Екатерина Перченкова - Прокотиков (сборник) Страница 14

И что-то мягко шлепнуло его по затылку, сбив прицел. И еще раз. Охотник завел руку назад – тигру деться некуда, а вот что это там… Что-то острое впилось ему в запястье выше перчатки. Охотник выругался и приподнялся на четвереньки. Мягкое и тяжелое повисло у него на воротнике, куртка затрещала – раздался противный вой и снова не то когти, не то клыки – на этот раз в шее… Кошки! Те самые, бродячие, смердящие, как сто помоек сразу… Он привык, что кошки – трусоватые создания, мастера прятаться или убегать, кошки не охотятся на людей и не нападают…

Но эти нападали. Зверь прыгнул ему на шлем – облезлый хвост закрыл глаза. Настырные твари повисли на локтях, не давая взять винтовку (впрочем, винтовка против кошек и не годилась, тут бы нож – но кошки как будто понимали – и висели на руках, раздирая их в кровь).

Он отшвырнул троих или четверых, но к нему уже бежали новые, они лезли отовсюду, сверкая глазами, издавая утробный вой, задрав ощетиненные хвосты, как флаги. Охотник схватился все-таки за нож, но тут из кошачьих рядов вдруг выкатилось что-то черное и бросилось на врага. Лай и хриплый клекот, оскаленная до самых ушей пасть, желтые клыки! Охотник был человек жестокосердный, сильный и хладнокровный – но нападения маленькой диванной собачки часто не выдерживали и более храбрые мужи. «Уберите собаку! Уберите собаку!» – завопил он, обращаясь неведомо к кому, взмахнул ногой, потерял равновесие и покатился вниз со склона. Бублик рыкнул ему вслед и взрыл землю задними ногами, столкнув винтовку по другую сторону гребня.

Из кустов выбрался Бисс, слегка помятый и поцарапанный. Снизу подтянулся Мотыль. У него на лапе еще болтался лоскут от охотниковой куртки.

– Он вернется, – сказал Бисс. Этот кот вообще был скептик и маловер.

– Ну и что, – отвечал Мотыль. – Опять прогоним. А зато смотри, как хорошо получилось.

Он лег на краю бывшего карьера рядом с бойцовым котом и маленьким черным псом – и втроем они еще долго смотрели, как на ясном утреннем солнце старый тигр ловит в пруду рыбу.

Марина Воробьева

Кошачий Бог

– А ну вали отсюда! Я тебе говорю, ты! Ты, старая крыса из котомки нищего Шимона, ты, вонючая подошва башмака с рыночной помойки, ты, бывшая бахрома засаленного коврика у самой занюханной иерусалимской двери, чтоб об тебя ноги вытирали до скончания твоего века, то есть еще минут пять, не больше! Проваливай, слышал?!

– Чего разоралась, цыпочка? Подвинься, дура горластая, это мой кусок! А то кааак!

– Ой держите меня, он меня «кааак»! Я тебе не цыпочка, а подружка местного вышибалы. Мы с ним тут кормимся, а ты иди вон туда на рынок и жри из помойки, башмачная подошва!

Огромный, когда-то белый кот с черным пятном на морде дожевал свой кусок швармы под столом и недобро посмотрел на пришельца. Он склонил голову, показав черное драное ухо, зарычал басом и поднял лапу. Пришелец оценил тяжесть этой лапы, каждый коготь белого был втрое толще, чем у среднего котяры.

– Да ну вас, – рыкнул пришелец, опустил голову, чтобы не смотреть на страшные когти, и бочком потрусил в сторону рынка.

Белый кот еще пару раз стукнул увесистым хвостом по асфальту, пробурчал: «Ходят тут всякие», – потянулся и лег отдохнуть. «На ложе моем нынче искала я того, которого любит душа моя», – проносится в моей голове, и я удивленно прижимаю уши, не в силах вспомнить, где я это слышала. Черная кошка наконец добралась до своего законного куска и теперь смакует его, поворачивая то вправо, то влево, раздирая зубами и лапами. «Черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы», – вспоминаю я. Не знаю, откуда это в моей голове.

День сегодня выдался славный и нажористый, с утра пришел студент Шай, как всегда взял шварму в пите и уселся на улице. Шай всегда что-то читает, когда ест, и не смотрит на питу, набитую шавармой и салатом. Иногда он о ней вспоминает и подносит ко рту, пока он жует один кусок, еще два непременно выпадают и оказываются под столом, котов он вообще не замечает, можно спокойно подойти, брезгливо отогнать лапой зеленый острый перец, тащить свою добычу в сторону. И там не спеша жевать. Как раз успеешь съесть, пока студент соберется откусить еще раз и опять уронит пару-тройку жирных кусков мяса.

Вот к той шумной компании лучше не приближаться, эти ничего не роняют, зато могут и пнуть, если не отскочить вовремя.

…А вот и старая знакомая, ее зовут Керен. У нее в тарелке много мяса, там и сердечки, и печенка куриная, и кусочки грудки, вкуснятина. У Керен совсем седые волосы и жесткие руки в крупных морщинах. Она не начинает есть, пока с нами не поделится, сама подзовет и с руки кусок печенки предложит, а не швыряет на землю, как некоторые, так и берешь этот чистый кусочек без единой песчинки, так и мурлычешь. А как наешься, она еще и за ухом почешет, ей даже дружок мой недотрога ухо подставляет, никому не дается, только ей. И на спину потом переворачивается, а Керен ему живот чешет, он от удовольствия аж лапы раскидывает и глаза щурит, весь измурчался стервец, а со мной только порыкивает, да и то не так громко. Меня-то не забывай, Керен, почеши тут, да-да, здесь, мурррр.

– Ну все, помурчали и будет, теперь дайте поесть, – Керен выпрямляется, кладет на колени салфетку и окунает кусок питы в тарелку с хумусом. Мы поднимаемся и уходим, мой бандит даже лбом в меня тычется, довольный, очень уж печенку любит. «…ибо ласки твои лучше вина», – даже не буду думать, откуда во мне эти слова, не хочу думать.

Весь день мы едим и дремлем, перебираясь в тень от наползающего на нас солнца, а когда уже совсем темно, и на небе виден Кошачий Бог, хозяин забегаловки закрывает дверь и выносит нам ужин.

– Жирные коты, – говорит он ласково, – жирные наглые коты.

Мы съедаем немножко, чтобы ночью быть сытыми и не искать еду, один кусок мяса мой бандит зажимает в зубах, но не жует, и мы бежим по улицам, мы бежим туда, где крыши пригибаются к земле и ступеньками лезут в небо, мы поднимаемся по ступенькам все выше и выше. На самой высокой крыше бандит подкидывает вверх кусок мяса и Кошачий Бог принимает нашу жертву. Я смотрю вверх и благословляю Кошачьего Бога за то, что мы не живем на помойке, за то, что он создал меня кошкой и дал мне бандита, самого сильного кота в городе, за то, что лучшее место в этом городе наше, за то…

«Беги, возлюбленный мой, будь подобен серне или молодому оленю», – бандит бежит впереди, спускаясь с крыш все ниже, не знаю, что носится в моей черной голове, я никогда не видела никаких оленей и серн, может, они вовсе не бегают, а бандит несется быстро, белый хвост трубой, ни одна собака не догонит. Я знаю, что он сам поймал и сожрал жертвенное мясо, пока я смотрела вверх. А значит, он и есть Кошачий Бог, а на небе просто луна. Беги, бандит, беги, завтра будет день.

Александр Шуйский

Доступные формы протеста

Каждую неделю у Орлуши было по два часа дороги туда и обратно. Сначала в пятницу – из детского сада, потом в воскресенье – в детский сад. Пешком до станции, час на электричке, потом еще час на автобусе. В воскресенье болтать не хотелось, хотелось прижаться к маминому зеленому пальто и замереть, чтобы ехать долго-долго и никуда не приехать. Зато в пятницу Орлуша вываливала разом все свои новости и приключения.

И то, как играли в Диану-охотницу и все стрелы улетели на сарай. И то, как меняли воду в аквариумах, отсаживали рыб, заливали свежую, запускали рыбок снова. И то, как ходили на лыжах в лес, и с горки было ехать здорово, а в горку – еле забраться.

Но в эту пятницу мама слушала рассеянно и только кивала, а потом сообщила:

– В субботу поедем покупать диван и новый шкаф в твою комнату. Приезжает твоя бабушка.

– Которая из Нальчика? – уточнила Орлуша. Вообще-то никакой другой бабушки у нее не было, только папина мама, и ту она видела два раза в жизни – когда бабушка приезжала в Ленинград еще на старую квартиру и когда Орлуша с папой ездили в Нальчик, к морю. Бабушка была совсем не похожа на бабушку: молодая, красивая, стройная. Только Орлуша не помнила, как ее зовут, и теперь ей было неловко в этом признаться.

– Да, твоя бабушка Вера, – мрачно подтвердила мать. – Все-таки приезжает.

– Но ведь это хорошо, да? – осторожно спросила Лида.

– Куда уж лучше, – ответила мать. – Нравится ей наша квартира.

– Мне она тоже нравится, – заметила Лида. – Хорошая квартира! Трехкомнатная, с лоджией, и парк рядом, – добавила она, чтобы порадовать маму, мама любила, когда дочь рассуждала как взрослая, сразу начинала хохотать и передразнивать. Но в этот раз старый трюк не сработал.

– Вот именно, трехкомнатная с лоджией, да еще и кооператив, да еще и в Питере, – желчно повторила она. Лида здорово трусила, когда мать начинала говорить таким тоном, холодным и презрительным, становилась как Снежная королева. В таких случаях лучше было промолчать и выждать смены настроения, поэтому когда мама добавила: – Она уже и невесту твоему папе присмотрела, ловкая такая у тебя бабушка, – Орлуша не стала ничего говорить, тем более что ничего не поняла. Какая невеста? Папа женат на маме. А жениться два раза невозможно, это всем известно. Для этого надо сначала маму отправить в монастырь, а она ни за что не отправится.