Владимир Микушевич - Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна Страница 14

— Вы рассказываете, как будто вы сами там были.

— Я только что оттуда. Самолёт доставил в Москву только тело господина Савельева, их останки там и остались (не сочтите это каламбуром, иначе не скажешь). Я похоронил их в тайге, я отпел их. У Геннадия Комлева в кармане оказался блокнот, а в блокноте что-то вроде записей, возможно, для той, которая всё-таки вспомнила о нём и даже попыталась поднять шум. Впрочем, записи никому не адресованы, и я имею полное право показать их вам.

Денис Еремеев, щурясь, вглядывался в скомканные, кое-как разглаженные листки:

— Ничего не могу разобрать. Каракули какие-то.

— Неудивительно, он писал коченеющими руками. Ничего особенного, и всё-таки нечто очень странное: «Сегодня два костра, красный и оранжевый». Через несколько дней: «Сегодня три костра: жёлтый, фиолетовый и зелёный».

На четвёртый день: «Сегодня один только зелёный… когда же будут все семь? Надо начинать сначала…»

— Значит, у него всё-таки были спички, если он зажигал костры?

— То-то и оно, что никаких спичек уже не было. Да и что это за спички, от которых загорается зелёный огонь? Всё дело в том, что к тому времени в лагере уже появился он.

— Кто? — насторожился Денис Еремеев.

— Они уже давно слышали вдалеке бубен шамана, искали в тайге стойбище, но ничего не нашли. И вот он пришёл к ним сам, в рваной, но всё-таки в белой оленьей дохе, приземистый, глаза азиатские, но не такие раскосые, как у монголоидов.

— Шаман?

— Шаман, но без бубна, а с трубкой, которую он предлагал всем курить. Эта трубка перед вами.

— И они курили?

— Курящие попробовали затягиваться, но оказалось, что это не табак. Он пришёл и ушёл, потом приходил ещё и всегда предлагал эту раскуренную трубку, так что кое-кто уже с нетерпением ждал, когда он придёт. Когда ударили морозы, а спичек не было, они сообразили: трубку без огня не закуришь, значит, у него есть спички, но спичек у него не было, были две палочки, одна потолще, просверленная, он вставлял в неё другую на жгуте из сухожилий, вращал и поджигал мох. Они пробовали вращать палочку, но у них ничего не выходило. Известная история: никому не удаётся добыть огонь трением, кроме тех, кто уже умеет, А когда ударили настоящие холода, он говорил, что не разведёт огня, пока все они не покурят, и они курили по очереди, как курят трубку мира, кстати, говорят, что предки американских индейцев происходят из этих мест. Потом он предлагал курить уже каждому порознь и каждого порознь уводил в тайгу, а куривший в тайге уже не возвращался. И всё равно приходилось курить, так как без этого он не разводил огня, и к тому же, кто курил, у того проходил голод, как будто он поел, и куривший видел разноцветные костры, о которых писал Геннадий Александрович. А ещё он писал: «Я докурюсь, докурюсь…» Видите, это, кажется, последнее, что он написал.

— Вероятно, они курили какой-то смертельный наркотик, — сказал Денис Еремеев.

— Я давал на исследование пепел из тру бки, — ответил Аверьян, — порошок из высушенного мухомора там должен быть, но и ещё что-то, что определить не удалось. Примечательно другое; последним эту трубку курил Юрий Савельев, которого не мучил ни голод, ни холод, и он продлил срок своего пребывания в тайге, отложил свой отлёт, как и те остальные, которым это стоило жизни, как и ему. Думаю, что и он докурился.

— Всё-то вы знаете.

— Я решил сам расследовать это дело. Никто не предоставил бы мне самолёта, чтобы лететь в тайгу. По Енисею я добрался до населённого пункта Еськово, ближайшего к тем местам, и стал искать проводника, но идти в те места никто не хотел. Все слышали, что оттуда не возвращаются. И тогда ко мне подошёл он, старичок-абориген в белой рваной дохе. Оказывается, все в посёлке его знают, кто называл его «Дошка», кто «Доходяга», а кто «Дохляк». Посмеиваясь, он всем предлагал покурить свою дымящуюся трубку, от него только отмахивались, но видно было, что затянуться пробовали многие. Он-то и вызвался проводить меня в те места.

— Как вы прошли триста километров по тайге? Сколько же продуктов надо было унести на себе.

— Унёс, сколько мог. Но мой проводник знал, как мне туда дойти. В тайге попадаются тайные старообрядческие поселения. Там-то и подкармливали меня крупой и вяленой рыбой. Моего проводника они тоже знали и не подпускали его к себе, у него же трубка. Правда, на этот счёт у них были разные мнения. Иные говорили, что в трубке у него не табак, а стало быть, и греха в этой трубке нет. От него я по дороге немало узнал. Вот вы назвали вашу компанию «Yes-Нефть». Проще простого: да-нефть. Некоторые говорили даже «Есть нефть». А вы знаете, кто такой Есь?

— Какой-то бог, — пробормотал Денис Еремеев. — Юрий что-то слышал об этом или читал.

— Есь — небо, верховный бог кетов, живущих на Енисее. Они как будто родичи, с одной стороны, индейцев, а с другой — тибетцев. Отсюда и название Еськово. Есь рассорился со своей супругой Хоседэм, после того как замёрз их старший сын, которому Хоседэм не дала тёплой одежды. Его звали Биссымдесь («западное небо»), так мой проводник называл всех погибших и меня тоже. У человека семь душ, а у Еся семь добрых мыслей, и зажигает он семь костров семи цветов радуги. Кто увидит все семь костров в радужном ореоле, то есть радугу в радуге, которая тоже в радуге и так далее, тот больше не умрёт, тот докурился. А трубку курить предлагает старичок в белой дохе, Дох, первый в мире шаман и первый в мире человек.

— Видно, вы тоже курили эту трубку, — усмехнулся Денис Еремеев. — Может быть, ещё докурите… (он определённо хотел сказать «докуритесь»).

— Все беды в мире, — сказал мне Дох, — от того, что люди делятся на мёртвых и живых. Живые противны мёртвым, как мёртвые противны живым. Мёртвые друг с другом не враждуют и друг друга не убивают. Хорошо, если останутся одни мёртвые.

Денис Еремеев прикоснулся было к трубке и отдёрнул руку, как будто обжёгся.

— На обратном пути, — продолжал Аверьян, — в старообрядческих поселениях очень удивлялись, что я возвращаюсь живой, «Стало быть, ты наш, раз не куришь», — говорили мне. И одна старушка нашептала мне там такую историю. Когда на Енисее установилась коммунистическая власть, всех шаманов собрали якобы на перепись или на инструктаж, заперли в балагане, а балаган сожгли. С тех пор в тайге и является Дошка, один из сожжённых шаманов.

Денис Еремеев не спускал с Аверьяна глаз.

— Дох сказал мне, что докуриться должны семь человек подряд. Тогда останутся одни мёртвые и будет хорошо. Пятеро докурились, шестой Юрий Савельев, который, по словам Доха, завещал трубку вам. Потому я и говорю, что рассказываю вам то, что вам следовало рассказать своему духовнику. Считайте, что я исповедался вместо вас.

Аверьян, не прощаясь, вышел из офиса. А через два месяца стало известно; удачливейший предприниматель, миллиардер Денис Еремеев найден мёртвым в тайге, где проводила исследования пропавшая экспедиция. Рядом с Денисом Еремеевым дымилась во мху трубка из мамонтовой кости.

Сукина дочь

Целый день Павел ходил по посёлку. Он искал на отлёте домишки поплоше и пытался снять комнату на зиму. У Павла были деньги, за комнату он предлагал плату более высокую, чем здесь принято, и всё-таки ему везде отказывали. Штормовка Павла отяжелела от осеннего дождя, шерсть Бички вся намокла, но Бичка не отставала от Павла ни на шаг. Не было никаких сомнений в том, что Павлу не сдают квартиру из-за неё. Хозяйки негодующе махали руками, узнав, что в комнате вместе с бородатым странным жильцом будет жить эта большая лохматая собака, у которой с шерсти капает. К тому же Павел заранее предупреждал, что собака будет жить именно с ним, а не где-нибудь во дворе. Каждой хозяйке Павел непременно сообщал, что собаку зовут Бичка. Сердитые отказы хозяек разбередили в голове у Павла давно засевший там шип: «Собака, Собака… Сука проклятая…» Это свистящее шипенье, как от испорченных стенных часов с бывшим боем, продолжалось и тогда, когда Павел к ночи снял угол у полусумасшедшей старухи. Старуха не устояла перед щепоткой денег, едва увидев их. Павел сидел у горячей печки, Бичка жалась к его ногам, и не старуха ли хозяйка уже шипела: «Собака… Собака… Сука проклятая…».

Это скрипучее бормотание он когда-то день за днём слушал, уходя на работу и возвращаясь домой. Павел привёл юную жену из общежития в коммуналку, где он жил с парализованной матерью, и та сразу завела свое: «Собака… Собака… Сука проклятая…»

Елена ещё училась на четвёртом курсе библиотечного института. Её собственная мать работала зоотехником на Алтае. Елена во что бы то ни стало хотела зацепиться за Москву. Замужество избавляло её и от распределения. Павел к тому времени уже закончил автодорожный институт. Он устроился на работу в Москве, но должен был ездить в длительные командировки. А главное, ещё в институте он познакомился с бригадиром шабашников, строивших дороги в глуши Нечерноземья, и вскоре сам стал бри гадиром их артели, убедившись, что с весны до осени в такой артели он может заработать больше, чем инженер зарабатывает в Москве за год. Елена очень хотела поехать на курорт к морю, которого никогда не видела. Павел дал ей денег на поездку к морю, а сам отправился в очередную глубинку строить шоссейную дорогу. За матерью согласилась присматривать соседка, которой тоже нужно было платить.