Тама Яновиц - Пейтон Эмберг Страница 13

— А что говорят врачи? — выдавила из себя Пейтон.

— Говорят, дело нескольких месяцев.

Пейтон задумалась. Нужно помочь Виктории. Вернувшись из Гонконга, надо попытаться найти врача, практикующего нетрадиционную медицину, — что с того, что Барри ее клеймит, он может и ошибаться. Пейтон слышала, что какой-то целитель в Мехико берется за безнадежно больных. Бедняжка Виктория! А ведь она жила припеваючи. Она из богатой семьи, ни в чем не нуждалась. Родители души в ней не чаяли. Пейтон немного завидовала Виктории и, может быть, потому постепенно отошла от нее. А, может, всему виной были их интимные отношения? Мужчины тоже не жаждут видеть своих бывших любовниц.

— Это ужасно, просто не верится, — с трудом произнесла Пейтон.

— Что делать! — Белинда тяжко вздохнула. — А ты выглядишь превосходно. Снова куда-нибудь собираешься?

— На днях отправляюсь в Гонконг.

— Желаю успеха. А мне пора на работу. Поди парни меня заждались. Жаль их. Перебиваются с хлеба на воду, и никакой перспективы. В массовке много не заработаешь, а эпизодическая роль — для счастливца. — Белинда положила деньги на стол. — И вот что еще… — Она замолчала, а затем, видно, решившись выпить чашу до дна, неловко проговорила: — Если тебя будут расспрашивать обо мне, скажи, что я успокоилась и думать забыла о Дамиане. Намекни, что у меня на примете кто-то другой. Да ты сообразишь, что сказать.

— Не беспокойся, соображу, — ответила Пейтон, хотя и не представляла, кто станет ее расспрашивать об интимной жизни Белинды.

— А как Барри? — спросила Белинда, поднявшись из-за стола.

— Как всегда, процветает. — Пейтон помедлила и спросила: — А ты слышала, что он тоже выкинул номер? — Она прикусила язык, но уже было поздно: слово «тоже» прозвучало как порицание. Однако Белинда то ли пропустила фразу мимо ушей — она рылась в сумке, пытаясь найти помаду — то ли посчитала, что лезть в бутылку не стоит. Подкрасив губы, она попрощалась и направилась к выходу, оставив Пейтон допивать кофе.

Пейтон не могла успокоиться. Виктория умирает, а ей всего пятьдесят. Пейтон вздохнула: скоро и у нее круглая дата — они с Викторией одногодки. Она никогда не думала, что однажды, проснувшись, ей придется смириться с ужасной мыслью: ей уже пятьдесят! — старость не за горами. Впрочем, ей грех жаловаться. Она здорова, крупные неприятности и невзгоды обошли ее стороной, жизнь катится по наезженной колее. Не всем так везет. Многие работают по четырнадцать часов в сутки, калечатся в шахтах, умирают молодыми от тяжелой болезни после долгих мучений.

Скоро пятьдесят… Может, сделать подтяжку лица? Хотя лицо гладкое, лишь небольшие морщинки в уголках глаз. Недавно она рассматривала свои фотографии двадцати-двадцатипятилетней давности. Она почти нисколько не изменилась. Правда, теперь ей помогает косметика, выгодная прическа, продуманная одежда. С подтяжкой лица можно и подождать.

Пейтон вспомнила, как на эту неприятную операцию решилась ее свекровь. Тогда у Пейтон был непродолжительный отпуск, и она согласилась поухаживать за свекровью после возвращения из больницы. Грейс увезли рано утром и в тот же день привезли домой. Увидев ее, Пейтон пришла в неподдельный ужас: лицо свекрови было полностью забинтовано, как будто ее избили бейсбольной битой. Сама идти она не могла, и ее отвели в комнату под руки, а едва уложили в постель, ее вырвало.

Сопровождавшая ее медсестра отвела Пейтон в сторону и, проинструктировав, как ухаживать за больной, поджав губы, недовольно добавила:

— После операции она обмочилась. Ее грязное белье в сумке.

Пришлось раскошелиться.

Грейс стонала всю ночь, а когда Пейтон к ней подходила, бормотала что-то невразумительное. Из бинтов сочился зловонный гной вперемешку с кровью, а утром обессилевшую свекровь пришлось снова переодевать, менять постельное белье и вытирать пол: Грейс опять вырвало. Свекровь провела в постели два дня. За это время ее дважды перебинтовывала все та же неулыбчивая, суровая медсестра, приезжавшая на машине. После нее оставалась куча смрадных бинтов, какие-то склянки из-под лекарств, и Пейтон приходилось заниматься уборкой и проветривать комнату, чтобы не доводить ее до состояния больничной палаты, обычно пахнущей лекарствами и мочой.

Грейс поднялась с постели на третий день, а спустя еще день-другой уже бодро расхаживала по дому, довольная тем, что помолодела «лет на двадцать, не меньше!». Тогда Пейтон подумала, что наступит время, и ей самой придется пройти неприятную процедуру. Но теперь, после тяжких воспоминаний, она твердо решила повременить. Да и к чему торопиться? Она и так пользуется успехом у кавалеров.

Выйдя из кафетерия, Пейтон отправилась в магазин, не отказавшись от мысли купить новую блузку с каскадом оборок и глубоким вырезом на груди.

О подтяжке лица она больше не вспоминала и через три дня улетела в Гонконг.

Глава шестая

Нелл вовсе не сочиняла, что ее предки были состоятельными людьми. И впрямь, приехав в Америку вместе с первыми колонистами, они быстро разбогатели. Одни стали плантаторами, другие — заводчиками, третьи — судовладельцами, не гнушавшимися заниматься работорговлей. Об их достатке свидетельствовали шикарный особняк в окрестностях Бостона, участок земли в Южной Африке на мысе Доброй Надежды и еще к ним в придачу и вовсе редкая собственность — целый остров, и не где-нибудь, а под боком — у берегов Мэна.

Однако со временем часть из них разорилась, другие умерли, не оставив наследников, и в итоге единственным состоятельным человеком остался дальний родственник Нелл, доживший до девяноста трех лет. Однако, дожив до глубокой старости, он, видимо, впал в слабоумие, ибо, отойдя в мир иной, завещания не оставил, и все им нажитое, вместо того чтобы попасть в одни крепкие руки, способные поддержать честь славного рода (о чем без устали пеклась Нелл), разошлось между двадцатью тремя родственниками, слетевшимися, словно мухи на мед.

Нелл досталось немного, но все же этих денег хватило, чтобы поступить в привилегированное учебное заведение — «для благородных девиц», как она сама его окрестила. Но пройти полный курс обучения Нелл не сумела — забеременев, вышла замуж. Ее муж, отец Пейтон, сбежав во Флориду, стал водителем-дальнобойщиком, видно, поборов тягу к бутылке. Однажды он все-таки объявился, чтобы забрать Донни, к тому времени пристрастившегося к наркотикам, на лето в Эстонию, о которой Донни потом вспоминал с нескрываемым отвращением, однако в подробности не входил.

После этого муж Нелл снова пропал. Позже выяснилось, что он живет в Сент-Огастине,[9] женившись в четвертый раз и купив небольшой мотель. Больше Пейтон о нем ничего не слышала. Не поддерживала она отношений и со своими дальними родственниками; впрочем, она и знала о них лишь понаслышке. Пейтон росла в доме матери, общаясь, в основном с ней. С парнями она почти не встречалась и большим сексуальным опытом до замужества похвастаться не могла.

Невинности ее лишил Эрни, но первый опыт ей не понравился, и она потом долго с отвращением вспоминала, как его отвратительный красный в прожилках член вонзился ей между ног, вызвав страшную боль, и как она потом морщилась под тяжестью ходившего над ней ходуном потного тела, выслушивая мерзкие стоны Эрни, закончившиеся удушливым выкриком: «Я кончаю, кончаю! Давай и ты!»

До этого она занималась иногда мастурбацией, прислушавшись к советам школьных подруг. Но кульминационный момент после раздражения клитора ярких ощущений не вызывал, и она полагала, что только пенис, проникнув внутрь влагалища, может принести настоящее удовольствие, до которого были падки даже самые романтичные героини из прочитанных книжек.

Пейтон проснулась в шесть, разбуженная мелодией «Она пошла в горы». Она вставала в шесть каждый день — выгуливать утром собак приходилось лишь ей, ибо Нелл вставать ни свет ни заря категорически отказалась — «дамы из высшего общества в такую рань не встают».

Однако на этот раз вставать не хотелось: накануне вечером в баре она позволила себе лишнее — Виктории не откажешь, уговорила. Хорошо бы еще поспать. Во сне она часто летала, а сновидения были светлыми, радостными: она встречалась с добрыми, отзывчивыми людьми, бывала в заморских странах, стояла на палубе корабля под полными парусами…

Однако время не ждет. Пейтон потянулась и спустила ноги с кровати. Одевшись, пошла на кухню пить кофе. Монти, Руфус, Генри и Дейзи уселись вокруг, выказывая явное нетерпение. Пристегнув к их ошейникам поводки, Пейтон надела пальто и, прихватив веник, совок и небольшое ведерко, повела собак на пустырь, держа их попарно, предусмотрительно не давая им волю, чтобы не растянуться от неожиданного рывка, что однажды с ней по неопытности случилось.

На улице было холодно, и собаки, быстро закончив свои дела, к немалому удовольствию Пейтон, затрусили обратно к дому, к своим подстилкам, чтобы еще немного вздремнуть и, верно, побродить во сне по болотам, охотясь на пернатую живность.