Андрей Вознесенский - Прорабы духа Страница 14

Три скрипки

Скрипка в шейку вундеркиндавгрызлась, будто вурдалак.Детство высосано. Видно,жизнь, дитя, не удалась!

Век твой будет регулярным.Вот тебя на грустный суд,словно скрипочку в футляре,в «Скорой помощи» везут.

А навстречу вам, гуляя,вслушиваясь в тайный плод,тоже скрипочкой в футляребудущая мать идет.

Выписка из книги «Чародейство, волшебство и все русские народные заговоры»

«Чтоб женщине стать умной, надо печеньсъесть соловья, в Купалу заколов»…Вот почему так много умных женщин.Вот почему так мало соловьев.

МИГИ

Ценней Самофракийской Никидве лесные земляники!

Поп-певец

Мы, вампиры,предпочитаем коммунальные квартиры.

Ваши стоматологи сидят в ампирах —беда вампирам…

Я — вампир. Но не в смысле переливания крови.Не боюсь креста, чеснока и пр.Я подзаряжаюсь вашею любовью.Вампир.

У меня есть тайное место за Онегою,или Кожеозерский монастырь.Князь там перед битвой подзаряжался энергией.Вампир?

Вот почему женщины, мной покинутые,чувствуют вакуум и упадок сил.Сволочь посвежевшая, иду по Киевской.Я — вампир.

Но это называется победой пирровой.Когда выходите на стадион —он вас коллективным вампиромвысасывает, как лимон.

И люди заряжаются вашей жизнью,живут ею месяцы, становятся добрей.Разъезжаются с нею в Орлы и Жиздрыи вам присылают своих дочерей.

Господи, чем мы тебя обидели?Как сладко и страшно устроен мир.Дети-вампиры сосут родителей.И всех высасывает земля-вампир.

Ты вошла в гостиницу, зубки пилкой,был в утренних объятьях застенчивый укор —вампирка! —последнее, что помню — в горло укол.

Теперь пролетаю, как демон мщенья.Где ты? Но поздно — тебя я полюбил.В квартирах отключается освещенье.И женщины чувствуют прилив сил.Мадам де Пробир

— Как наши мужчины, мадам Перекусихина,подруга наша верная, мадам де Пробир?

— Купец у Малой Грязной (ныне Куусинена)с разбега дверь пробил —кулак занозил.

— Все хахоньки да хихоньки, мадам Перекусихина?— Их, как сельдей, напихано, моя императрица:граф Иловайский с сыном шаг пробуют гусиный,есть жеребенок ихний, есть генерал под тридцать,боюсь, что не годится, моя императрица.

— А что вы покраснели, мадам Перекусихина?— Чай, дула печь топиться, моя императрица.— А кто там в вашей спальне, мадам Перекусихина?— Наверно, мышь резвится, моя императрица.— Давно ль у мыши сабля, мадам Перекусихина?— Я памятью ослабла, моя императрица, кузен мой, Лешка Зуев, молоденький датиханький,пришел к сестре проститься, моя императрица…— На что ты покусилась, мадам Перекусихина?!Пускай подаст мне в спальню глясе-пломбир.Императрица станет тебе мадам Пробир.

Бедная, бедная мадам Перекусихина!

В снежный альбом

Мне Ленинград — двоюродный.Но чувствую тоску,когда линогравюройрешетка на снегу.

Зачем в эпоху скучнуювонзает в сердце звонкурчавый, точно Кушнер,чугунный купидон?Рябина в Париже

Скоро сорок шестая година,как вы ездили с речью в Париж.Пастернаковская рябина,над всемирной могилой горишь.

Поезд шел по Варшавам, Берлинам.Обернулась Марина назад.«Россия моя, лучина…»А могла бы рябиной назвать.

Ваша речь не спасла от лавины.Впрочем, это еще вопрос.Примороженную рябинуя поэтам по ягодке вез.

И когда по своим лабиринтамразбредемся в разрозненный быт,переделкинская рябинанас, как бусы, соединит.

Старый особняк

Душа стремится к консерватизму —вернемся к Мельникову Константину,двое любовников кривоарбатскихдвойною башенкой слились в объятьях.

Плащом покрытые ромбовидным,не реагируя на брань обидную,застыньте, лунные, останьтесь, двое,особняком от людского воя.

Как он любил вас, Анна Гавриловна!И только летчики замечали,что стены круглые говорили,сливаясь кольцами обручальными.

Не архитекторы прием скопируют,а эта парочка современников —пришли по пушкинской тропе ампирнойи обнимаются à lа Мельников.

На экспорт

Внутри рефрижератора не пошалишь.Наши лягушки поехали в Париж.

Будет обжираловка на Пале Рояль.Водитель, врежь, пожалуйста, Эллу Фицджеральд.

Превратив в компьютеры, их вернет Париж.У наших лягушек мировой престиж.

Мимо — две Германии.В хрустальной мерзлотеснятся им комарикибез ДДТ.

Снятся, как их в кринкиклали, в молоко.Как сто второй икринкебез мамы нелегко!

Крали Заонежьянаблюдают сны,как миллионершизаморожены.

Кровь, когда-то жидкая,стынет у нуля.Спят на пороге жизникомочки хрусталя.

Что же у таможниглаза на лбу?Царевна размороженнаякачается в гробу.

Бриллианты сбросит,попудрит прыщ,потягиваясь, спросит:«Уже Париж?»

Превратиться в льдышку.Превратиться в сон.И услышать: «Дышит!» —из иных времен.

В озере приснитьсяили на реке,нефтяному принцуотказать в руке.

Почему не верим?Подо что заем?Почему царевеннаших продаем?

Открытка

Что тебе привезти из Парижу?Кроме тряпок, т. д. и т. п.Пожелтевшую нашу афишуИ немного тоски по тебе.

Небогатые это подарки.Я в уме примеряю к тебеТриумфальную белую арку,Словно платье с большим декольте.

~~~

Энергиею переполненный,шагаю в тусклом свете дня.Душа, как шаровая молния,ударит в небо из меня.

Я так измучен этой жгучей,наичернейшей из свобод.И так легко! И луч из тучиторчит, точно громоотвод.

К барьеру

(На мотив Ш. Нишнианидзе)

Когда дурак кудахчет над талантоми торжествуют рыцари карьеры —во мне взывает совесть секундантом:к барьеру!

Фальшивые на ваших ризах перлы.Ложь забурела, но не околела.Эй, становитесь! Мой выстрел — первый!К барьеру!

Бездарность славословит на собранье,но я не отвечаю лицемеру,я пулю заряжаю вместо брани —к барьеру!

Отвратны ваши лживые молебны.Художники — в нас меткость глазомера —становимся к трибуне и к мольберту —к барьеру!

Строка моя, заряженная ритмом,не надо нам лаврового венца.Зато в свинцовом типографском шрифтемне нравится присутствие свинца…

Ко как внезапно сердце заболелои как порой бывает не под силу —когда за гранью смертного барьеражизнь пахнет темнотой и апельсином…

Классицисту

Ваш стиль классично-скопидомен,глядите тухло-глубоко,у рафаэлевской мадонныот вас свернется молоко.

~~~

Ах, переход в полосках белыхасфальта между двух канав!..Лежала улица и пела,кусок тельняшки показав.

Тебе