Майк Телвелл - Корни травы Страница 14

Айван покинул пшеничное поле и стал спускаться в другую долину, окруженную со всех сторон горами. Нижний ее склон был возделан под банановые посадки, заботливо вспаханная земля была мягкой и рыхлой. На этой земле он отпустил все тормоза и с громким воплем помчался вниз, бешено перебирая ногами, чуть откинувшись назад, чтобы удержать равновесие и не упасть лицом вниз, бросаясь из стороны в сторону, чтобы не врезаться в дерево.

Оказавшись на самом дне долины, он подошел к зеленоватой, искрящейся на солнце реке. Лег отдышаться на песчаном мелководье и почувствовал, как солнечное тепло входит в его тело. Лениво перевернулся на спину, глядя в небо и на отроги холмов, окружавших маленькую долину. Потом включил приемник и иностранный электрический голос разбил тишину, голос станции «Нумеро Уно», голос эффектный, шикарный, околдовывающий, который Айван никогда не уставал слушать: «Говорит кайфовый и клевый, с живой изюминкой, искусный в танцах-шманцах; мое моджо работает правильно и наш музон вас взбодрит; в этот ясный солнечный день напрямую из Кингстона, Джей Эй». Но сегодня, чувствуя, как теплый песок ласково щекочет ему спину, и глядя на зеленые холмы, возвышающиеся молчаливыми громадами, Айван не очень-то хотел все это слушать. Он выключил транзистор и пошел по берегу реки к морю. Обогнул излучину реки и подошел к бамбуковой роще, в тени которой были причалены плоты. Один из плотов принадлежал ему, и, прихватив с собой птиц и поклажу, он оттолкнул плот от берега и направил по течению. Он плыл вниз по реке в поисках джанга, коричневатых речных креветок, которых ловят под мшистыми камнями или прямо на поверхности воды, когда они судорожно бросаются искать тень. Айван ловко подхватывал креветок сложенными чашечкой ладонями и бросал в ведерко. Он делал все неторопливо. Несколько раз оставлял бамбуковый плот, плавал и нырял под скалами, выныривал в зеленых прохладных бассейнах, образованных громоздящимися вокруг камнями. Порой берег исчезал: горные кряжи скалами вдавались прямо в воду. В глубокой воде под этими скалами он нырнул за большим дедушкой джанга, который едва поместился в его ладонях и изо всех сил сопротивлялся, угрожая своими клешнями. Вскоре ведерко наполнилось, Айван лег на скрипучие бамбуковые бревна и позволил неторопливому течению нести плот, а сам включил транзистор и стал слушать бодрую живую музыку. Он проплыл мимо группы ребятишек, плескавшихся в воде, мимо женщины, стирающей одежду о камни, мимо стайки канюков — черных падальщиков, греющих свои лысые красные головы на песчаной полосе, мимо полей, возделанных до самого берега, с посадками ямса, кокосов и бананов.

Медленно разворачиваясь по излучине, он достиг песчаной отмели, которая была пустынна, если не считать одинокой девичьей фигурки, стоящей на камне на коленях. Причаливая к берегу с хитрой усмешкой на лице, Айван медленно вел плот под нависающей скалой в направлении фигурки. Он бесшумно причалил, поднялся на камень и спрятался за ним. Оттуда он мог наблюдать за ней. Но вдруг почувствовал в горле ком. Ему было известно, что Мирриам собиралась стирать здесь одежду, но открывшаяся его взору картина не произвела бы на него столь сильного впечатления, будь она намеренной. Голая, если не считать трусиков, Мирриам развешивала на низких кустах выстиранную одежду. Ступая легко и свободно, она казалась частью этого ландшафта. Стройные девичьи ноги нежно изгибались, а маленькие девственные грудки устремлялись сосками навстречу солнцу. Кожа отливала всевозможными оттенками черного. Айван застыл в благоговении. Мирриам ничем не обнаружила, что заметила его, и вернулась к каменному выступу скалы, где оставалась еще одежда для стирки.

Мирриам не пыталась ни прикрыть себя, ни вообще как-то отреагировать на незваное вторжение Айвана. Природная грация и скромность девичьих движений полностью отрицали его присутствие и придавали Мирриам величие, которое не было бы большим, окажись она сейчас в королевской мантии. Наконец без спешки и стеснительности, не подавая виду, что заметила его присутствие, она небрежно надела просторное платье.

Айван хихикнул. Так она все еще не разговаривает с ним, да? Не обращая на нее внимания, он вернулся к плоту и собрал свои вещи. Прошел мимо нее и развел на берегу небольшой костер. Поставил на огонь ведерко с креветками и принялся чистить и потрошить голубей. Посолил их, поперчил и развесил над огнем. За все это время между ними не было сказано ни слова; они вели себя так, словно каждый находился здесь один. Пока птицы жарились на огне, Айван исчез в кустарнике. Вскоре послышался его голос, полетевший вверх по холмам.

—Маас Бутти — ооу!

Откуда-то с холмов донесся ответ:

—Кто там?

—Айван, сэр!

—Что хочешь?

—Прошу у вас хлебный плод, сэр!

—Бери его, да.

Айвач мог взять хлебный плод с поля и без спроса, но он был внуком мисс Аманды, а не вором. Вернулся он с хлебным плодом и несколькими кокосами в руках. Мирриам украдкой за ним наблюдала, и слабая улыбка заиграла на ее губах.

—Что такое? — проговорил Айван, словно сам себе. — Кажется, кто-то перевернул мою еду. Кто же, интересно знать? Надеюсь, ее не отравили.

— Иди, мертвец, в буш, — сказала Мирриам, улыбаясь, хотя это было самым страшным проклятием, которое один селянин мог адресовать другому, желая ему смерти в одиночестве.

—Ах, так это вы! А я вас, признаться, и не заметил. Не желаете ли присоединиться к моей скромной трапезе, мэм?

—Не исключено, — сказала она, продолжая стирать. — Но сначала мне нужно как следует подумать, действительно ли я хочу разделить трапезу с банго, который не ходит в школу и без перерыва слушает глупое радио.

—Держи себя в руках. Я знаю, если говорю, что голоден, и еда почти готова. Когда хлебный плод испечется, я в любом случае приступаю к еде.

Вскоре все стало совсем не так плохо, как могло показаться вначале. С тех пор как Айван перестал ходить в школу и купил себе радио, Мирриам отдалилась от него и явно осуждала. Ее охлаждение было, пожалуй, даже хуже, чем вечно неодобрительный голос мисс Аманды. Находясь между обеими, Айван чувствовал себя в последний год очень неуютно. Мирриам хотела продолжить учебу в Педагогическом училище и вернуться обратно в округу учительницей. Она и слышать не хотела о планах Айвана уехать в город и стать артистом, считая все это пустой мечтой, навеянной беспутным кафе мисс Иды. Сегодня, тем не менее, она с ним заговорила. Когда креветки стали красными, голуби — золотисто-коричневыми, а на хлебном плоде появилась черная корочка, он позвал ее. Мирриам полезла в свою сумку для одежды, достала оттуда хлеб и груши, подошла к костру и разделила с ним трапезу, положив себе еду на большой лист кокоямса, напоминающий тарелку.

—Бвай, еда выглядит здорово, а? — сказал Айван. — Я тоже искал груши, но у нас в саду они еще не созрели.

—Эти груши — с деревьев, что у табачных полей. Там они всегда раньше созревают.

—Да, — ответил Айван. — В твоем саду все рано созревает.

Мирриам быстро на него посмотрела и отвела взгляд. Айван наблюдал за грациозными движениями ее рук, когда она склонялась к огню и щурилась от дыма. В нем поднималась великая нежность. Он готов был провести рядом с ней всю жизнь, добывать ей еду, разделить с ней свою судьбу…

—Ладно, давай есть.

—Знаешь, я искал тебя, — отважился признаться он, уставившись в тарелку.

—Чо, ты должен врать, вот и врешь… Что, интересно, такой великий артист нашел во мне, бедной девчонке?

—Чо, Мирриам. Нет смысла опять начинать эти споры, ман.

—Ладно.

Ее тон стал мягче.

—Нет смысла вести их сейчас. Спасибо за обед, слышишь? — Она поднесла одну из жареных птиц ко рту как бы в знак приветствия. Ее сильные белые зубы впились в хрустящую грудку, и сочный жир потек по подбородку. — Ха, — улыбнулась она, вытирая подбородок. — Когда пшеница созревает — птицы с жирком.

—Верно, — ответил Айван. — Но, как я вижу, не только птицы. — Он медленно поднял глаза на ее грудь.

—Все зреет, так ведь?

—Айван, ты слишком груб.

—Груб ребенок, я не груб, я рриган.

Мирриам состроила комическую гримаску, преисполненную благоговейного трепета.

—Это мне уже известно.

—Ты слышишь меня? Придет день, и ты еще узнаешь.

—Неужели? Но что-то этот день никак не идет. И, скорее всего, никогда не придет.

—Ты так считаешь? — спросил Айван мягким тоном, но Мирриам сосредоточилась на своей еде.

На песке в тени деревьев было прохладно. Морской бриз, свежий и соленый, ласкал их лица и пускал рябь по поверхности изумрудной реки создавая беспокойные водовороты, которые блестели на солнце тут и там и порой выкатывались на берег с легкой белопенной волной. Они лежали, облокотившись о бревно, прислушиваясь к нежному плеску воды. Лицо Мирриам было задумчивым и печальным.

—Как приятно, Айван!

—Да, хорошо.

—Ты видишь, как сейчас…