Макс Нарышкин - Privatизерша Страница 14

Глядя на новую элиту политуправленцев, окружавших выпорхнувшего из свердловской темницы и воссевшего на самом высоком помосте двуглавого орла современности, бизнесмен Чуев рассматривал тех, кто толпился у гнезда. После великих преобразований суть не изменилась, поменялись лишь лозунги. КПСС была отменена для миллионов, которые, не зная, что зерна мелют и варят, жрали их горстями. Пришедший к власти и не поменявший масти бюрократ и коммунистический карьерист к тому времени, когда воссел на трон, не имел никакого плана. У него его просто не существовало. Захватывая власть в стране, он не мог заниматься стратегией, ибо тогда его не осталось бы на тактику. Момент был подобран удачно, и он воссел. И стало очевидно, что реформы уже за дверью и ломятся в нее. Но он не знал, какую из них впускать первой, поскольку нарушение порядка допуска послов к царю могло сделать еще хуже, чем было сейчас. И поседевший орел со свойственным ему непрофессионализмом стал приводить в Кремль тех, кто громче всех хлопал или стоял рядом во время великих пертурбаций начала 90-х.

Так в ближний круг прополз бывший редактор отделов ЦК КПСС — газеты «Правда» и журнала «Коммунист» Егор Гайдар. В отличие от своего босса, он был не партийным, а литературным водомутом. Что не помешало ему, журналисту, не самому лучшему в Москве, стать сначала министром экономики и финансов, а после и главой Кабинета министров с индульгенцией от безвольного старца на право делать со страной все, что заблагорассудится. И тот старался со свойственной ему журналистской сметкой — через задницу и уверенно.

А чтобы через задницу и уверенно получалось куда быстрей, чем было запланировано, для управления не достигшим шестнадцатилетнего возраста стадом были призваны:

первым заместителем председателя правительства — преподаватель философии из Института повышения квалификации металлургов Геннадий Бурбулис;

на место распорядителя собственностью страны, насчитывающей в своей истории более тысячи лет, — доцент Института имени Тольятти Анатолий Чубайс;

на пост вице-премьера — директор завода стеклотары Валерий Махарадзе;

на пост вице-премьера — заведующий отделом института Борис Салтыков;

на пост вице-премьера — журналист Михаил Полторанин;

на место ответственного за внешнеэкономические связи России — старший научный сотрудник академического НИИ Петр Авен.

Арт с ума сходил от непонимания того, как они с Ритой выжили. Тогда не приходило в голову, некогда было — нужно было выживать, а сейчас, словно посттравматический шок, по нему проходила волна трепета: как выжили…

— Но мне кажется, ты слишком суров к тому, что было, — говорила ему Рита, когда они остановились для отдыха во время прогулки по взгорьям Новой Зеландии.

Перед ними обрисовывал себя сливочной линией бирюзовый Тихий океан, а за спинами их горбилась похожая на остов окаменевшего гигантского динозавра горная гряда. Невероятное смешение ветров — с берега и моря — Арту было незнакомо, он принюхивался к нему, стараясь понять, чего в этом запахе больше — воды или свежести заснеженных вершин. Это новое ощущение в чужой стране всегда его молодило и уводило куда-то за границы восхищения привычными совершенствами. Где-то здесь рыбак вышел с братьями в океан на рыбалку и, поскольку те не поделились с ним наживкой, полил крючок своей кровью. И самая большая рыба попалась ему, и когда он вытянул ее на берег, она окаменела и рухнула обратно в море. Так появился Северный остров…

— Все, что ты имеешь сейчас, ты получил лишь благодаря тому времени. И каждому из всех перечисленных ты обязан поклониться до земли.

Эта земля названа в честь первой супружеской пары, прибывшей на острова — на языке новой Зеландии она переводится как «Белое облако»… Арт смотрел вверх и убеждался в том, что легенда права — острова были укрыты одеялом белоснежных, плоских, как покрывало невесты, облаков…

— Если бы он не пришел к власти, ты не стал бы начальником отдела в банке, а я не забрала бы для нас комбинат. Тебя не попытался бы уничтожить Яковенко, и ты, пользуясь их же методами, не отвел бы от нас угрозу. Ты не возглавил бы управляющую компанию, под которой сейчас восемь крупнейших текстильных фабрик, а я не стала бы первой леди… «Леди Текстиль-2008». — Она расхохоталась и повалила его, снимающего кроссовку, на землю. — Эта смута была подстроена специально для нас, ты веришь?..

— Иногда мне кажется, что однажды восторжествует какое-то подобие справедливости. Нас оно коснется только в той части, что останемся вот так — мы, палки в наших руках, сплошная зелень холмов и сношенные кроссовки…

— А ты знаешь, я бы отдала все только для того, чтобы мы ходили вот так остаток жизни… и с нами шел наш маленький сын…

Последняя фраза хотя и не прозвучала, но была услышана Артом. Стиснув зубы, он посмотрел прямо перед собой, а Рита, от невозможности делать что-то другое, стала рассматривать его растрепавшиеся на ветру волосы. Покрытые легкой смешной сединой — он выглядел так, словно жена попросила мужа достать с верхней полки муку, а тот оказался не таким ловким. За годы она привыкла к нему и узнавала каждую родинку на его теле. Он стал для нее чем-то своим, сугубо личным, как если бы ей по заказу в институте генеалогии спроектировали и создали вечного спутника. Но вся прелесть момента заключалась в том, что он не был спроектирован. И не был создан под заказ. Арт был частью ее жизни, но правило быть рядом не было запрограммировано в них. Они узаконили его сами. Не сговариваясь, не давая друг другу клятв даже тогда, когда им было по семнадцать.

«Только рюкзак за спиной, ты, я и сын».

Она посмотрела на Арта. Тот был оглушен собственным молчанием.

Ей послышалось…

«Боже мой, — думала Рита, — как велик мир, но как он мал. Мы познакомились в Москве, а потом я встретилась с ним в Лондоне, Берлине, Альбервиле, Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Гоа, Претории, Анкаре… где мы с ним только не встречались… и вот теперь — в Веллингтоне… Мне кажется, что каждый новый раз я вижу его впервые. Я отдалась бы ему в любом из этих городов с тем же вдохновением, как если бы это был курортный роман. Сколько лет минуло?.. Двадцать четыре. Двадцать четыре… Пора чуть-чуть отдохнуть от него… Но, клянусь Богородицей, если он скажет сейчас: давай, я сделаю это без раздумий… И ведь буду трястись и извиваться от оргазма, терять сознание… За что я люблю его?»

— Что тебя тревожит?

Закусив травинку, он стал угадывать на неровной линии схождения неба с холмами маршрут, которым брели с чужим обручальным кольцом, изредка страдая от психоделических припадков, два обкуренных лузера Фродо и Сэм.

— Что-тебя-тревожит, Арт?

— Нам нужно еще раз попробовать.

— «Попробовать» что?

Арт перекусил былинку и беззвучно сплюнул ее часть под ноги.

— Я хочу сына, Рита…

Казалось, ее лицо, искрившееся от веселья и известных переживаний, вдруг затянулось пленкой тревоги.

— Да как же можно еще… попробовать, Арт…

— Скоро везде будет плохо. Очень плохо. У меня есть ты. Но ты — это я. Посмотри, что случилось с нами за четверть века… Мы по-прежнему молоды, но я только что подумал о том, как я буду выглядеть, когда мой сын пойдет в первый класс. Я справлю пятидесятилетие. В моем доме будет свора друзей, а я буду знать, что мне пятьдесят, и мой сын не увидит во мне приятеля. С дедушками дети обходятся вольготно, но не поверяют им своих тайн. Они рассказывают о них приятелям — своим отцам… А я хочу слышать тайны сына. Я хочу подсказать ему, как дружить, как правильно драться, как… как овладеть девушкой. Ты сказала, что у меня есть все, и я кому-то обязан за это. У меня есть только ты и больше ничего. Все у меня будет, когда мой дом заполнится детским плачем и смехом. Так что никому я не обязан. Вот что со мной происходит, милая…

Знал ли он, что Рите от его слов больнее, чем ему? Наверное, знал. И она, чтобы смягчить боль, подняла глаза на вершины.

Небо Новой Зеландии выше неба Москвы. Рите казалось, что здесь небо выше, чем в остальных странах.

Позавчера, когда они совершали свой традиционный прыжок с парашютом, ей показалось, что пред нею распахнулись врата рая.

Неровная, словно спина крокодила, спина этой страны была покрыта изумрудной зеленью. Словно мох покрыл подножия гор и холмов. Меж холмами возвышались, напоминая о миллиардах прожитых лет, горы.

Арт был рядом, он, как и она, парил в пяти метрах от нее, рядом, она иногда смотрела на него, и ей казалось, что он заворожен так же, как и она…

— Как бы я хотела оказаться там…

— Где?

Она снова подняла опущенную руку и снова показала на горбы горы.

— Там, наверху… Чтобы ни о чем не думать и никуда… не возвращаться.

Арт вынул из рюкзака фляжку и приложился. Насладившись смесью шотландского старого напитка и примешавшимся к нему букетом из смеси ветров, он передал фляжку Рите.