Вера Колочкова - Трудности белых ворон Страница 13

Она быстро оделась, нацепила на Фрама ошейник, заглянула в комнату к матери. Шурочка лежала на кровати, вытянувшись в струнку, изредка всхлипывала. На лицо она уже успела наложить толстым слоем коричневую маску из чего–то непонятно жирного

и блестящего. « Фу, гадость какая…» — поморщилась Люся. – «Если взять немного гуталину, и добавить в него машинного масла…», — вспомнились ей их с отцом недавние упражнения. – «Теперь сама с собой играть буду, пока с ума не сойду…» — вздохнула она и тихо прикрыла за собой дверь.

— Пошли уже, пошли… — выпуская скулящего Фрама, грустно улыбнулась девушка. — Ничего, ребятки, устроимся как–нибудь. Ты погуляешь, Шурочка успокоится… Вы у меня хорошие ребятки, послушные…

Отстегнув поводок в небольшом скверике у дома, Люся устроилась верхом на спинке скамейки, вросшей наполовину в грязный снег, съежилась, сунув руки в рукава куртки. Сразу накинулся на нее злющий февральский ветер, норовя пробраться под накинутый на голову капюшон, морозя поджатые коленки. Холодно… На душе тоже

было холодно. Ей казалось, что она, душа, тоже замерзает внутри нее, превращается в маленькую ледышку и скоро упадет ей под ноги, разбившись на тысячи мелких осколков. И тут же пожалела она почему–то, что не оставила свой телефон тому занятному парню из ночного поезда – сейчас уже названивал бы ей, наверное, рассказывал вовсю свои байки про ее природную замечательную самость, так похожую на теплый розовый камень…Или про лампочки бы свои рассуждал – тоже очень забавно…

Люся зачем–то прислушалась к себе, будто тоже решила обнаружить внутри некую лампочку — даже от холода трястись перестала. Внутри, конечно же, ничего такого не обнаружилось. Лежит там бедная Шурочка, обрыдалась вся насквозь, а ей и домой даже идти не хочется, и жалеть ее почему–то совсем не хочется… А надо…

Она спрыгнула со скамейки, потопала замерзшими ногами, громко позвала Фрама. Он тут же послушно вырос перед ней из темноты, завилял хвостом, подставляя ошейник.

«Сейчас приду домой, согреюсь и сама этому парню позвоню, время еще не совсем позднее », — решила она, бегом направляясь к дому, — « Устрою себе еще один сеанс психоанализа! По телефону–то он ведь тоже вроде как халявный получается. Только вот вспомнить бы, куда я бумажку с его номером запихнула…»

— Да ладно тебе, Люсь! Подумаешь, трагедия – отец ушел! Не умер ведь… Ты ж не маленькая уже, проживешь и без отца! Я вот всю жизнь без отца прожил, и ничего! – шептал в трубку ее новый знакомый.

— А ты почему шепчешь? Разговаривать не можешь?

— Могу, только тихо… Бабка Нора недавно уснула, будить не хочется. Она и без того бессонницей мучается…

— А ты что, вместе с бабушкой живешь?

— Да, с бабкой и с матерью. Вообще–то они вместе в этой комнате жили, у меня своя была. А сейчас обстоятельства изменились, я с бабкой жить буду.

— Почему?

— Слушай, а давай завтра лучше встретимся, и я тебе все расскажу…И твою проблему обсудим! Я могу прямо к тебе подъехать, могу обед приготовить, могу и с мамой твоей поговорить, если тебе так не хочется…

— Ну, хорошо, приезжай… — неуверенно протянула Люся.

— Ты когда дома будешь?

— Часов в шесть.

— Все, договорились. Я к шести и подъеду. Диктуй адрес!

А утром они с матерью дружно проспали. Шурочка заполошно бегала по квартире, путалась под ногами, все время что–то искала и никак не могла найти. Лицо ее было отекшим, волосы сухими вихрами торчали в разные стороны, под глазами образовались черные провалы. « Боже, боже, на кого я похожа!», — с ужасом причитала она, разглядывая себя в зеркало, — « И косметический лед у меня, как назло, закончился, и гимнастику сделать не успеваю…Боже, как я с таким лицом на люди–то покажусь!»

Забежав в офис, Люся, на ходу разматывая шарф, рванула к исходящему нетерпеливой трелью телефону: " Да! Здравствуйте… Помощник адвоката Петровской… Да, да. Я помню вас…Я обязательно все передам Ларисе Александровне, не беспокойтесь. Всего доброго… " Не успела она отдышаться, как телефон заверещал снова. На сей раз звонила сама Лариса Александровна, ее работодательница, адвокат Петровская — дама, приятная во всех отношениях, если по Гоголю, и обладающая всеми нужными для своей профессии качествами, если судить согласно требованиям нашего трудного времени : и суммой необходимых знаний, и напористостью, и хитростью пополам с обыкновенной женской стервозностью, и нехилыми актерскими способностями, которые все вместе и создавали классически обаятельнейший образ надежной защитницы, способной лихо разрулить любую самую сложную жизненную ситуацию — за хорошее вознаграждение, разумеется…

- Люсенька, ты почему вчера на работу не явилась? Ты только на три дня отпрашивалась, — с ходу начала выговаривать ей в трубку адвокатесса, — я тут без тебя зашиваюсь совсем…

- Да поезд опоздал, Лариса Александровна. И дома у нас неприятности — отец вчера ушел…

- Куда ушел?

- К другой женщине.

- Да что ты говоришь! Как интересно! — оживилась адвокатесса. — Я через часик приеду, и ты мне все–все в подробностях расскажешь!

Люся от всего сердца ругнула себя за болтливость – такую «манкую» тему зачем–то подкинула ей на язычок… Лариса Александровна действительно очень страстно любила обсуждать проблемы разводов, и не столько юридическую их сторону, сколько эмоциональную. Всегда давала советы своим клиентам, знакомым, знакомым знакомых, сладостно комментировала перипетии отношений бывших супругов, хотя сама замужем отродясь не бывала, а с проблемами развода сталкивалась только теоретически, так сказать, по факту, когда дело у бывших супругов доходило до раздела совместно нажитого имущества.

Включив чайник, Люся достала из шкафчика свою кружку, насыпала большую ложку растворимого кофе. Сахару в сахарнице не оказалось совсем. Ну конечно, ее ж не было три дня, а Лариса Александровна сама купить не соизволит–не царское это дело. И ни конфет нет, ни печенья. Пустые вазочки сиротливо стояли на подоконнике одна в другой, будто извиняясь за аппетит начальницы — большой любительницы сладкого.

«Придется пить без сахара», — загрустила Люся, глядя на исходящую паром кружку. — " А без сахара я не люблю. Горько…» Что ж делать, покупка чайно–кофейных атрибутов тоже входила в ее обязанности, так что обижаться ей было не на кого. Любишь — не любишь, а выбирать не приходится…

Утро прошло в обычных суетливых хлопотах, телефонных звонках, изучении накопившихся в ее отсутствие срочных документов с приклеенными на них яркими желтыми, написанными торопливой рукой адвокатессы записочками : переделать, срочно отвезти, позвонить–уточнить, заполнить…

Наконец в офис вплыла в распахнутом черном длинном пальто, в яркой красной шляпе с широкими полями ее работодательница. " Дыша духами и туманами, всегда без спутников, одна…» — ерничая, продекламировала про себя Люся, наблюдая, как та неторопливо снимает перед зеркалом свою шляпу.

- Ну и как, притащила за ухо из Уфы своего Глебку? — насмешливо спросила Лариса Александровна, слегка повернув к ней голову. — А что у вас там с отцом произошло? Давай рассказывай, а то у меня встреча с клиентом назначена, придет скоро…

- Да чего там рассказывать, — обреченно произнесла Люся, — Глеб будет жениться на другой девушке, отец ушел к другой женщине… Обыкновенные поступки обыкновенных мужчин.

- Ну уж не скажи! Почему это обыкновенные? Это подлые поступки! Зачем вот твой Глеб тебе три года голову морочил? Чтоб ты ему курсовые писала да рубашки стирала? Использовал тебя, как дурочку последнюю! А отец? Он вас с матерью хоть с чем–то оставил? Как вы жить вообще будете?

Стоя посреди маленькой приемной, Лариса Александровна разразилась в сторону Люси яркой, страстной и по–адвокатски аргументированной речью – куда там до нее Плевако, он и рядом не стоял… В этой ее речи определенно и четко прослеживались две основные темы: Люсина глупость по отношению к Глебу – раз, и Люсина глупость по отношению к отцу — два. Первая Люсина глупость, по мнению Ларисы Александровны, состояла в том, что Люся отдала себя Глебу авансом, полный расчет с него в виде синенького штампика в паспорте так и не заполучив. Вторая Люсина глупость состояла в том, что она не решила с уходящим к другой женщине отцом самый основной вопрос – квартирный. Лариса Александровна вообще считала этот вопрос исключительно щекотливым, хитрым и решающимся всегда в сторону женщины несколько несправедливо, потому как уверена была, что все в этой жизни должно быть поровну: если у семейного мужчины вдруг неземная любовь образовалась – пусть живет в шалаше, а брошенной супруге комфорт обеспечит на оставленной жилплощади, ей и без того, как говорится, хреново. Заканчивая свою пламенную речь, она просто–таки обязала Люсю немедленно бежать к отцу и тащить его побыстрей из квартиры выписываться, пока у него чувство вины не атрофировалось полностью: