Георгий Осипов - Конец января в Карфагене Страница 14

После таких встреч всю жизнь сохраняется ощущение непоправимой утраты, упущенной возможности повернуть судьбу в здоровое русло, выбрать правильный маршрут… Пожертвовав всем, что украшает твое одиночество? — Чорта с два! Дороговизну подобного шага сознает даже более порывистый, и от этого порою примитивный в суждениях Сермяга.

Самойлов ехал навеселе, довольный тем, что снова догнал свой трамвай. Трамвай символизировал прошлое, но не пропавшее бесследно собрание имен, мелодий, киносюжетов, даже несколько запахов… Не столь отдаленное прошлое в смысле времени, чтобы все это успело стать чужим настолько, что уже непонятно, кто от кого стремится избавиться, кто кого хотел бы забыть первым. Не столь отдаленное, пошлое ощущение от глотка вина, поцелуя, запрокинутой головы и устремленного в осеннее небо взгляда.

Рано утром он пешком совершил прогулку в относительно новый спальный район, надеясь застать по известному ему с прошлого лета адресу нужного ему человека. Дверь ему никто не открыл.

Растерянный Самойлов, одолев три извилистые автобусные остановки, решил махнуть в совсем другой конец города, где река шире и дышится легко. Заметив, что трамвай, высадив на привокзальной площади пассажиров, принялся описывать круг, Самойлов, придерживая полы жакета, побежал и влетел во второй вагон трамвая, который не торопился отъезжать и тронулся лишь когда к первому вагону, вытирая на ходу губы, приблизилась молодая женщина-кондуктор в черном полушубке и джинсах, заправленных в сапоги. Самойлову ее силуэт показался знаком.

Уже в пути Самойлов спохватился, что не посмотрел, какой это номер и куда он идет. В любом случае, еще как минимум полчаса об этом можно не беспокоиться — дорога прямая, впереди никаких неожиданностей.

Кроме Самойлова во втором вагоне ехало лишь несколько пенсионеров — старики и старухи с большими базарными сумками. Кондуктор не торопилась перебегать из вагона в вагон, чтобы проверить у них удостоверения. На Самойлова никто не обращал внимания, за окном плыла бесконечная стена заводского корпуса, с тянущимся вдоль нее неизменно безлюдным тротуаром.

Самойлов осмелел и сделал маленький глоток, достав из бокового кармана фляжку, куда был перелит из пузатой поллитры с этикеткой «Слынчев бряг». Пиджак на нем был кожаный, но сильно подержанный, времен «Битлз» в Гамбурге. Теплый, свободный и нелепый. Правда, и остальные люди одевались во что попало, всячески подчеркивая свою полную растерянность, щеголяя безалаберностью и действиями, совершаемыми не к месту и не вовремя, в том числе и распитием спиртных напитков.

Во втором внутреннем кармане пиджака лежал «Мальтийский сокол». Книгу сегодня Самойлов читать не собирался, но положил туда для дендизма.

В таком виде не с проводницей, то есть с кондуктором, флиртовать, — усмехнулся он, опережая события, — а идти сдаваться прямо в «дурку».

Особый шик 90-х годов — коньяк и таблетки — вперемежку с пижонским чтением романа «о черной птичке русского генерала Кемидова».

Кроме абстрактного желания отыскать бывшую, или познакомиться с новой особой противоположного пола, была у Самойлова и менее разгульная идея о том, как провести этот день, в особенности его вечернюю часть, когда интеллигенция посещает концерты и спектакли.

Самойлову очень хотелось, устроив маленький праздник искусства, на большой громкости и внимательно (от начала до конца) прослушать купленный им в Москве на Горбушке новейший альбом Black Sabbath. Он прекрасно понимал, что ни музыка, ни возраст этой группы не прибавляют ему моложавости, и уж точно не сделают сексапильней ту, кто согласится провести с ним вечер (мысль о совместном отходе ко сну Самойлов последние годы отвергал, как только мог, не жалея денег на обнаглевших таксеров больших городов и сговорчивых частников периферии). Но что-то подсказывало ему, что «Саббат» отгрохали очередной шедевр, пускай и не совсем похожий на то, что было ранее.

В подмосковной каморке, откуда он сбежал, ни черта не работало, да и не до музыки было ему, иногороднему, чьи обе зазнобы… В общем, оба романа, если их по-литературному сравнить с выброшенными на скалы рыбинами, начинали вонять так, что находиться с ними рядом Самойлову стало неприятно. Отсюда и театральный пиджачок, и трамвайные экскурсии по любимому городу, который может спать спокойно, но для чего-то еще живет — красится, бреется, пользуется «бархатным» кремом, даже если пора подумать о другом бархате…

А ведь он, Самойлов, еще сравнительно молодой человек. И самое прямое тому доказательство — наличие обитающих с ним под одной крышей прямых родственников вдвое его, Самойлова, старше, но сохранивших будь здоров какую активность. К счастью, вчера вечером они отбыли варить воду другим таким же старикам. И со вчерашней полуночи началось, можно сказать, «недолгое счастье» одного из тех, кому согласно декларации прав человека, стремление к счастью присуще от природы.

Говоря проще — у Самойлова появилась возможность (а с нею и желание) кого-нибудь привести и врубить громкую музыку. Только и всего.

Первый щелчок по носу нанесла хозяйка запертой двери, а она (какое-то время) нравилась ему больше всех. Но в случае ее визита стопроцентно отпадал «Блэк Саббат». С очарованием не знающего себе цены существа она бы важно, понизив голос, попросила:

«Поставь Фрэнка Сенатора».

Трамвай затормозил у кинотеатра. Самойлов машинально поглядел, что показывают: на этой неделе «Сердце Ангела» и какой-то Тинто Брасс; на будущей — Тинто Брасс и «В постели с Мадонной» какого-то армянина. Не самое худшее кино. Для зрителей с Сермягиным диагнозом, между прочим, самый ранний сеанс — льготный, совершенно бесплатный, пускают по удостоверению. Жаль, что не дожил до этой радостной поры академик Сахаров.

Народу перед кинотеатром не видно. Только похожий на Тарзана человек самойловских лет выгружал из «Жигулей» без заднего сиденья ящики с местным пивом. Самойлов опознал в нем музыканта, отвратительно игравшего на гитарах и так же отвратительно певшего песни Макаревича.

«Все не так уж и плохо, — с удовлетворением подумал Самойлов. — Кино показывают западное, завязали с «Покаяниями». Надо бы сходить с Сашком хотя бы на того же Тинто Брасса. «Мадам Клод», по-моему, ничего была картина. С юморком. Любит сетовать Сермяга: «Как жили? Впервые «Место встречи» по цветному телику только год назад посмотрел. А до того был уверен, что фильм ч/б, как порнография, блядь-нахуй-блядь…» И это — чистая правда. Без красителей и ароматизаторов.

«Оплачиваем за проезд, пенсионные — предъявляем».

На фоне передней двери выросла фигура кондуктора.

Она была без полушубка, в тонком, но плотном бежевом свитере.

«Согласен», — внятно произнес Самойлов, и через пять секунд они узнали друг друга.

Он сразу устыдился плохо пришитой пуговицы на своем фирменном западногерманском пиджаке.

Он встал с места и разговаривал с нею стоя, словно они повстречались где-то в другом месте, допустим, в коридоре прогулочного катера, или фойе концертного зала. В антракте. Что касается катеров, трамвай до порта не ходил, он двигался по измененному маршруту, и после получасовой стоянки на пустыре направится в жутковатый район металлургических предприятий, где нечем дышать и нечего делать.

«Значит, у нас есть полчаса?» — галантно поинтересовался Самойлов, воспользовавшись полученной информацией.

Уши и руки у нее были такими же изящными, что и в семнадцать лет, разве что пальцы стали немного грубее, рябоватые щеки стали мягче, взгляд и улыбка — усталые… Он увидел на миг сияющий в темноте фаянсовый призрак ее фигуры, прохладный и податливый. Ему показалось, она поймала его взгляд в эту долю секунды, и едва заметно, коротко улыбнулась, «прочитав мысли месье». В ту полудалекую пору они мало говорили, после того как, найдя общий язык, избавились от посторонних знакомств, сохранив для пикантности лишь одну крупную, похожую на трансвестита подругу, влюбленную в индийский фильм «Танцор диско».

— Не смею более вас отвлекать — вымолвил Самойлов, будто они уже обо всем «добекались», и беспечным тоном добавил: — Как ты относишься к коньяку… Света?

— При нынешних стрессах — как все, — кротко ответила она, и полушепотом выпалила ошеломляющее: — Ты ж знаешь, какая я неисправимая… распиздяйка! Или забыл?

«Иначе мы бы здесь не встретились», — мысленно уточнил Самойлов, когда ее снова не стало в вагоне. Мало-помалу рассасывались и полусонные старики, а новые пассажиры, узнав про изменение маршрута, подниматься в вагон не хотели.

Самойлов оказался единственным пассажиром, сошедшим на конечной остановке. Кругом был косматый от сорняков пустырь. Водитель направился к будке диспетчера, кондуктор — к умывальнику. Самойлов точно знал, что где-то совсем рядом должен быть роскошный дворец культуры, но его почему-то не было.