Геза Сёч - Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи Страница 13

Так наставляла я свой народ. А в конце добавила:

— Вы помните того типа в двубортном пальто из драпа? «Пойте, пойте же, дети мои!» Люди ведь неслучайно любят прежде всего певчих птиц. Их завораживает их пение. Того, кто не умеет петь, а только орать способен, люди считают невоспитанным, неотесанным, да попросту — деревенщиной сиволапой. Вы только представьте себе — в одно прекрасное утро вертухаев встречает хор страусов!

— Но тогда почему не поют орлы, соколы, коршуны, пеликаны, совы? — поинтересовалась Туска.

— Этого я не знаю, спрошу у Нуар, — ответила я.

Сова Нуар, была, как я уже говорила, ночной птицей, черной как сажа, и обитала на липе. Я подружилась с ней несколько недель назад, когда в предрассветный час занималась на лесной поляне летными упражнениями. Неожиданно я почувствовала, что за мной следит пара глаз. Это была Нуар. Говорила она со мной очень доброжелательно, подбадривала, призывала не унывать. «У меня тоже не сразу вышло», — утешала она меня.

— Послушай, Нуар, — в ту же ночь стала расспрашивать я подругу, — почему вы, совы, не умеете петь?

— Дело в том, что когда-то и люди, и большинство пернатых, включая сов, начинали петь раньше, чем говорить, но случилось так, что, состарившись, многие птицы забыли, как надо петь.

— Вот уж не думаю, что ты способна что-то забыть.

— Не я, а мой род.

— То есть как это?

— Для того чтобы петь, нужно воспринимать мир по-детски, а еще быть способным выражать свои чувства. А мы — старики, знающие слишком много.

— Как это — слишком много?

— Так много, что это не выразишь и умом не охватишь.

— Слишком много — о чем? О мире?

— О мире. И о самих себе.

— А мы, страусы?

— Вы, страусы, способны лишь вечно щипать друг друга. Вот когда вы расстанетесь с этой детской привычкой, может, и петь научитесь.

Я задумалась над ее словами.

«А льва роль у тебя переписана?» — вдруг прозвучал в сумерках чей-то хриплый голос. «Там ничего, кроме львиного рыка», — ответил ему другой, на что третий, еще более грубый, надтреснутый и прокуренный голос: «Я и льва возьму. Я так рычать буду, что у зрителей сердце зарадуется. А сам герцог скажет: „Еще пусть рыкнет, еще пусть ревнет“». А предыдущий на это: «Если станешь реветь чересчур, то испугаешь герцогиню и прочих дам, они развизжатся, и за это одно всех нас повесят».

Я глянула на Нуар, ожидая, что она скажет. Но она, как мне показалось, наслаждалась загадочным разговором, который обладатель трескучего голоса заключил словами: «Но я так усугублю голос, так буду нежно поревывать, прямо как сосунок-голубок; соловушкой буду порыкивать».

66. Возвращение мага. Славка дает урок пения

Великая новость: после пятисотлетнего отсутствия на родину вернулся маг, который во времена короля Матяша[15], в отряде под началом Балажа Мадяра[16], участвовал в освобождении Отранто — единственной итальянской крепости, которую удалось захватить османам. Но Балаж со товарищи быстро навел там порядок, и огромную роль сыграл в этом трансильванский маг Янош, который своим волшебством осушил все колодцы турок, и многие турки погибли от жажды или впали в безумство, что тоже случается, когда человека лишают воды.

Кто был этот Матяш? Где это Отранто? Что следует знать о Балаже Мадяре? Я решила не раскрывать сове своего невежества.

— Тихо! — воскликнула славка, так называемая птичка-портниха, наша первая учительница пения. — Прекратите кудахтать.

Прямо так и сказала, и взрыв негодования едва не смел бедолагу с ветки.

Дело вовсе не в том, что наша речь не нуждается в совершенствовании. Я и сама не слишком-то лестного мнения о нас, страусах. Но чтобы — кудахтать?! Спонтанная полифония, образовавшаяся из топота ног, возмущенного свиста, вырывающихся из страусиных глоток яростных и грубых ругательств, заставила замолчать зарвавшуюся нахалку.

— Ах ты шкварка несчастная! — бушевал гнев народный. — Может, мать твоя и кудахчет! Мотай отсюда! Вы слышали эту малявку?!

И с тех пор эту выскочку мы в нашей округе не видели.

Янош поведал Нуар о том, что после итальянского похода он до последнего времени жил в Апулии, будучи там одним из семи магов провинции.

67. Урок жаворонка

Жаворонок был веселый и прыткий малый и тоже знаменитый певец, которого после неудачного опыта со славкой мы уговорили дать нам несколько уроков.

— Вот увидите, — обещала я другим страусам, — жаворонок взбирается по своей песне на небеса, как паук по своей паутине. Шандор Петефи это своими глазами видел и тоже взобрался за ним, как Человек-паук, другим словом, Спайдермен.

Жаворонок долго не колебался, а сразу взлетел и, зависнув в воздухе, самозабвенно запел:

Прошли худые времена,Ушла зима злосчастная,Открылось небо ясное,Земля покрылася травою,Я в ней гнездо свое построю,Вокруг свежо и зелено,Как скатертью застелено.

Веселье, свет!Веселье, свет!

Мне унывать не велено!

— Ну как? — спросил он, опустившись к нам. Впрочем, ответы наши его не очень интересовали. Он сиял от самодовольства, если не сказать — самовлюбленности. — Если хотите, то завтра продолжим, — прощебетал он и, игриво помахивая крыльями, улетел.

Мы тупо смотрели перед собой.

— Что скажете? — спросила я.

— По-моему, у страусов совершенно иное мироощущение, чем у этого идиота, — грустно сказал Голиаф.

— Какая-то показушная радость, пустое и лживое упоение, я тоже от него не в восторге, — высказался Володя. — Все это даже из его клюва звучало не слишком искренне, а что будет, если мы, сидя за колючей проволокой, вдруг запоем: «Мне унывать не велено?!»

О том, каково было общее настроение, можно судить по тому, что к нашему обсуждению присоединился и наш новый приятель Кукши, как звали мы кукушонка. Правда, мнение его особого веса не имело: его критику мы объясняли банальной ревностью, завистью дилетанта к профессиональному исполнителю. Все это — месть профана, решили мы, которому в лучшем случае — и это предел мечтаний — суждено нести службу в дряхлых настенных ходиках в какой-нибудь богом забытой деревне. С ним, короче, все было ясно, и на этого мелкого карьериста, на его многозначительные покачивания головой, на все его мимические потуги и критическое подергивание клювом — ведь он даже говорить так и не научился — мы внимания не обращали.

Жаворонка давать нам уроки пения мы никогда больше не просили. Но, по-моему, он этого не заметил: пребывая все в том же радостном состоянии духа, он и думать о нас забыл.

68. Погоня. Страусиная упряжка. Крылатая змея

Подозрение падает на темнокожего кафра по имени Матакит — уже только потому, что он сам, на что невозможно было не обратить внимание, счел за лучшее пуститься в бегство.

(Как бежали из Румынии — интересно, что это за страна? — дикие кошки и кабаны.)

Беглец, для того чтобы его не догнали, раздобыл где-то кабриолет, запряженный страусом.

Птица эта бежит быстрее всех животных и необыкновенно вынослива. Надо прибавить к этому, что упряжные страусы очень редки, так как их трудно приучать к езде.

Или вообще невозможно.

Цикады, как и бабочки-однодневки, живут всего один день. Их надсадные голоса заполняют весь лес. И живут они лишь при условии, что температура воздуха выше тридцати градусов, если ниже — они замерзают.

Вопль в лесу: «Спасите! Наважденье! Нас околдовали! Молись, ребята!»

Альби пишет в своих мемуарах, что крылатая змея вовсе не вымышленное животное, он видел ее своими глазами на полуострове Юкатан. Встреча была не из приятных, ибо сия змея — одна из самых ядовитых в мире (или самая опасная из ядовитых — я точно не помню). Она едва не загипнотизировала Альби. На вид она больше напоминает лебедя со змеиной шеей и головой — широкой и плоской, в форме латинской «V». Окраска обычно белая, с серыми пятнами. Пролететь она может только несколько метров. А ног у нее нет вообще. (Теперь уж и змеи летают? все кому не лень? сколько угодно? и только у нас ничего не выходит? что за бред? что за бред?) Индейцы майя почитали в пернатой змее Творца, но, с тех пор как согласие между майя и их богами нарушилось, змеи эти практически вымерли.

Этой частью воспоминаний Альби Володя был очарован и снова и снова просил зачитать их.

69. Урок соловья. Опять конные статуи

— Для нас, страусов, этот жаворонок слишком весел. Будь добра, посоветуй кого-нибудь, кто не будет из кожи вон лезть, демонстрируя нам свою жизнерадостность, — упрашивали мы сову. — Не для нас этот показной оптимизм.