Мария Нуровская - Мой русский любовник Страница 14

Неужели нас с самого начала тянуло друг к другу? И его интерес к моей особе пробудил во мне неизвестную доселе тоску?.. Происходило что-то, тревожное во всех отношениях. После стольких лет я вдруг вновь осознала, что у меня есть тело! Между мной и моим телом началась борьба. Оно внезапно стало капризным и требовательным, будто брало реванш за все те годы, когда я о нем не хотела помнить, не ухаживала за ним, не умащивала кремами и косметическими маслами. Я будто впервые открывала для себя, что у меня существуют груди, бедра, живот. И это было настоящей катастрофой. Я поняла это в один из дождливых дней.

Мой семинар уже подошел к концу, но студенты не хотели меня отпускать, убеждая, что мы не разобрались с одной проблемой в наших рассуждениях. Как будто это вообще было возможно. С проблемой подчинения и угнетения отдельной личности в тоталитарной системе! Мы говорили о судьбе Тадеуша Боровского[9].

— Он оказался между двумя тоталитарными системами, как распятый на кресте. Одна рука была «распята» гитлеризмом. Тогда и родился томик рассказов «Прощание с Марией». Другую он сам протянул для распятия. Что на новоязе означало: писатель стал сотрудничать с молодежной прессой и реализовать в своем творчестве лозунг «тесного взаимодействия литературы с задачами культурной политики партии»…

— Но почему, почему так произошло? — спросил кто-то.

— Он прошел через ужасы Освенцима, ему показалось, что смерть отступила. А у нее просто поменялось лицо. Понял он это лишь третьего июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Сперва утверждали, что это был несчастный случай, потом признались: писатель совершил самоубийство…

Тут кто-то еще задал вопрос:

— А вы, пани профессор, как справлялись со всем этим?

Вдруг я поняла, что не знаю, как ответить. Все с напряженным вниманием уставились на меня.

— Когда Боровский покончил с собой, мне было семь лет.

— Но потом ведь вам было двадцать.

Я кивнула.

— Ты ничего не понимаешь, — вмешался студент с первого ряда. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: отличник. — Тогда за убеждения уже не требовалось платить жизнью.

— Вы в этом уверены?

— Ну… так учит история…

— А что история говорит о тех людях, у которых с самого начала был перебит хребет? — чуть ли не выкрикнула я. — Фашизм умерщвлял свои жертвы прежде всего физически, коммунизм был более коварен, он использовал стратегию паука. Опутать, подчинить, взять в плен и высосать изнутри. Возникало такое чувство, будто у тебя вместо сердца и легких рыбий пузырь в груди. Вам когда-нибудь приходилось задыхаться?

Отличник смотрел на меня чуть ли не со страхом. Все они на меня смотрели так, будто видели впервые в жизни. Можно сказать иначе: впервые обратили на меня свое внимание.

Мне всегда хотелось, чтоб она обратила на меня внимание. Как тогда, на ярмарке в храмовый праздник. Мы шли с ней между ярмарочных лотков. Было душно, солнце палило нещадно, и мама купила мне бутылку лимонада. Я жадно пила, запрокинув голову. Мама улыбалась. Теплый зеленый прищур глаз, обращенный ко мне, и только ко мне. Две косые черточки, разбегавшиеся к вискам, появились исключительно для меня лишь раз за все то время, что мы были вместе. С ним было по-другому. Достаточно было, чтобы он вошел и поставил на пол свой чемодан. И она с легкостью отдала эти приберегаемые, до сих пор ничьи косые черточки, за которые я так сражалась…

Я подошла к окну. Капли дождя густо залепили стекло. Небесная вода, расплываясь, прокладывала себе дорожки. И тут я заметила стоящего под деревом Александра в плаще с поднятым воротником. Его волосы были мокрыми. Я в испуге отпрянула от окна. В первый момент подумала, что это случайность. Потом до меня дошло: он тут, потому что ждет меня после занятий. Это было чем-то новым в наших отношениях. До сих пор наши встречи были обусловлены нашим соседством. Он стучался ко мне, я к нему. И даже если мы и выходили куда-то вместе, то это происходило по той же самой причине. Но то, что Саша стоял сейчас во дворике Сорбонны и под струями дождя ждал меня, казалось мне чем-то невообразимым. Я вдруг осознала, что, если сейчас выйду к нему, между нами все изменится. К таким переменам я не была готова. Быть может, мое бунтовавшее тело и было в состоянии соответствовать новым обстоятельствам, но я сама — нет. Пока не понимая, чего ждет от меня мое тело. Я никогда бы не отважилась продвинуться ни на шаг в отношениях с этим молодым мужчиной. Любой шаг означал бы приближение к физической близости. Этого я себе позволить не могла — и твердо решила после занятий остаться наверху, в аудитории. Он ждал меня довольно долго, все мои студенты уже высыпали на улицу. В конце концов, наверное, понял, что я не хочу спускаться к нему.

Молодой парень рядом со мной вытягивает из пачки сигарету, девушка берет ее и подносит к губам, нагибается в его сторону. Он, даже не привстав, щелкает зажигалкой. Ее вид, то, как она стряхивает пепел на блюдце рядом с чашкой, внезапно вызывает во мне отвращение. Я пересаживаюсь за соседний столик, который как раз освободился.

Сигареты, курение… Однажды я спросила Александра, пробовал ли он курить, когда был подростком.

— Как все ребята, — сказал он.

Первый раз — на каникулах. Его родителям досталась подмосковная дача в наследство, и Саша, порученный заботам бабушки, жил там все лето. Отец с матерью приезжали только по воскресеньям. Они были так поглощены своей работой, что даже не брали отпуск: так и курсировали на своей старенькой, фырчащей машине между институтом, где работали, и дачей. Было ему тогда лет десять. Он нашел на дереве сук потолще и устроил там себе удобное лежбище, где курил. До поры до времени.

Неожиданно на их участок пришла милиция. Сержант с красной, одутловатой, сплошь покрытой веснушками физиономией и огненной шевелюрой заявил, что у них из милицейского «воронка» сбежал подозреваемый и очень возможно, что он скрывается где-то в их окрестностях. Если им станет что-то известно об этом беглеце, пусть они немедленно сообщат в их отделение милиции.

— А в чем его подозревают-то? — спросила бабушка.

— Это очень опасный преступник, — услышала она в ответ.

Прошло несколько дней. Как-то раз Александр в компании таких же подростков возвращался с речки, когда вдруг заметил, что в заброшенном уже несколько лет домике оторваны доски, которыми были забиты окна. Он рассказал об этом бабушке.

— Ты говорил с кем-нибудь об этом? — в испуге спросила бабушка.

— Да нет.

— Ну и хорошо, лучше всего ничего не делать, — заявила она.

Александр, однако, считал по-другому.

— Но они же велели сообщать обо всем подозрительном, — возразил он.

Бабушка начала вслух рассуждать:

— А может, лучше сообщить куда следует… проговоришься еще кому-нибудь — и нам конец.

Повязала платок на голову и пошла в поселковое отделение милиции. Александр из своего укрытия на дереве наблюдал за организованной облавой. Кордон милиции окружил заброшенный дом, а жирный сержант стал кричать, чтобы подозреваемый выходил из дома с руками за головой.

— Выходи, не то разнесем тут все в щепки! Не выйдешь — открываем огонь!

Александр напряженно смотрел на дверь, которая медленно, со скрипом, начала отворяться. Он чувствовал, как дрожь пробегает по всему телу. Ему казалось, что все происходит не наяву, а в кино. На гнилых ступеньках крыльца появился паренек с заложенными за голову руками. Раздался выстрел, парень дрогнул и повалился на землю вниз лицом. На песок вытекла струйка крови. Его окружили милиционеры. Тот, что стрелял в парня, сержант с веснушками, подошел и ногой перевернул тело на спину.

— Падаль, — с отвращением произнес толстяк с рыжей шевелюрой.

В газетах появилось сообщение, что милиции в тесном взаимодействии с местными жителями удалось установить место, где укрывался беглец, известный московский вор-карманник. «Андрей С. был застрелен сержантом Валентином В., который действовал в рамках самообороны». Все это было ложью. Сбежавший парнишка вышел на крыльцо с заложенными за голову руками, исподлобья оглядываясь по сторонам, как загнанный зверь. Сержант Валентин В. стрелял в безоружного.

— Он любил убивать, это было написано на его веснушчатой, жирной морде. И я нашел для него жертву…

Александр рассказал мне эту историю, когда мы прогуливались по набережной Сены. Мы частенько туда ходили. Нам нравилось вдвоем бродить по городу. Но все это не имело ничего общего с любовью. Потому что я в любовь не верила. И мне кажется, Александр тоже.

— С чего бы это ему в меня влюбляться? — ответила я вопросом на заданный Катей вопрос.

Катя улыбнулась:

— Знаешь, русские так говорят: «Любит по-настоящему тот, кто не знает, за что любит».