Герман Садулаев - Таблетка Страница 13

Ни Гуань открыл сообщение и прочитал:

Я погнал колесницу

из Восточных Верхних ворот.

Вижу, много вдали

от предместья на север могил.

А над ними осины как шумят, шелестят листвой. Сосны и кипарисы обступают широкий путь.

Под землею тела в старину умерших людей, что сокрылись, сокрылись в бесконечно длинной ночи

и почили во мгле,

там, где жёлтые бьют ключи,

где за тысячу лет

не восстал от сна ни один.

Как поток, как поток, вечно движутся инь и ян, Срок, отпущенный нам, словно утренняя роса.

Человеческий век

промелькнёт как краткий приезд:

долголетием плоть

не как камень или металл.

Десять тысяч годов проводили один другой. Ни мудрец, ни святой не смогли тот век преступить.

Что ж до тех, кто «вкушал»,

в ряд стремясь с бессмертными встать,

им, скорее всего,

приносили снадобья смерти.

Так не лучше ли нам наслаждаться славным вином, для одежды своей никаких не жалеть шелков!

Под Тринадцатым древним стихотворением Книги Песен (Ши-Цзин) была только маленькая приписка: «Ни, посидим сегодня в баре торгового центра напротив офиса?»

Ни Гуань повернул голову и посмотрел на Цинь. Она глядела в его сторону и нахально улыбалась. Ни Гуань улыбнулся в ответ и слегка покачал головой. В ответном сообщении Ни Гуань быстро настучал по памяти другое стихотворение из Ши-Цзин, раздел «Песни царства Тан», известное как «Сверчок»:

Осенний сверчок

живет уже в доме.

Видимо, год

кончается скоро…

Нам если сегодня

не веселиться,

с лунами дни

уйдут безвозвратно.

Но надо не гнаться

за наслажденьем,

а думать всегда

о собственном долге,

любить же веселье

не до разгула:

достойному мужу

в нем быть осторожным.

Осенний сверчок живет уже в доме. Видимо, год покинет нас скоро…

Нам если сегодня

не веселиться,

с лунами дни

уйдут понапрасну.

Но надо не гнаться

за наслажденьем,

а думать ещё

и о незавершённом,

любить же веселье

не до разгула:

достойному мужу

в трудах быть усердным.

Осенний сверчок живёт уже в доме. Время повозкам с поля на отдых… Нам если сегодня не веселиться, с лунами дни уйдут незаметно. Но надо не гнаться за наслажденьем, а думать ещё о многих печалях, любить же веселье не до разгула: достойному мужу быть невозмутимым.

Ни Гуань дописал от себя: «Товарищ Цинь, сегодня вечером мне придётся задержаться на работе. Товарищ Луань потребовал отчёт по северным варварам. Кстати, пришлите мне докладную о нарушениях графика поставок в Россию».

Получив ответ, девушка яростно застучала по клавиатуре, и через пару минут на экране Ни Гуа-ня загорелся флажок сообщения. Ни Гуань открыл и прочёл:

Быстро летит

сокол «утренний ветер».

Густо разросся

северный лес…

Давно не видала

я господина,

И скорбное сердце

так безутешно.

Что же мне делать?

Что же мне делать?

Забыл он меня

и, наверно, не вспомнит!

Растёт на горе раскидистый дуб, В глубокой низине – гибкие вязы… Давно не видала я господина,

и скорбное сердце неизлечимо. Что же мне делать? что же мне делать? Забыл он меня и, наверно, не вспомнит!

Растёт на горе

ветвистая слива,

в глубокой низине —

дикие груши…

Давно не видала

я господина, а о

с. з.

и скорбное сердце как опьянело. Что же мне делать? Что же мне делать? Забыл он меня и, наверно, не вспомнит!

Никаких приписок к стихотворению из «Песен царства Цинь» не было. Ни Гуань снова посмотрел на товарища Цинь. Товарищ Цинь зарылась в бумаги, её щёчки были слегка покрасневшими, а губки надутыми. Весь её вид говорил: «Вы бессердечный сухарь, товарищ Ни!» Или, если точнее: «Вы подобны засохшему стеблю дикого риса у калитки деревенского дома, который стоит одиноко с нетронутыми колосьями, когда пора жатвы уже прошла и белые зёрна его собратьев ссыпаны в крепкие амбары, его же обнимет только холодный снег, когда вечер года сменится ночью и тяжёлая туча накроет Цветочную гору, Хуашань».

Ни Гуань вздохнул и вернулся к работе. От специалиста по закупкам российской корпорации «Холод Плюс», который называл себя Максимусом Семи-пятницким (какая абракадабра!) пришло очередное тупое, ничего не значащее письмо. Такое впечатление, что эти послания составляет компьютерная программа. Лживые обещания урегулировать проблему задолженности, никакого конкретного ответа на запрос Ни Гуаня подтвердить согласованный ранее, когда варвары получали скидку и кредит, объём поставок.

Товарищ Луань, старший менеджер по экспорту, наверняка будет злиться. Только Ни Гуань тут ни при чём. Товарищ Луань знает, это всё варвары, с ними всегда так. Они думают, что их твердолобость поможет им. Но ручеёк в горах, журча и переливаясь, крошит твёрдые скалы, прорезает каменные глыбы ущельями, чтобы выбраться на широкую равнину и стать полноводной рекой, несущей изобилие в земли Поднебесной.

Так и Ни Гуань, каждым своим днём в офисе, каждым письмом по электронной почте, каждым телефонным звонком в варварские города, своим упорством и невозмутимостью приближает время благоденствия китайского народа. Уже сейчас благодаря работе экспортной компании «Цинь-дао Сифуд Экспорт Ко., Лтд.», в которой работает Ни Гуань, и тысячам других экспортных компаний миллионы китайских крестьян имеют работу и возможность кормить свои семьи.

Они выращивают всё, что можно подать на стол. Рыбу и морепродукты они тоже выращивают, как рис. Ни Гуань бывал на рыбных плантациях и видел, как они устроены. В подтопленной пойме реки, разделённой на вольеры сетками, держат мальков. По мере роста, крестьяне, стоя по пояс в воде, вылавливают их и перемещают в вольеры большего размера. Насыпают в воду комбикорма, чистят вольеры. Потом собирают рыбный урожай и вручную разделывают каждую рыбину.

Крестьяне на рыбной плантации получают 20 юаней в день! Не так много, конечно, если сравнивать с заработками в Европе, но никто уже не будет умирать с голоду. А когда-нибудь китайский крестьянин станет зарабатывать больше, чем фермер в Америке, это обязательно произойдёт, если упорно трудиться, каждый день.

Ни Гуань помнил изречение Мао, датированное 1956 годом: «Все вещи и явления находятся в постоянном развитии. Со времени революции 1911 года прошло всего лишь 45 лет, а облик Китая совершенно изменился. Пройдёт ещё 45 лет и наступит 2001 год, начнётся XXI век, и облик Китая ещё больше изменится. Китай превратится в могучую социалистическую индустриальную державу».

Кто может сказать теперь, что предсказание Мао не сбылось? Третье тысячелетие Китай встретил небывалым ростом экономики. Правда, недруги говорят, что Китай ради этого предал социализм. Но Ни Гуань понимал, что допущение капиталистических отношений всего лишь мудрость воды, которая всегда находит свою дорогу к морю, даже если русло реки делает петлю и, кажется, устремляется в противоположном направлении. Пока у власти в стране Коммунистическая партия, идеалы социализма не будут преданы забвению и мировой империализм напрасно потирает руки, радуясь, что уже заставил Китай свернуть с красной дороги.

Но было и ещё одно, важное, кроме претворения в жизнь программы Коммунистической партии Китая, кроме осуществления великой миссии китайской цивилизации. Своя маленькая война Ни. Его священный долг. Его тайна, не известная даже руководству компании, в которой он работал, даже домовому комитету, который знает всё и обо всех.

Ни Гуань работал и откладывал деньги, отказывая себе во всём, чтобы поставить на широкую и светлую жизненную дорогу своего младшего брата.

Да, у Ни был брат, родной. Это само по себе было преступлением.

Через несколько лет после рождения Ни в приграничном с Россией городке Суйфэнхе в Китае была провозглашена программа «одна семья – один ребёнок». Второй ребёнок стал считаться незаконнорождённым. Только в сёлах разрешалось иметь двух детей, да и то если первый – девочка. Но в семье Гуань первым ребёнком был сын, Ни, и у них не было ни одного оправдания, даже если бы они переехали жить в деревню.

Когда мать Ни понесла, над семьёй нависло ощущение беды. За нарушение закона родителям грозили наказания, понижения в должности, исключение отца из партии. И всё же она не стала делать аборт. Мать уехала к родственникам в далёкую провинцию и провела там несколько месяцев. Брат Ни родился и остался там. Его назвали Кун, в честь великого Кун-Фу Цзи1. Мама вернулась домой, как будто и не рожала. В домовом комитете, может, и догадывались обо всём, но не знали наверняка, поэтому писать донесение по инстанции не стали.

Маленький Кун рос в деревне, без документов, не внесённый ни в какие списки, как ещё три миллиона китайских бастардов. Мать, отец, сам Ни изредка навещали его тайком, отвозя родственникам деньги, чтобы те могли одевать и кормить Куна.