорит, что все время боится за ее красоту, он боится, что она может увянуть в этой комнате, где нет солнца, что она может потерять здесь свою сказочную, как он говорит, голубизну глаз, нежность кожи. Она говорит, что иногда он бьет ее из-за него, того мужчины, который ждет ее в этой комнате. Но он бьет ее от желания наслаждаться, от желания убивать. Она знает, что иногда он ходит к камням. Она говорит, что история не выходит у него из головы и он ходит к камням, чтобы маленькие девочки брали в руки его член. Он специально ищет боли, чтобы потом взять ее вечером в номере отеля.

Она просит его рассказать об историях, которые случаются с ним. Он говорит, что с ним никогда ничего не случается. Никогда. Все происходит только у него в голове. Она говорит, что это одно и то же. Он не отвечает, он не умеет этого делать.

Единственное, что приносит наслаждение, говорит он, это ум, без этого ничего не получится.

Она говорит, что дарит ему все, что только что рассказала, чтобы в одиночестве он мог делать с этим все, что ему нравится.

То, как этот мужчина ругает женщин, говорит она, похоже на какую-то глубинную культуру.

А что ей больше нравится? Он не поясняет, что имеет в виду. Она говорит:

— Повторение ругательства сразу после того, как он, крича, обзывает меня в первый раз, когда его грубость только появляется и еще неизвестно, во что она выльется.

Она зажигает в комнате свет. И сама ложится в центре этого света на простыни. Ложится, закрывает лицо. Сначала она молчит. Потом начинает говорить.

— Мы ничего не знаем, ни вы, ни я. Единственное, что мы знаем, — это то, что препятствие, которое вы не можете преодолеть по отношению ко мне, скрывает за собой нечто очень важное.

Однажды вечером у края сцены, говорит актер, она скажет: в какой-то момент прежних актеров заменят другие. Так сменяют друг друга персонал гостиниц, казино, люди, работающие на заводах, или плавающие на подводных лодках. Это произойдет незаметно. Они придут как будто прямо посреди рабочего дня, они еще не появлялись на сцене, и все они будут похожи на главного героя спектакля.

Они подойдут к ней, когда она, как сейчас, будет лежать на белых простынях, спрятав лицо под черным платком. И тогда она потеряет его, она не сможет узнать его среди новых актеров, это приведет ее в отчание. Она скажет: вы будто воплощаете собой общее представление о мужчине, поэтому вас и невозможно забыть, поэтому вы и заставляете меня плакать.