Максуд Ибрагимбеков - Обжалованию не подлежит Страница 13

— Подумал и говорю, в Баку чужим ты себя ощущать не будешь.

— Виктор Самарсков везде чужой, — серьезно сказал Витек.

— Спорить с Чайльд Гарольдом в двадцатом веке труднее, чем я думал, — усмехнулся Сеймур.

— Чайльд Гарольд для меня пустой фанфарон, который бесился с жиру. Ты лучше не спорь, а записывай, говорю бесплатно: быть чужим в Париже или в Алби гораздо лучше, чем быть чужим в Баку или Перми. Ну как, нравится тебе афоризм? Эхо до тебя доносится?

— Ничего не понимаю. Ты ведь так надеялся вернуться!

— Я и тебе не советую ехать.

— Не поеду, если объяснишь, почему после стольких лет ожидания мне не надо возвращаться.

— Говорю тебе: не надо! Я в этом уверен. Ты же знаешь, я человек интуитивный и все чувствую. Короче говоря, я не боюсь, но знаю, что еще один концлагерь я не выдержу. И ты тоже не выживешь.

— Странные мысли. Никаких концлагерей больше не будет! Витек! Ты подумай. Прошу тебя. До отхода поезда еще сутки. Подумай.

— Подумаю, — безучастным тоном обещал Виктор Самарсков. — Ты прав. Надо подумать.

Часть вторая

Жизнь большинства людей при внимательном рассмотрении являет собой нескончаемую вереницу упущенных возможностей. В основном успеха добиваются те, кто наделен способностью на перегруженной магистрали Жизни, не пропустив неприметный поворот, успеть в нужный момент свернуть на заветную дорогу с односторонним движением, ведущую к счастливой любви, богатству и славе, и катить по ней вплоть до полного достижения цели.

С этим утверждением, основанным на жизненном опыте людей, склонных к обобщениям, возможно, не согласился бы главный субъект хроник переходного периода Сеймур Рафибейли. Если бы кому-нибудь удалось его разговорить, он попытался бы на примере собственной жизни убедить собеседника в том, что к нему это сомнительное суждение ни с какой стороны не относится. Он рассказал бы, что, начиная с самой юности и кончая текущим днем, не пренебрег ни одной из полезных возможностей, время от времени возникающих на его жизненном пути, но удачи ему это не принесло.

Будучи по природе правдивым человеком, Сеймур признал бы, что если он остался в живых и сейчас, сидя в котельной шафранного совхоза в селенье Амбуран, беседует со своей собакой, то все же произошло это исключительно благодаря стечению необъяснимых обстоятельств. Он рассказал бы, что добирался сюда четырнадцать лет по дороге, которую выбрал сам. Но так как Сеймур в конце пути стал скрытным и неразговорчивым, то он наотрез отказался бы откровенно поговорить даже с очень приятным и доброжелательным человеком.

Ему никогда не приходило в голову жаловаться на судьбу, но и благодарности ни к Богу, ни к людям он не испытывал.

В кочегарке было тепло. Это было единственное место, которое ему предложили после возвращения в Баку. Он просился на любую работу в рыбачью артель, но председатель сельсовета Самандар ему отказал, потому что в сопроводительной бумаге указано, что деятельность поселенца не может быть совместима с пребыванием в трудовом коллективе. Об этом Сеймур узнал в день прибытия в Амбуран. В Амбуране он очутился вследствие одного странного обстоятельства. По первоначальному замыслу, оформленному в виде решения особой комиссии НКВД, он должен был выехать в Дашкесан и работать там разнорабочим на тамошнем железном руднике. Но в день выезда из Баку неизвестный высокопоставленный чиновник этого ведомства собственноручно изменил решение особой комиссии и пунктом временного пребывания Сеймура Рафибейли указал шафранный совхоз в Амбуране, что и нашло свое отражение в сопроводительных документах временно перемещенного зэка. Ходили маловероятные слухи, что сделано это было по личному распоряжению первого секретаря ЦК Багирова. Слухи не подтвердились. Отражения этого факта не нашлось и в архивах НКВД.

В Амбуран Сеймур приехал на черной «эмке» вместе со старшим лейтенантом НКВД Гудретом Назимовым, очень худым молчаливым молодым человеком в сером выутюженном сером костюме и застегнутой на все пуговицы темно-синей рубашке. Лейтенант ехал впереди рядом с водителем, а конвоир и Сеймур на заднем сиденье. Назимов всю дорогу молчал, и лишь когда подъехали к одноэтажному зданию сельсовета, бросил конвоиру одно лишь слово «введи!». В кабинет председателя сельсовета Самандара Калантарлы старший лейтенант вошел также предельно бесшумно. Он прижал носок ботинка к двери и с силой толкнул ее. Дверь бесшумно распахнулась, и Сеймур в первый раз увидел Самандара Калантарлы. Человек, которого он увидел, не понравился ему сразу и навсегда. Самандар сидел за столом и, сосредоточенно разглядывая в зеркале на своем лбу созревший фурункул, осторожно прикасаясь кончиками пальцев, мазал его кремом. Увидев товарища Назимова в своем кабинете, Самандар мгновенно обтер руки об живот и выскочил из кресла ему навстречу, одновременно изображая улыбкой и телодвижениями радость и удовольствие от неожиданной встречи.

— Прежде вымой руки, — в ответ на попытку рукопожатия хмуро сказал Самандару Назымов. Упитанное тело Самандара с поразительной резвостью прошмыгнуло на всех своих нижних конечностях к умывальнику в противоположном углу кабинета и принялось, как хирург перед операцией, долго и тщательно мыть руки. Лейтенант пальцем показал Сеймуру на стул, а конвоиру на дверь. Конвоир тут же вышел, а Сеймур занял указанное ему место напротив лейтенанта Назимова.

Лейтенант сказал Самандару, что гражданин Рафибейли определяется на работу кочегаром-истопником в котельную шафранного совхоза. Самандар почтительно слушал, его почти квадратное лицо с массивным подбородком и узким лбом над маленькими, узко поставленными колючими глазками выражало готовность выполнить любой приказ, но Сеймуру показалось, что планы Назимова по поводу его трудоустройства хозяину кабинета не понравились.

— Я договорился с проверенным человеком, он член партии, кочегар с большим стажем, — сказал Самандар, но Назимов его не слышал, он внимательно читал какой-то документ, извлеченный из планшета.

— Ты понял, что я тебе сказал, — вдруг перебил его Назимов. — Говори по делу. Если у тебя есть какие-нибудь серьезные соображения, не скрывай, можешь быть откровенным.

Самандар настороженно посмотрел на Назимова. На его лице появилось выражение бывалого подследственного, почуявшего подвох со стороны коварного прокурора.

— Извините, товарищ Назимов, никаких своих соображений у меня нет! Я свое место знаю, — сказал он. — Хочу только сказать, что нужен ночной сторож на новые виноградные плантации. Прошлой зимой сто тридцать лоз кто-то выкопал.

— Ты хочешь сказать, что украли сто тридцать лоз элитного винограда?! Это же саботаж в чистом виде.

— Восемьдесят пять мы уже нашли и посадили на прежнее место.

— Разыщи и остальные. А то люди подумают, что у сельсовета кончился остаток авторитета.

— Найдем, разыщем, сегодня, завтра… В дальнейших целях безопасности хочу взять сторожа.

— При чем здесь сторож? Я сегодня хоть один раз сказал тебе слово «сторож»? Сколько я должен повторять — шафранный совхоз, кочегарка, истопник. Ты все понял? — судя по изменившемуся цвету лица, который приобрел оттенок незрелой фисташки, он начал сердиться.

— Все будет сделано, товарищ Назимов! Прошу вас, не сомневайтесь.

Сеймур заметил, что ботинки одетого с иголочки Назимова слегка испачканы и ему почему-то стало интересно, как поступит Самандар, если товарищ лейтенант изъявит желание их срочно почистить.

— Имей в виду, если ты при мне еще раз скажешь это слово — «сторож», я на тебя очень обижусь. Ты меня понял? — успокаиваясь, сказал старший лейтенант. Он вынул из планшета папку и протянул Самандару. — Это сопроводительные бумаги. Распишись в получении.

После того как Самандар подписал каждый из двенадцати листов содержимого папки и запер ее в сейфе, они поехали в совхоз. Впереди ехала «эмка», за ней полуторка, в кабине которой рядом с водителем возвышался Самандар.

Дорога шла вдоль берега. Впервые после возвращения в Баку Сеймур увидел Каспий. Дул северный ветер, и так же, как в прежние времена, пронзительно и тревожно кричали чайки. Весь песчаный берег вдоль дороги был в черных пятнах нефти. Этого раньше не было. Сеймур сразу перестал думать о загрязненном береге, когда увидел в открытом море, почти на линии горизонта, две нефтяные вышки. У него было острое зрение, и, приглядевшись, он понял, что не ошибся, это были не мачты кораблей, а обычные нефтяные вышки, которые стояли, по всей видимости, на искусственных основаниях — островах. Назимов перехватил его удивленный взгляд.

— Это вышки морской нефтедобычи, — объяснил он Сеймуру.

— Раньше такого не было…

— За четырнадцать лет вашего отсутствия здесь многое изменилось. Теперь нефть добывают и в открытом море.