Эми Фостер - Когда уходит Осень Страница 13

Стелла много лет думала о том, что же произошло в эти краткие мгновения. Неужели Долорес полностью преобразилась? Или это всего лишь маска, желаемое, принятое за действительное?

Больше она никогда не встречалась с Долорес Макдональд, но каждый год на Рождество они получали поздравительную открытку, всякий раз из другого места. Эти перемещения беспокоили Стеллу: ей казалось, что для Долорес самое главное — найти свое место в мире. Но Перл объяснила ей, что и в этом есть свой глубокий смысл, потому что молния никогда не ударяет в одно и то же место.

С возрастом неугомонный характер Стеллы стал озадачивать ее родных и друзей. Она всем нравилась, ее любили, но ее никто не понимал, хотя никто особенно и не старался. Между нею и людьми возникла маленькая трещинка, которая все расширялась, и девушка все больше отдалялась от остальных.

Как минимум раз в месяц Стелла выдумывала предлог, чтоб отправиться в город. Она бродила по просторным улицам, заходила в освещенные неоновым светом магазины с прекрасно одетыми манекенами в витринах, а потом шла в старый кинотеатр и смотрела по две картины кряду. Но когда приносила домой журнал, полный фотографий и сплетен про знаменитых актеров и актрис, которых она только что видела на экране, друзья поглядывали на нее с каким-то странным прищуром.

Среди них был один мальчик, вообще-то уже молодой человек, его звали Бейли Томас, к которому она относилась с особой нежностью. Почти все считали, что они скоро поженятся. Они не вполне подходили друг другу, но вокруг нее было мало парней примерно ее возраста. Широкоплечий и русоволосый Бейли очень нравился Стелле. Ей было приятно, даже когда его грубые, мозолистые руки касались самых мягких и нежных частей ее тела. Но однажды он просто перестал обращать на нее внимание, да и вообще не хотел разговаривать с ней. Она забеспокоилась и не поленилась пойти к нему прямо домой, благо он жил неподалеку, и спросить, в чем дело.

— Ты мне очень нравишься, Стелла, — без обиняков сказал он. — Да черт возьми, я, может, даже люблю тебя. Но ты в последнее время так себя ведешь, что я чувствую себя рядом с тобой каким-то маленьким мальчиком, словно я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Ну скажи, кому захочется жить с такой женой?

Стелла достаточно хорошо знала себя, она не стала возражать или протестовать, и хотя Бейли Томас очень нравился ей, она понимала, что он заслуживает большего. В конце концов он женился на одной из ее сестер.

Когда Стелле исполнился двадцать один год, она усвоила почти все, что требовалось, и могла сменить свою бабушку, чтобы стать знахаркой. Это было так упоительно — осознавать свою силу: стоит протянуть руки — и болезнь уходит из тела страждущего. Перл обучила ее всему, что умела сама, и многое пыталась объяснить словами, но для того, что происходит в момент, когда Стелла накладывает руки на больного, нет на свете слов. Просто она кончиками пальцев ощущала, как ходит в теле ее пациента сокровенная человеческая сущность. И пальцы ее становились горячими или, наоборот, холодели. Стелла легко считывала эту энергию, и, если с ней что-то было не так, она руками отводила ее от больного прочь.

Нельзя сказать, что она только и делала, что с утра и до вечера лечила наложением рук. Для большинства недугов требовалась старая добрая терапия: травы, их настойки и отвары. Она знала назубок названия чуть ли не каждого растения в горах, а уж то, что делала бабушка тем утром, когда чертила круг, она запомнила на всю жизнь. Стелле хотелось испытать на собственном опыте все, что сохранила народная мудрость. Она знала, что у бабушки Перл особенно хорошо получалось: заклинания. И ей казалось, у нее тоже должно это хорошо получаться. Нет, колдуньей Стелла себя не считала. Она понимала, что не похожа на других, но после всего, что она сделала для общины, очень удивилась, узнав, как подозрительно к ней здесь относятся. Словно все сокровенные тайники ее сердца были выставлены наружу, на всеобщее обозрение… Ей стало душно от этой мысли.

И в то же самое время Стелла ощущала себя уже совсем старухой. Все трудней по утрам было подниматься с постели, все дольше она приходила в себя, когда наконец вставала. Усталость одолевала ее: она устала работать без пользы, устала стараться. Вещи, собственность ее не интересовали, не к этому она стремилась в жизни, ей просто нравилось плыть по течению, а не против него.

Когда настало время Перл умирать, Стелла не отходила от ее постели. Однажды, уже перед самым концом, когда бабушка то и дело теряла сознание, Стелла поднесла чашку с водой к ее пересохшим губам, и Перл вдруг схватила ее за руку. Схватила так крепко, что Стелла не смогла удержать железную чашку. Сощурив глаза, бабушка вглядывалась в лицо внучки.

— Боже мой, деточка! Что ты до сих пор здесь делаешь? — И тут же упала на подушку, опять погрузившись в глубокий сон.

Стелла попыталась поднять ее. Ей хотелось закричать: «Погоди! Постой! Где „здесь“? В этой комнате? Или в этом доме? А куда мне идти? Что делать?»

Но Перл больше так и не очнулась. Стелла сидела на ее узенькой кровати и горько, беспомощно плакала.

Впрочем, очень скоро произошло одно событие. Выплакав наконец все слезы, она словно прозрела. Что бы там ни собиралась сказать ей бабушка, ясно одно: она здесь теперь одна-одинешенька и меньше всего на свете ей хочется оставаться в этом месте. Она знала, что жители города нуждаются в ней или в ком-нибудь другом, таком, как она. Но она не святая и не намерена страдать всю оставшуюся жизнь. Тяжелой работы Стелла не боялась, просто была сыта по горло тем, что ее никто не ценит так, как она того заслуживает. Надоело чувствовать себя отверженной. Мир велик, где-нибудь да найдется местечко для такой неординарной девушки, она еще встретит свое счастье. Стелла собрала вещи, не забыла захватить сто восемьдесят три доллара, которые копила всю жизнь, взяла бабушкину книгу, оставила родным записку и, не оглядываясь, зашагала по горной тропке вниз. Ушла Перл, вслед за ней ушла и Стелла.

Для начала Стелла устроилась на работу в дешевую закусочную, сняла комнату у одной вдовы, которая нуждалась в деньгах. Экономила, как могла, пока не накопила на машину. Старую и насквозь проржавевшую развалюху, даже без передних дворников. Радиоприемник в ней брал только две станции, да и то с помехами. Совершив эту покупку, она бросила работу и двинула на запад, от города к городу, на завтрак и обед питаясь одними бутербродами с арахисовым маслом. Спала частенько в машине, иногда подрабатывала, если видела подходящее объявление, собирала урожай для фермеров, продавала лекарства, состряпанные из придорожных трав, если удавалось убедить какого-нибудь незнакомца, что ему без этого зелья конец.

В один прекрасный день, прокатив через всю страну, она наткнулась на паром, который курсировал между материком и Авенингом. А когда (не успела она отъехать от порта и на полмили) двигатель ее видавшего виды авто чихнул и умолк навсегда, она решила, что это знак. И с тех пор прочно осела в Авенинге.

В этом городе Стелла чувствовала себя как дома, чего с ней никогда не бывало в Кентукки, и это удивительно, поскольку, когда она еще жила там, ей не с чем было сравнивать. Она просто знала, что там не место для таких, как она, а здесь в самый раз. Стелла была из тех, кто обладает странными способностями и необычными талантами. Энергия, которую она ощущала, когда лечила наложением рук, в Авенинге витала в воздухе. Город гудел, жужжал, урчал — словом, был для нее как живое существо.

В местной газете она работала с удовольствием. У нее было такое чувство, что она помогает людям, не лично, конечно, чему учила ее когда-то бабушка, но тем не менее. Время от времени ей приходило в голову снова вернуться к знахарству. Но слишком глубокую травму оставило это занятие в ее душе, слишком сильно напоминало о доме. Она чувствовала себя виноватой. Разве хорошо, что она покинула близких ради совсем посторонних для нее людей? Поэтому иногда она не отказывалась помочь напрямую. Она пользовалась своими особыми способностями, но внутренней ее сути это не касалось.

В конце концов, однако, это решение сделало свое черное дело. В последнее время ее одолевало чувство, будто что-то идет не так. Стелле вообще нелегко было объективно судить о многих вещах, а уж тем более о себе. Откуда ей было знать, когда она покидала дом, что горы просто так никого не отпускают, они сохраняют часть личности всякого в качестве жертвы? И с годами в характере Стеллы открылись некие лакуны. В горах она оставила то, что заставляло других тянуться к ней. Неважно, что это было: восхищение, страх или благоговейный трепет, но Стелла притягивала людей, как магнит. А теперь она разучилась общаться и вяло плыла по течению, стараясь лишь держаться на поверхности в надежде, что ее наконец все заметят.

Стелла знала, что домой она никогда не вернется, тому было много причин, но самая главная из них заключалась в том, что Авенинг окончательно и бесповоротно стал ее домом. Слишком глубоко она пустила здесь корни, душа ее безраздельно принадлежала этому городу, который, увы, так же безраздельно ей отнюдь не принадлежал. Даже если б она все-таки решилась хотя бы навестить места, где прошло ее детство, что найдет она там, кроме призраков прежней жизни, своего прежнего «я»? Горы отпустили ее наконец, и теперь ей нужно было что-то прочное и надежное, на что можно было бы опереться.