Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай) Страница 13

— С другой стороны, если бы я не подошла, вы бы не заговорили, может, и берег бы не обрушился…

— Обязательно бы обрушился, — сказал он со странной убежденностью.

И только сейчас ощутилось, как через немоту, ходульно и словно порозь движутся все части тела. А по спине мурашками пробегает нарастающее «у-у-х-ф»! Она несколько раз оглядывалась — не примерещилось ли? Нет. Выпавший из берега земляной кусок все также горбился поверженным зверем. Казался еще больше, тяжелее. Ей приходилось откапывать погибших под завалами в шурфе, доставать угоревших. Было жалко, горько. Были слезы и плачь. Но никогда сердце не пугалось: вот он, есть, и его уже нет! И так слаб, беззащитен во всем этом человек — даже самый сильный, самый талантливый и умный человечище!

— А вы хоть меня-то помните? — ей показалось, что он принимает ее за другую.

— А что? — стал он ощупывать голову. — У меня голова прохудилась?

Удивительно, как из серьезного, даже угрюмого, замкнутого, он делался враз шутливым и открытым.

— Нет, — засмеялась она. — Просто я ничем не особенная.

Засмеялся и он.

— Удивительны русские люди! — покачал он головой. — Девушки русские удивительны!

Ее почему-то изумило слово «русские» — и почему оно ее изумило?!

— Один торговец алмазами говорил, что в мире нет двух одинаковых алмазов. А уж тем более нет двух одинаковых людей. Ты особенная, Огонек, какая еще особенная!

«Советские», надо было сказать, — разгадала она причину своего недоумения, — «советские» же!

Они шли по луковой косе, по этому зеленому ворсистому ковру, раскинутому у реки. Она слышала только его шаги, ступающие бережно, жалеючи налитое трубчатое луковое тело. Но сгустившиеся зеленые сосцы все равно угадывали под ноги, сочились, и луковый въедливый дух застилал глаза.

— Алмазы — они только с неба падают? — помнила она его рассказ о метеорите Новый Урей.

— Почему только с неба?

— Ну, вы же сами нам лекцию рассказывали…

— Ах, вот как вы меня поняли! Гнать таких преподавателей надо в три шеи!

— Вы простите, — засмущалась она, — я ведь совсем не знала, что… что, — слова пропадали из головы, — что актив курса тогда обратился к руководству…

— Пустяки, — коротко засмеялся он. — Нет, не только с неба…

Он говорил, и земной зеленый мир будто выворачивался, виделся обратной стороной, будто доха наизнанку. Стал он желтым и голым. Под палящим солнцем терялась даль. От зноя пересохло в горле, и мал казался себе всяк пред этой выжженной далью с Оранжевой рекой, из которой не напьешься, потому что и вода в ней — оранжевая. На пустынном пространстве Южной Африки зияла большая дыра. Это был карьер Кимберли. Вокруг него ютились лачужки. А в самой дыре, казавшейся провалившимся вглубь земли многоэтажным домом, в люльках и на помостах, подвешенных за тросы и веревки, работали старатели. Словно дятлы и жуки-короеды, они углублялись в отвесные стены, выдалбливая свои лунки, выгрызая отдельные норы. Каждый заботился только о себе, о своем. Все, что касалось общего, было устроено плохо: подходы к этим проемам и скважинам, заграждения от обвалов и падающих камней, отводы для прорвавшихся подземных вод. Люди часто гибли. Забирала людей малярия, тиф, а иных и просто голод. Здесь каждый мог надеяться только на себя, прожить тем, что он добудет. Одни гибли, иные запивали. Но случалось, когда с утра у искателя во рту не было маковой росинки, к обеду он посматривал вниз и подумывал, не завершить ли всю эту историю разом, в один прыжок, и уж прикрывал глаза, примериваясь, а потом брал в руки инструмент и… к вечеру оказывался одним из богатейших людей округи!

О разбогатевших добытчиках слагались легенды. Правда, как и в народных сказках, где удача всегда идет тому, кто о ней не печется, в них мало рассказывалось о человеке, успеха добившегося трудом. А вот пошел некто в церковь, на колени встал в молитве, а он, алмаз, — и вот он! Играла девочка камешками, да в ухо один и засунула — вытаскивать-то стали, батюшки свет — алмаз! Иной брал хитростью: расточил на «камушки» донышко бутылки из-под Шампанского, в харчевне, как бы под пъяную лавочку, похвастался, что нашел столько алмазов на своем участке. Скоро втридорога продал этот участок, и поминай, как звали: больше его никто никогда не видел, но слух идет по сей день.

Добытчики тешили себя этими историями в часы отдыха и застолья, и вновь спускались в большую яму, взбивали, словно масло, пески в лотках, осадок раскладывали на берме, «прощупывали» каждый камешек деревянным скрепером. Самые неутомимые прихватывали для работы и ночь, запаляя факелы и свечи. Так что, если бы незнающий человек забрел в эти края и заглянул в карьер, он мог бы принять увиденное за бесовское наваждение, а то и за адовый котел! И раздавался крик в нем страшный, последний. И колотилось чье-то сердце в сладостном восторге, барабанило в раструбе ямы до небес, оглушая счастливого искателя!

Как Агане было жалко всех этих людей! Никто им не подвозил провизию, не высылал палатки, не выплачивал по осени заработную плату, независимо от того, есть результат поиска и или его нет! А главное, как жестоко они ошибались, стремясь к богатству: ведь счастлив человек только тогда, когда он работает для других, для общества!

Одно оправдывало их — они были первопроходцами. Прежде алмазы находили отдельные искатели в россыпях Индии и Бразилии. Именно в Южной Африке впервые началась промышленная разработка алмазных месторождений. Это было во второй половине девятнадцатого века. После того, как в одна тысяча восемьсот шестьдесят шестом году, маленький сын фермера нашел алмаз на берегу реки Оранжевой: белый мальчик, отделенный от забав с африканским детьми цветом кожи, от одиночества перебирал камушки, и облюбовал один из них, играющий светом.

Нагрянули сотни и тысячи, алчущих скорого богатства. Перекопав и просеяв гектары земли, они стали обнаруживать небольшие «очаги», на которых залежи алмазов сгущались. Особенно урожайными на такие «родники» оказались земли фермеров братьев Де Биров, которые тотчас сумели продать свой участок в десять раз дороже прежней цены. Как они радовались и полагали, что обхитрили всех, и как скоро кусали локотки и рвали на себе волосы, поняв, что земля их стоила больше в сотни тысяч раз!

Старатели, сняв верхние слои галечника, натыкались на голубоватый камень, и на этом бросали яму. Этот камень трудно было мельчить, да и глубина, на которой он располагался, становилась опасной для работ. Считалось также, что и алмазов в нем нет. И не появись в этих землях восемнадцатилетний чахоточный рыжий британец Сесил Родс, может, еще не скоро была бы разгадана тайна голубого камня. Он занимался продажей насосов для откачки воды из карьера, поглядывал на всех сверху и соображал. Скоро Родс стал скупать участки, которые большинство считали отработанными, подогревая слухи, что нет в голубом камне алмазов. Что двигало этим человеком? Знания? Он не пропивал деньги в харчевнях, не транжирил их в борделях и на бегах, а тратил на учебу. Догадка? Так или иначе, но именно голубой камень — кимберлит — оказался «виновником» появления производственной добычи алмаза в доступных человеку слоях Земли. А Сесил Родс стал владельцем кимберлитовой трубки — первого открытого на Земле природного месторождения алмазов.

Агане виделся этот веснушчатый рыжеволосый парень, заглядывающий в колодец с голубоватым каменным дном. И ему, тому юнцу, как и ей сейчас, открывалось, что камень — он только с виду камень. Когда-то, сотни миллионов и даже миллиарды лет назад он жидкой кипящей пучеглазой магмой вырвался из недр Земли, прихватив на пути — как бы смыв потоком — хранимые в глубине богатства. Алмазы.

Что это было для Земли? Прорвавшаяся рана? Дыхание пор? Роды?

Аганя ступала и подушечками пальцев, казалось, чувствовала, как на сто пятидесяти километровой глубине залегают кристаллизовавшиеся из углерода алмазы. Не так уж много — если по расстоянию. Но представить страшно — если прокопать вглубь. В тридцатиметровый шурф заглянешь — и то в голове начинает покачиваться. А тут… Получается, не столь алмазы они ищут, сколь камень, который в давние времена вынес их с земных глубин. Кимберлит: по названию городка, который вначале старатели окрестили Новая лихорадка, а потом тогдашний британский министр по делам колоний, видимо, из большой скромности присвоил ему собственное имя: Кимберли.

Алмазы называют «слезы земли». Но, может, это ее семя?

Бобков замолчал. Шел чуть впереди. Такой маленький между небом и землей. Небом, с которого падают алмазы, и землей, из которой они вырываются вверх. Казалось, все это стремление навстречу друг другу замыкается на нем. Вот сомкнулось, и слова ждет. Его слова, заповедного.

Он приблизился к костру, склонился над кипятком в котелке. Потер ладоши. Сразу стал простым и житейским.