Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г) Страница 14

– А как же Вера? – спросил я, вспомнив про досадный инцидент в автомобиле, когда собравшись усесться, я не пропустил вперед даму.

– Ты думаешь, ей сейчас до выпивки?

Лешик обернулся и посмотрел на танцующих, но Веры среди них не отмечалось.

Я пожал плечами.

– Ну что, – почти крича, сказал он и поднял свой стакан. – Поехали?

– Что это? – я кивнул на стакан передо мной.

– Джин и тоник, не бойся, не бомбленый.

Я не совсем понял, что значит «не бомбленый», но решил не переспрашивать и довериться ему. Подняв стакан, я обнаружил, что напиток довольно приятно пахнет можжевельником.

Чокаться или нет? Я не знал, однако мой собутыльник решил проблему, просто объявив тост и выпив. Я поперхнулся. Нет, не от джина с тоником, который оказался приятным не только на запах, но и на вкус, а от тоста.

– С днем рождения, Пашка! – поздравил он меня.

Пока он осушал свой стакан, я на всякий случай пробежался по памяти и удостоверился, что мой день рождения был семь месяцев назад. Теперь хотя бы немного прояснилось, с чего это мы так вырядились.

– Можешь ничего не говорить, – сказал он. – Верка меня предупредила, что ты не любишь справлять свой день рождения. Но раз уж ты ее брат…

Хорошо, что в этот момент я уже не пил джин с тоником.

– … то праздник обязательно надо устроить. Тем более, она только о тебе и говорила.

У меня день рождения и я Верин брат, вот так новости. Конечно, это в ее стиле отмочить подобную шутку. Интересно, это последний сюрприз на сегодня?

– А что она еще говорила? – нерешительно поинтересовался я.

– Да все, считай, – мой собеседник на секунду отвлекся, чтобы мастерским движением руки выхватить из темноты и сигаретного дыма парня с подносом, заставленным пустыми бокалами и стаканами, и заказать ему еще два джина с тоником. – И про детский дом, куда вас мать сдала, говорила, и про изнасилование, и про…

Если бы не умелая сказочница Вера, появившаяся в этот момент у столика, Лешик бы еще, наверное, много чего интересного поведал, но мне было не суждено услышать всю эту историю, так как она схватила меня за руку и потащила танцевать.

– А как же он? – спросил я.

– Не беспокойся, чтобы напиться в хлам, ему сподвижники не требуются.

Только теперь я заметил, что на Вере больше не было темного вечернего платья, она успела переодеться в синюю майку, едва доходящую до пупка, и темные расклешенные брючки. Неудобные туфли на ногах сменились аккуратными босоножками. Перемены оказались вполне оправданы – в зале было так жарко, что, если гардеробная напоминала предбанник, то танцплощадка – настоящую парилку. И в нашей пижонской одежде нам пришлось бы здесь не сладко.

Вера буквально тащила меня за руку к танцующей массе людей. Вполне возможно, в начале вечера, когда они все сюда подтягивались, их танцы были еще ничего, но сейчас, несколько часов спустя, они не танцевали, а просто тряслись и двигались невпопад. Конечно, в такой кутерьме большего и не требовалось, но мне вдруг совершенно расхотелось проникать в эту толпу – словно мне грозила зараза, которую я обязательно подцеплю от них. К тому же, я ощущал себя не в своей тарелке из-за болтающегося на мне пиджака и «пикантного» галстука, выглядевшими абсолютно дико среди бушующей толпы. Зачем было так выряжаться? Наверное, Вера, как всегда меня подставила, а сама вышла сухой из воды.

Я встал как вкопанный, отчего Вера, цепко державшая меня за руку, дернулась словно песик на поводке.

– Ты чего? – она повернулась в мою сторону.

Светомузыка выхватывала из темноты призрачно-белые снимки, которые успевали запечатлеть лишь общие контуры омолодившегося лица Веры. Но и этого было достаточно, чтобы увидеть его выражение – оно было по-опасному веселым. Такое лицо бывает у человека, который знает, что развлекается последний раз в жизни, и потому может позволить себе все на свете. Верин взгляд был сосредоточенный, возбужденный и очень-очень живой, я почти чувствовал, как ее глаза сверлят меня даже в темноте. Волосы успели выбиться из прически и теперь мокрыми гроздьями облепили ее шею и спину.

– Ты хочешь, чтобы я танцевал с ними? – мне приходилось кричать, потому что музыка заиграла громче.

– А что такого?

Она сделала попытку дернуть меня в сторону толпы, но я удержался на ногах и упрямо мотнул головой.

– Хорошо, – по поднявшимся, а затем опустившимся, плечам я понял, что Вера вздохнула. – Давай объяснимся.

Она обошла меня и встала сзади. Ее руки легли на мои плечи, а губы приблизились вплотную к моему уху. Теперь ей не нужно было кричать, чтобы я мог расслышать ее слова.

– Посмотри внимательно. Что ты там видишь? – спросила она.

Я по-прежнему видел черно-белые полароиды людей, вспыхивавшие с частотой пару раз в секунду. Я изучал их потные лица, конвульсивные движения, не имевшие ничего общего с ритмом, бьющим по ушам, их пестрые майки навыпуск и задиравшиеся юбчонки. Что-то в этом племени было мне чуждым, далеким, неприятным. К сожалению, я не мог выразить свои ощущения в подходящих словах.

– Дураки они, – ответил я. – Они не понимают, как глупо, как… тупо сейчас выглядят. Наверняка, половина из них уже нанюхалась или обкололась.

– Дурак – это ты, – без всякой злобы в голосе произнесла Вера.

Она крепко обняла меня и медленно начала кружиться вместе со мной. Кажется, мы двигались в сторону танцпола. Музыка и свет, вращающиеся в пространстве люди, столики, лампы с каждым оборотом создавали ощущение нереальности происходящего.

– Оцениваешь, раскладываешь все по полочкам, пытаешься навесить ярлык. Чего ты добиваешься этим? – нашептывала мне Вера. – Посмотри, попробуй понять, зачем они сюда приходят? Зачем делают это?

Я лишь глубоко вздохнул, пытаясь замедлить вращение. У меня уже кружилась голова. Но Верочка не отпускала, и я подчинился, внимая каждому ее слову.

– Многие, не все, но многие из них работают, или учатся, а, возможно, и то, и другое одновременно. Они такие же, как ты.

Очередное слово из Вериных уст, еще один оборот на месте. Веки словно наливаются свинцом. Тело становится ватным, а движения заторможенными.

– В них копятся усталость, раздражение, желчь… они теряют цель в жизни – она сужается, превращается в их повседневную работу или учебу.

Я хотел возразить, ведь для меня ничего не сужается и не расширяется, но не мог сказать ни слова. И лишь сильнее растворялся в ее голосе. Или грохочущей музыке.

– Здесь они одна большая семья. Музыка, хорошее настроение, танцы до утра. Тут они по-настоящему расслабляются. Завтра они вернутся в свой дурацкий институт или офис, где будут вести себя примерно и снова постепенно зашиваться.

А ты, Паша?

Разве не чувствуешь себя потерянным?

Ведь ты не в состоянии даже элементарно расслабиться!..

Когда надо думать, ты ленишься,

когда пора отдыхать – анализируешь.

Ты убегаешь от этого мира, ничего не замечая,

оглядываясь по сторонам с широко раскрытыми глазами.

Видишь ли ты что-нибудь?

Слышишь? Чувствуешь?

Да очнись же ты, наконец!!

Словно в тумане я увидел, как Вера снова обошла вокруг меня, на этот раз так, что ее лицо вплотную приблизилось к моему. Гладя меня по щеке своим носом, она продолжала говорить:

– Загляни в себя, Паша, неужели ты успел закостенеть? Неужели тебе не хочется хоть иногда разорвать все цепи, оторваться на полную катушку? Расслабься, почувствуй себя животным – в этом нет ничего постыдного. И ты, и я – все мы по природе животные. Тебе не придется что-то менять, просто отдайся этому чувству.

Ее щека терлась об мою щеку, а мокрые волосы жалили мои губы. Я уже не видел никого и ничего, передо мной была только она.

– Сбрось с себя всю усталость, покажи себя настоящего, не робей. Сегодня я хочу тебя такого.

И она потащила меня в толпу. На этот раз я не посмел сопротивляться и нырнул в бушующий поток с головой.

Глава седьмая

Третий – не лишний

Прозвучало две или три композиции, возможно, больше – точно определить было трудно, так как одна тут же сменяла другую, и все они мало различались между собой. Пусть и нехотя, я все же последовал совету Веры. Действительно, я ни разу не был в подобном заведении и, наверное, сужу слишком предвзято. Почему бы мне и правда не расслабиться и не получить удовольствие?

Оказавшись в толпе и начав двигаться вместе с ними в этом телесном хаосе, я понял, о чем говорила Вера. Тут все очень просто – никому нет дела до того, как я танцую и танцую ли вообще. Смысл не в танце, а только в собственном желании танцевать. Главное – двигаться, как ты хочешь и можешь, и плевать на остальных точно так же, как и им плевать на тебя. Не это ли свобода, которой мне всегда недоставало?

Пока я так думал и танцевал, выключили светомузыку, и помещение оказалось во власти мягких «зайчиков», отражавшихся зеркальным шаром, что медленно крутился под потолком. Видно стало еще хуже, зато в сгустившемся полумраке глаза отдыхали от ярких вспарывающих темноту вспышек.