Andrew Лебедев - Скотство и чуть чуть о плохих грузинах Страница 13

– Но ты же не кинорежиссер, – возразила Алиса.

– Да, но телевидение теперь это больше чем половина всей культуры со всеми остальными жанрами, потому как телевидение это вообще всеобъемлющее всё!

– Ну, и что ты хотел бы сделать?

– Шоу, придумать шоу, которого еще никто не придумал, – сказал Брэм, – вот есть уже такие шоу, без которых невозможно представить себе нынешнего телевидения, например КВН или Поле чудес, правда ведь? И все будут всегда помнить, что КВН это Саша Масляков, а Поле чудес, это Влад Листьев… Так и я, хочу придумать эпохально знаковое шоу.

Брэм говорил и сам себе нравился.

У Брэма вообще была такая манера, такая фишка, такой конек, такой прием нравиться женщинам – это попросту рассказывать о своих режиссерских задумках.

Он сам себе как бы со стороны представлялся в такой момент романтическим, увлеченным своим делом талантливым творческим человеком, истинным творцом, которого осеняет и озаряет что-то такое… Что-то такое, чего нет у простых делателей денег, которых на Москве сейчас пруд пруди. А девушкам нравится, когда не просто богатый и успешный, а еще и творческий, а еще и интеллигентный…

Именно таким он себе и представлялся, – увлеченным своими творческими идеями творцом, который просто обязан производить впечатление на девушек…

И порою он так входил в роль, входил в такой креативный раж, что некая муза, ответственная на Олимпе за телевидение, сходила к нему и венчала его материальное чело виртуальным лавровым венцом.

Вот и теперь, вдруг-невдруг, но мысль пришла, да и какая мысль! На сто миллионов мысль! Под такую мыслищу рекламные агентства должны озолотить и телевизионный канал, на котором она прорастет в реальное шоу, и самого креативщика, что придумал… Ведь надо же такое придумать!

– Ты будешь ведущей супер-шоу "Фабрика золотых невест", – придав лицу выражение соответствующее значимости исторического момента, сказал Брэм, – мы дадим народу истинно новое вожделенное зрелище, а не компиляцию из старых, не мозаику из вечно любимого фигурного катания, бокса, цирка и концерта попсы, мы придумали новое, чего еще не было.

– И что ты придумал? Светлая голова? – встяхнув волосами и обняв Брэма за шею, спросила Алиса.

– Я придумал эпохальное, – сказал Брэм, задумчиво глядя в вечность, где ждала его слава, сравнимая со славой великих Феллини и Висконти, – я придумал истинно народное телевидение.

Так или иначе, но идея Володи Брэма действительно не была дурна, и даже более того, она была совсем не дурна и очень хороша.

Шутка ли? Потрафить самой заветной мечте каждой провинциальной золушки – выйти замуж за богатого и красивого!

– Пугачева сделала школу поп-звезд под названием Фабрика, а мы сделаем фабрику невест для богатых и красивых женихов, причем будем показывать эти свадьбы, и свадьбы эти будут совершенно реальными.

– А я? – спросила Алиса.

– А ты будешь ведущей этого шоу, – улыбнулся Брэм, – ты будешь ведущей, а я буду продюсером.

Этот разговор случился у них с Алисой в машине, в лимузине с буквами М и Д, который по приказу Севы вез знаменитостей из гостиницы Европа, где остановился Володя Брэм на Сызранскую улицу в клуб Максим Деголяс.

Глава четвертая

– Там к тебе какая то дама пришла, говорит, ты ее знаешь, – сказал Петя.

– Какая еще дама? – жуя бутерброд спросил Максим.

– Говорит, что Марина, говорит, ты ее знаешь, – ответил Петя.

Петя был старшим службы безопасности.

Это теперь их так называли, – старший службы безопасности, а раньше их называли швейцарами или вышибалами. А еще в бандитские времена про таких говорили, – стоит на воротах. Но не вратарь…

– Так что? Пускать ее или как? – Петя не уходил.

– Да гони ее в шею, – прожевав бутерброд и облизав пальцы, ответил Максим, – много тут таких Марин нынче ходит.

Петя хихикнул.

В их мужском общении поощрялось высокомерно-пренебрежительное отношение к женскому полу.

Тушников и к самому-то Пете относился с высокомерием, но Петя был человеком очень нужным и Максим поэтому старался не слишком усердствовать выражая своё над ним превосходство, потому что случись чего, кого на помощь звать? Петю!

Вот вчера, например, такие люди в клуб приперлись, не пустить – нельзя, формального повода нет не пускать, да и на дорогих машинах приехали и по всему видать, серьёзные. Они Максиму сразу не понравились. Уселись за ближний к сцене столик и нет, чтобы пить, курить, да друг с дружкой разговаривать о своих делах, а эти уставились на сцену, будто в театр пришли и ну – громко комментировать, да вступать в разговоры с девушками.

Сева, кстати, был весь вечер в клубе, и Максим подошел, пожаловался, мол, посмотри, что за люди такие, не попросить ли Петю и его вышибал вмешаться, а то к стриптизершам с репликами сальными, в певицу Настю, которая в этот вечер в качестве дежурной звёздочки была, самолетики сделанные из долларовых ассигнаций запускали, а ему самому, когда Максимушка вышел на сцену с номером своих анекдотов, непристойные жесты показывали, языком оттягивали щеку и пальцем показывали на рот…

Но Сева Максима отослал назад в зал и даже отругал, – мол, это его Максима работа, как арт-директора и как конферансье, а публика имеет право самовыражаться в своем настроении, на то это и клуб, а к службе безопасности, к Петиной помощи можно прибегать только в случае, если гости настолько распоясались, что их поведение мешает отдыхать другим или… Или представляет физическую опасность для артисток. Так, например, Петя смертельно на уровне рефлекса был проинструктирован, что если посетители, даже из ВИПов, распускают руки и хватают танцовщиц или стриптизерок, то Петя должен вмешиваться даже не спросясь у Севы. Руку за спину и волочь на улицу. А если так… А если словами, да самолетиками из американских денег, то это ерунда! И жесты непристойные в адрес конферансье – это тоже ерунда.

– Отвечай им словесной рудой, – посоветовал Сева, – на то ты и артист разговорного жанра.

Ох, и нелегкая это работа, изображать непристойного бегемота! Если по Корнею Чуковскому…

Поплелся Максим в зал и на сцену, Побрел.

А эти там за своим столиком уже полную сексуальную экибану устроили.

Из подсвешника и из подставки для фондю соорудили некое подобие дерева, на которое вместо листьев налепили стодолларовых и стоевровых бумажек.

Приманили к себе со сцены, отлепившихся от шеста стриптизерок Лену и Олю и заставили их танцевать приват-стриптиз возле их столика.

На это по правилам заведения они имели полное право – если договаривались с девчонками за наличные и при условии, что только смотреть и не лапать руками.

Ну, Максим вернулся к сцене, а эти его подзывают, иди мол, сюда.

Подошел.

– Тебя как, чудо зовут? – спросил самый наглый и самый гадко-улыбчатый.

– Максим, – ответил Максим.

– Ты здесь типа анекдоты травишь? – спросил гадкий.

– Ну, типа того, – ответил Максим.

– А расскажи нам пару приват-анекдотов, – сказал гадкий, снимая с чугунного подсвешника три стодолларовых бумажки и протягивая их Максиму, – покуда эти сучки нам приват-танец пляшут, ты нам приват-анекдоты трави.

– Это как это приват-анекдоты? – поджав в недоумении губы, спросил Максим.

– А так, чтобы только нам, а не всей этой шобле, – ответил гадкий, обводя зал рукой, – только нам с корешами, понял, чудо ты в перьях?

Максим на всякий случай оглядел зал, не смотрит ли на него Сева, и здесь ли на всякий случай Петя, если что… А потом взял из рук гадкого три сотни.

– Ну, рассказывать?

– Да ты присядь с нами, выпей нашего, – сказал гадкай, сделав знак своему приятелю, чтобы тот налил Максиму.

– Я не пью на работе.

– Да не стесняйся, выпей.

Максим поглядел в острые и как два северных полюса бесконечно холодные глаза гадкого, и понял, что лучше будет, если он подчинится.

Выпил пол-стакана виски, потом еще четверть стакана.

Рассказал пару-тройку самых новых анекдотов про блондинок.

Гадкий три раза громко смеялся. Его дружки тоже поощрительно ржали.

– Ну, а усы то ты зачем отрастил, чудо ты в перьях? – положив свою тяжеленную руку на плечо Максиму, спросил гадкий, – чтобы не узнали отрастил что ли?

– Да так, да были они у меня всегда, – в растерянности промямлил Максим.

– Сбрей, – не идут они тебе, – сбрей сейчас, – сказал гадкий. И таким голосом и так тихо сказал, что Максиму тут же захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться.

– Давай, вот, я тебе и ножичек вот острый дам, у него тут и ножнички есть, и отверточка и штопор…

Гадкий достал из кармана красный перочинный ножик со швейцарским белым крестом "swiss army knife", – давай я сам тебе один ус отстригу!

И тут Максима осенило.

– Тыща баксов, – сказал он.

– Годится, – ответил гадкий.

Гадкий общипал чугунное деревцо, сказал брысь Лене и Оле у которых глазки заблестели при виде денег и протянул десять бумажек Максиму.