Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган Страница 13

Трогательное зрелище: великий человек, слава баиянской юриспруденции, сидит на корточках перед жестяным тазом, растирая ноги простой мулатки, не обладающей ни умом, ни запасом знаний. Вот доказательство его высокой души, и я пользуюсь случаем, чтобы лишний раз заявить об этом.

Он сказал мне, когда я поделился с ним своими сомнениями, что его ничуть не удивляет легковерие слушателей капитана, поскольку им были представлены конкретные доказательства: диплом в рамке, буссоль, телескоп и — что особенно важно — орден Христа. Можно ли было сомневаться, можно ли было верить Шико Пашеко и придавать значение его злобной клевете, если он в сущности являлся всего лишь предком тех сплетников, что и поныне сеют смуту в нашем мирном предместье, злословя по адресу ближних и клевеща на честных людей.

Последнее время наш высокоученый судья чувствует себя весьма обиженным: до него дошли слухи о разгоревшейся среди жителей Перипери дискуссии относительно его карьеры.

Не знаю, каким образом донеслись до него отголоски нашего спора, я не хочу называть имена — ведь наше крошечное общество поистине кишит болтунами, сплетниками и интриганами. Как бы то ни было, но я признателен болтунам, так как благодаря их бестактности мой авторитет в глазах достопочтенного судьи значительно возрос. В частности, приглашение сопровождать судью в дом Дондоки представляет собой именно такое, чрезвычайно лестное для меня доказательство его дружеских чувств и более того — его глубокого доверия ко мне. Всем известно, что женатый человек совершенно спокойно приводит к себе в дом какого-нибудь знакомого и представляет его жене; но привести друга к любовнице редко кто решится. Такого доверия заслуживает только самый близкий человек, к которому питают поистине братские чувства. Я заслужил это доверие потому, что встал на защиту судьи, когда Отониэл Мендонса, прихлебатель Телемако Дореа, принялся везде кричать, будто сеньор Сикейра вышел в отставку после того, как его имя было трижды вычеркнуто из списков кандидатов на замещение вакансии судьи верховного кассационного трибунала и будто губернатор штата заявил, что если бы ему пришлось выбирать между крысой из мусорной ямы и достопочтенным сеньором Сикейрой, то он, представьте себе, предпочел бы крысу: она все-таки меньше ворует и меньше воняет!

Я был возмущен и горячо защищал оскорбленную честь учителя. У меня с Отониэлом Мендонсой старые счеты, и я давно ждал случая расквитаться с ним. Он еще сравнительно молодой, этот типчик, и однажды во время каникул подложил мне здоровенную свинью, когда мы оба увивались за некой куртизанкой, неизвестно каким ветром занесенной в Перипери. Воспоминание о накрашенной Манон придало мне красноречия, негодование переполняло меня, и я излил свою досаду, наградив этого кретина несколькими резкими эпитетами, за что удостоился одобрения слушателей. Сам Отониэл, испуганный моей воинственностью, тут же отрекся от своих обвинений, объявил себя даже поклонником судьи и объяснил, что он, мол, всего-навсего пересказывал слухи, которые ходят в Баие. Как видите, он оказался не только клеветником, но и трусом.

Что же касается истории капитана, который фактически является единственным объектом моего внимания, я изложил все дело поэту-модернисту Телемако Дореа. Наши отношения с поэтом, в последнее время натянутые, теперь улучшились. Как-то он пришел ко мне и, рассыпаясь в любезностях, поздравил с опубликованием моего сонета — не что-нибудь, а настоящий александрийский стих! — который напечатан в газете, принадлежащей одному моему другу, умному и смелому человеку. Некоторые обвиняют его в вымогательстве — якобы он тянет деньги с испанских торговцев, подвергая их уничтожающей критике, если они отказываются давать объявления в его газете. Думаю, что все это интриги и сплетни и не стоит обращать на них внимания, Телемако и вправду понравился мой сонет, он не скупился на похвалы. Сравнил меня с Петионом де Вилар, с Артуром де Салес и совсем растрогал своим неожиданным признанием моих поэтических способностей. Я расчувствовался и обнял его — он ведь в сущности хороший парень. Немного вспыльчив, конечно, иногда любит позлословить, но, может быть, он просто озлоблен тяжелой жизнью. Ведь Телемако получает ничтожное жалованье, еле сводит концы е концами, и ему, наверно, очень нелегко. А талант у него есть, этого отрицать нельзя, и если бы он бросил свое увлечение футуризмом, то мог бы писать неплохие стихи.

Я рассказал ему, что меня тревожит позиция жителей Перипери на первой стадии борьбы между капитаном и Шико Пашеко.

Телемако был не согласен с судьей: «Что этот осел понимает в поведении людей?» По его мнению, вовсе не конкретные вещественные доказательства дипломы, карты, хронограф — заставили обывателей оказать поддержку капитану. Все это не так просто. Обычно люди не придают большого значения вещественным доказательствам. Скромные и робкие отставные чиновники и ушедшие на покой торговцы ощущали потребность пережить какие-то приключения, хотя бы на одну минуту почувствовать себя героями. Вот почему они стояли за капитана и старались дать отпор сплетнику Шико Пашеко. Даже у самого осмотрительного и благоразумного человека, какую бы умеренную жизнь он ни вел, горит в груди огонь, иной раз всего только крошечная искорка, но при благоприятных условиях из нее может вспыхнуть пожар. Она-то, эта искра, и тянет нас прочь от повседневности, и мы стремимся уйти От посредственности, от однообразия и серости будничной жизни, пусть всего лишь в услышанной истории или на страницах прочитанной книги. В приключениях капитана, в его жизни, полной отваги и риска, старики встречали опасности, которых никогда не встречали, участвовали в схватках и битвах, в которых никогда не участвовали, и испытывали пленительные и греховные наслаждения, которых, увы, никогда не испытывали.

А что мог им предложить Шико Пашеко? Интриги судебного процесса — и только! Если бы еще это был уголовный процесс — убийства, неверная жена, негодяй-любовник, поножовщина, перестрелки, ревность, ненависть, любовь, растроганные присяжные, — тут у Шико, быть может, была бы какая-нибудь надежда. Но тяжба из-за какой-то пенсии… Она ничего не могла дать соседям. А они хотели многого, они жаждали настоящих, глубоких переживаний. Капитан давал им широкую возможность понять человеческое величие — вот в чем секрет его успеха.

Признаюсь, все это казалось мне сложным, запутанным и несколько надуманным. Таков уж Телемако Дореа, хотя в сущности он неплохой человек. Потом он сказал мне еще несколько комплиментов, взял у меня двести крузейро, пообещав вернуть дня через два, и ушел.

Я кончил тем, что изложил дело Дондоке, когда заменял достопочтенного судью, не имея его высоких интеллектуальных достоинств, но обладая некоторыми физическими преимуществами. Она кокетливо рассмеялась:

— Этот капитан хоть и старик, но по-своему интересен. Мне нравится его голос, красивые глаза и шевелюра. Должно быть, приятно слушать, как он рассказывает о своих похождениях. Нет женщины, которой не нравились бы такие мужчины…

— Только слушать или…

Она закусила губу и опять рассмеялась:

— Как знать, может быть…

Мало ей судьи, развратнице! Она погладила меня по голове и попросила:

— Расскажи мне какую-нибудь из его историй, что-нибудь про женщину и про море, расскажи, милый…

Клянусь, что она, бесстыдница, мечтала в ту минуту о капитане!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

О том, как после праздника Второго июля разразилась буря, или Возвращение негодяя с обвинениями против капитана

И вот в один из прекрасных зимних дней, когда небо безоблачно и чисто, море спокойно, а природа в мире с людьми, неожиданно разразилась буря.

Случилась она сразу же после Второго июля, отпразднованного в этом году в Перипери с исключительным блеском. Прежде ограничивались тем, что по случаю национального праздника устраивали торжественный акт в школе, учитель произносил речь, а дети тонкими голосами нестройно пели гимны. В остальном же день проходил скучно, каждый вспоминал празднования Второго июля в Баие, процессии кабокло, церемонии на Праса-да-Сэ и Кампо-Гранде, фейерверки. Но в этом году празднества возглавил капитан, бесспорный авторитет во всех делах. Еще раньше, во время праздника святого Жоана, он произвел целую революцию: во-первых, он поместил на верхушку намыленного столба новенький билет в двадцать мильрейсов, а это — большая сумма, во-вторых, увеличил число детских соревнований с призами для победителей и, в-третьих, оплатил вечеринку для бедняков в доме сумасбродной портнихи Эсмералдины, мастерицы петь и танцевать, покорительницы сердец рабочих и рыбаков, из-за которой произошло немало драк и даже покушений на убийство. Там кашаса лилась рекою, весь вечер стонал аккордеон и звенели гитары, и шум сделался оглушительным, когда около одиннадцати часов в дверях появился капитан в парадной форме в сопровождении Зекиньи Курвело, который теперь тоже курил трубку, — они пришли посмотреть, как идет праздник.