Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2008) Страница 14

оглядела собрание, а потом тихо сказала: — Да.

Раздались тихие смешки.

Большинство революционеров знали, что даже в глубоком розовом детстве она была очень боевым ребенком. И прозвище Самострел получила за то, что постоянно возилась с рогатками, духовыми ружьями, пистолетами, самострелами, луками и прочей стреляющей чепухой. Из тира она могла не выходить часами, клянча у взрослых пульки. Когда ее родители узнали, что дочь в шесть лет выигрывает деньги, стреляя на спор со взрослыми

мужиками, то устроили ей хорошую взбучку, что, впрочем, не сильно помогло. Она продолжала ходить в тир и удивлять всех своей нечеловеческой меткостью, только тир выбирала теперь подальше от дома.

Услышав столь откровенное признание, народ закачал головами, зашевелился, зашуршал.

— Зато честно, — послышался из тени голос Истомина, специалиста по взрывчатке и электронике, — личности внешне совершенно неприметной и, может быть, наименее выделяющейся среди всей боевой группы.

Небольшого роста, с редкими рыжеватыми волосами, носиком пуговкой, слабый и стесняющийся оказываться в центре внимания, что, однако же, не мешало ему иметь довольно четкую жизненную позицию. Например, он совершенно не боялся крови и не считал человеческую жизнь чем-то ценным. “Поскольку все мы состоим из молекул, которые начисто лишены даже намека на индивидуальность, то любой человек не более чем определенное сочетание неких стандартных кубиков — молекул. И говорить об уникальности и неповторимости кого-то из нас — несусветная чушь. Наша смерть ничего не значит, и наша жизнь тоже ничего не значит, если нас не ведет по ней какой-то ослепительно красивый миф.

И только он, этот миф, способен придать нашей жизни стержень и смысл”. Примерно такие вещи он выдавал, когда напивался или его удавалось разговорить.

Все стихло. Белка спросила:

— Ну и что из этого?..

Сатир снова собрал на себе внимание аудитории.

— Черт с вами, памятник так памятник, — проворчал он.

Белка в восторге хлопнула его по черной блестящей спине:

— Не мальчик, но муж!

Тот лишь улыбнулся, искоса взглянув на нее. В глазах блеснули искры костра.

Взрыв назначили на двадцать девятое октября — день рождения

Ленинского комсомола, Христофора Колумба, Александра Зиновьева и Галлея.

Погода была самая подходящая для тайных операций — безлунная ночь и мелкий дождь.

Памятник стоял посредине небольшой площадки, вымощенной каменными плитками. В разные стороны от него расходились асфальтовые дорожки, окаймленные недавно посаженными тощими липками. С одной стороны от площадки проходил непонятно зачем выстроенный высоченный забор из серых бетонных плит, за которым начинался дикий, запущенный парк, идущий едва ли не до самой кольцевой дороги. Узкая полоска парка — метров двадцать — была отделена этим самым забором от основного массива, но деревья здесь росли какими-то редкими и чахлыми. В этом редколесье Иван и Белка, нагруженные сумками, в которых были взрывчатка и детонаторы, ждали, пока Сатир и Истомин обшарят окрестности. Разведчики бесшумно появились из-за сетки дождя.

— Вроде все чисто, — сообщил Сатир, тревожно втягивая воздух. — Но что-то томит. Нервы, что ли… Завяжу с травой.

— Да, все нормально… — подхватил Истомин. — И даже более того…

Он вдруг осекся, как будто у него перехватило горло, быстро оглядел всех и стал смотреть в сторону.

— Волнуешься? — спросил Иван. — Не бойся, сейчас все кончится.

— Да, я знаю. Недолго уже…

Тот внимательно посмотрел на него:

— Ты чего толстый такой? Что у тебя там, бронежилет под курткой? — деловито и весело поинтересовался.

— Нет, скорее наоборот.

Поняв, что внятных ответов не добиться, Иван оставил его в покое.

Для верности террористы подождали еще немного, настороженно вслушиваясь в мерный шорох дождя, и направились к памятнику. Истомин заложил взрывчатку возле ног царя, подсоединил детонаторы к приемнику. Террористы отошли на безопасное расстояние, залегли под деревцами у

забора. Позиция была не очень хорошая, но ничего лучшего рядом не было. Все слишком хорошо просматривалось. Пульт взял Иван.

— Ну, поехали! — В темноте сверкнули стекла его очков.

Наступила тишина, и ничего не произошло.

— В чем дело, Ист?

— Дай сюда. — Белка нащупала его руку с пультом, переделанным из обычного телевизионного. Проверила батарейки, они были на месте.

Истомин заворочался, закашлял, потом раздался его сдавленный голос:

— А что, что происходит?

— Как что? — свистяще зашипел Иван. — Это ты у меня спрашиваешь?

Тот молчал.

— Почему нет взрыва?

Снова молчание.

— Пристрелю гада! — захрипел Бицепс. Послышался шорох, он полез во внутренний карман. Раздался щелчок взводимого пистолета.

— Иван!.. — Сатир бросился к нему, пытаясь перехватить пистолет.

Вдалеке раздался шум заводимых моторов, на противоположном краю парка загорелись фары, и по дорожкам прямо к ним понеслись машины.

— А, сука! Продал! — Иван ударил на ощупь несколько раз Истомина по голове рукояткой пистолета, тот пронзительно завизжал.

Вскоре две машины остановились неподалеку от затаившихся террористов, направив фары в их сторону. Что-то заорал голос из мегафона, но террористы его не услышали. Иван, встав на колено, открыл по милиции, или кто это был, беглую, но уверенную стрельбу. Он, как и Белка, был хорошим стрелком, в свое время даже получил разряд по биатлону. Раздался звон бьющихся стекол, фары потухли одна за другой. Белка с Сатиром вжались в землю, с ужасом понимая, что случилось самое ужасное из всего, что могло бы произойти. Рядом на одной ноте верещал Истомин.

Вдруг все вокруг осветилось вспышкой и раздался взрыв, разом перекрывший и плач, и выстрелы и ослепивший всех. Памятник нелепо подскочил в воздухе и медленно завалился на сторону, громыхнул по плитам, выбив лицом бетонную крошку. Иван попал в заложенную взрывчатку. Издав радостный вопль, Бицепс захохотал, задирая голову к небу, встал во весь рост и пошел на машины, непрерывно стреляя и хрипло выкрикивая безо всякого мотива:

Может, там, за седьмым перевалом,

Вспыхнет свежий, как ветра глоток…

Он орал еще какую-то беспросветную чушь, но ее не было слышно. Первая ответная очередь ударила его в грудь. Он запнулся и снова пошел вперед. Патроны у него быстро кончились, но он продолжал двигаться, не переставая щелкать бесполезным пистолетом.

Возле машин зажегся небольшой фонарик и красная точка рядом с ним, слабый луч светил в темноту, пытаясь выхватить приближающегося террориста. Похоже, с группой захвата приехали репортеры, с радостью

ухватившиеся за сенсацию. Судя по тому, что фонарь стоял неподвижно, камеру поставили на капот машины. Журналисты не хотели подставляться под пули. Милиция своих ручных фонарей не зажигала — то ли не взяли с собой, то ли в переполохе забыли о них. Вообще, было похоже, что они не ожидали вооруженного сопротивления и толком не подготовились к такому обороту событий.

Следующая очередь задела ногу Ивана, он упал на одно колено, с трудом встал и, загребая раненой ногой листья, снова двинулся вперед, выставив перед собой пустое оружие. Очки его упали, он видел только бесформенные яркие пятна, бегающие в глазах после взрыва, да злые колючие вспышки выстрелов, ядовито сплевывающих его смерть. Третья очередь прошила голову, разворотив костлявый лоб и глаза. Его бросило на спину, и над парком повисла мгновенная тишина, лишь отчетливо были слышны холостые щелчки пистолета, который продолжала сжимать дергающаяся в последних судорогах рука Ивана.

— Всем встать, руки за голову! Быстро! Встать! — заорал пришедший в себя мегафон.

Истомин, всхлипывая, завозился рядом, лежа на боку и повернувшись спиной к Белке и Сатиру. Послышался треск расстегиваемой молнии на куртке, потом хлюпанье, и запахло бензином. Не глядя на друзей, он быстро заговорил, размазывая по лицу черную в темноте кровь из разбитой головы, чтобы не заливала глаза:

— Когда я пойду, не смотрите на меня. Уткнитесь в землю и не смотрите, как бы я ни кричал. А как только услышите хлопок, вставайте и, не глядя на меня, бегите к забору. Перелезьте через него. Я там приготовил доску, пошарите — найдете. Приставьте и бегите. Обо мне не думайте, мне уже все равно…