Жан-Филипп Туссен - Фотоаппарат Страница 14

4) Однажды утром я сорвал бельевую веревку. Выгреб содержимое всех шкафчиков, освободил полки. Свалив туалетные принадлежности в большой полиэтиленовый пакет для мусора, я начал переставлять кое-какие книги. Когда вернулась Эдмондссон, я встретил ее лежа, с книгой в руке, закинув скрещенные ноги на смеситель.

5) В конце концов, Эдмондссон все рассказала моим родителям.

6) Мама принесла мне пирожных. Она присела на край биде и, придерживая между коленями раскрытый пакет, выкладывала пирожные в глубокую тарелку. Мне показалось, что она чем-то взволнована: она старалась не встречаться со мной взглядом. Потом она печально и устало подняла голову, хотела что-то сказать, но промолчала, взяла эклер и начала есть. Тебе надо развеяться, сказала она, заняться спортом, ну, я не знаю… И вытерла уголки губ перчаткой. Я ответил, что нахожу потребность в развлечениях подозрительной. Когда же, едва сдерживая улыбку, я сообщил ей, что мало какие идеи внушают мне такой ужас, как предложения развеяться, она поняла, что спорить бесполезно, и машинально протянула мне кусок наполеона.

7) Два раза в неделю я слушал по радио репортаж с чемпионата Франции по футболу. Передача длилась два часа. Ведущий находился в парижской студии и по очереди давал слово обозревателям, которые следили за матчами на разных стадионах. Поскольку я считаю, что футбол лучше смотреть в воображении — от этого он только выигрывает, — я никогда не пропускал этих передач. Возбужденные голоса меня убаюкивали, и я слушал репортажи в темноте, а иногда и с закрытыми глазами.

8) Приятель моих родителей, проездом в Париже, зашел меня навестить. Он сказал, что на улице дождь. Я указал рукой в сторону раковины, предлагая ему полотенце. Лучше желтое, другое уже грязное. Он долго и тщательно вытирал волосы. Я не знал, зачем он пришел. Повисла пауза, и он рассказал, какие новости у него на работе, пояснив, что столкнулся с непреодолимыми трудностями, а все из-за того, что люди, стоящие на одной ступени иерархической лестницы, не сошлись характерами. Нервно теребя мое полотенце, он шагал вдоль ванны от стены к стене и распалялся от собственных слов, становясь все более категоричным. Он кому-то угрожал и кричал что-то. В конце концов он объявил, что Лакур — безответственный тип. Бьешься головой об стенку, говорил он, и вот, хоть ты тресни, всем кругом наплевать!

9) Одевался я скромно. Бежевые брюки, голубая рубашка, однотонный галстук. Ткань так выгодно облегала тело, что, когда я был одет, выглядел изящно, но, в то же время, мужественно. Я лежал, расслабившись, с закрытыми глазами. Я представлял себе десерт «белоснежка» — шарик ванильного мороженого, политый тонким слоем горячего шоколада. Вот уже несколько недель, как я размышлял о нем. Подходя к этому сочетанию с научной точки зрения (вкус для меня не так важен), я видел в нем знак совершенства. Что-то от Мондриана. Прохладное мороженое, покрытое маслянистым шоколадом, холод и жар, текучесть и неподвижность. Неустойчивость и определенность, безупречность. Даже курятина, как бы трепетно я к ней ни относился, не выдерживает сравнения. И речи быть не может. Я почти задремал, когда в ванную вошла Эдмондссон, повернулась ко мне и протянула два письма. Одно из них пришло из австрийского посольства. Я вскрыл его расческой. Эдмондссон, которая стояла у меня за спиной и читала со мной вместе, указала пальцем на мое имя, значившееся в приглашении. Поскольку у меня нет ни знакомых австрийцев, ни знакомых дипломатов, я сказал ей, что тут, скорее всего, какая-то ошибка.

10) Сидя на краю ванны, я говорил Эдмондссон, что, может, и не вполне нормально жить в ванной в уединении, когда тебе двадцать семь лет и скоро стукнет двадцать девять. Я должен рискнуть, сказал я, не подымая глаз и поглаживая эмаль ванны, рискнуть и пожертвовать спокойствием моей отстраненной жизни, ради. Я не закончил фразу.

11) На следующий день я вышел из ванной.

12) Кабровинский. А зовут вас как? спросил я. Витольд. Это был пепельный блондин в сером костюме, он сидел у меня на кухне, вертя в руках мундштук. Другой, помоложе, стоял у него за спиной. Кабровинский вскочил и предложил мне свой табурет. Он думал, что в доме никого больше нет, ему неудобно, он приносит свои извинения. Желая объяснить свое присутствие в моей квартире, он поспешно рассказал, что Эдмондссон попросила его покрасить кухню. Я был в курсе. В художественном салоне, где работала Эдмондссон, в те дни выставлялись работы польских художников. Денег у них не было, и, как объяснила мне Эдмондссон, это подходящий случай, чтобы заново выкрасить кухню за бесценок.

13) День у меня прошел без особых событий: мои перемещения ограничивало присутствие двух поляков, которые безвылазно сидели на кухне и послушно ждали краску, которую Эдмондссон забыла им принести. Время от времени Кабровинский стучался ко мне и, просунув голову в дверь, задавал вопросы, на которые я радушно отвечал, что ничего не знаю. Но последние несколько минут стояла тишина. Я сидел на кровати, подложив под спину подушку, и читал. В следующую секунду появилась Эдмондссон, лицо у нее сияло. Ей хотелось заняться любовью.

14) Сейчас же.

15) Заняться любовью сейчас же? Я медленно закрыл книгу, заложив пальцем страницу, чтобы не потерять. Эдмондссон смеялась и подпрыгивала на месте. Она расстегнула блузку. Кабровинский из-за двери мрачно сообщил, что с утра ждет краску, что он потерял целый день, что ему хотелось бы внести ясность. Эдмондссон, продолжая смеяться, совершенно спокойно открыла дверь и предложила полякам с нами поужинать.

16) Эдмондссон, обжигаясь, пробовала макароны. Кабровинский, сидел на табуретке и рассеянно разглядывал пол, изображая задумчивость, и посасывал кончик мундштука. Когда выяснилось, почему Эдмондссон не купила краску (магазин был закрыт), он принялся сокрушаться из-за того, что сегодня понедельник. Между делом он попытался узнать, будет ли этот день ему оплачен. Эдмондссон отвечала уклончиво. Она призналась, что все равно не купила бы сегодня краску, поскольку еще не решила, какой выбрать цвет: то ли бежевый, но может получиться мрачновато, то ли белый — но он ведь такой маркий. Кабровинский упавшим голосом спросил, собирается ли она принять решение до завтра. Она положила ему спагетти, он поблагодарил. Мы ели спагетти по итальянскому рецепту, только вместо венерок были морские гребешки. Пиво было теплым, и чтобы его разлить, мне приходилось наклонять стаканы. Кабровинский ел медленно. Аккуратно накручивая спагетти на вилку, он заметил, что начать покраску лучше как можно раньше, потом повернулся ко мне и светским тоном поинтересовался, каково мое мнение об эмалевых красках. В объяснение своего вопроса он добавил, что две банки такой краски он как раз заметил у нас в кладовке. Чтобы поддержать разговор, я ответил, что у меня на этот счет нет определенного мнения. У Эдмондссон мнение было резко отрицательное. Не говоря уже о том, что эти банки пустые, они принадлежат предыдущим жильцам — вот вам и вторая серьезная причина, чтобы отказаться от этой идеи.

17) Еще до того, как Эдмондссон удалось окончательно закрыть дверь за нашими гостями, она сбросила юбку и стала извивающимися движениями стягивать с ног колготки. Кабровинский продолжал прощаться через щель; он поблагодарил за ужин и равнодушно посоветовал остановиться на бежевом. Когда Эдмондссон попыталась все же закрыть дверь, Кабровинский ловко просунул в щель ручку зонтика и с извиняющейся улыбкой еще раз поблагодарил за отличный ужин. Последовала пауза, потом он убрал зонтик и, пока Эдмондссон, скрытая дверью, стягивала трусики, заговорил более конкретно. Он хотел бы получить часть обещанной суммы авансом: ему нужны деньги, чтобы заплатить за такси и за номер в гостинице. Эдмондссон держалась стойко. Когда ей удалось запереть дверь, она подмигнула мне и привстала на цыпочки, чтобы глянуть в глазок, показав голые ягодицы. Потом, не оборачиваясь, расстегнула блузку. Чтобы сделать ей приятное, я снял брюки.

18) Разжав объятья, мы еще немного посидели обнаженными друг против друга на ковре в прихожей.

19) В ванной свет был выключен, и свеча освещала Эдмондссон лишь местами. На ее теле поблескивали капли воды. Она откинулась в ванне и, вытянув вперед руки, тихонько шлепала ладонями по поверхности воды. Я молча смотрел на нее, мы улыбались.

20) Растянувшись на кровати, я пытался дочитать главу до конца. Эдмондссон бродила по комнате обнаженная, если не считать намотанного на голову полотенца, двигалась она расслабленно, грудь вперед, а руки неторопливо и округло раскачивались в воздухе, выписывая у меня перед глазами бесконечные спирали. Я заложил пальцем строчку и ждал, когда можно будет читать дальше. Эдмондссон крутилась по комнате, читала письма, раскладывала бумаги. Она отходила от стола, приближалась ко мне. Садилась в кресло и, шевеля губами, просматривала очередной листок, потом снимала ногу с ноги, вставала и комментировала прочитанное. Помолчи, — просил я время от времени. Она умолкала, почесывала бедро. Задумчиво водила пальцем по столу, оглядываясь, брала листок и рвала его. Посидела не двигаясь. Неуверенно взяла большую открытку и легла со мной рядом. Я не поднял глаз, и она положила открытку на страницу, которую я читал. Я спросил, что ей нужно. Ничего, просто хотела узнать, кто мне прислал это приглашение. Я задумчиво покивал, потом отодвинул открытку пальцем и продолжал читать. Прошло несколько минут, и она, позевывая, снова спросила, кто мне прислал это приглашение. А правда, кто? Я точно не знал. Последние дни у меня хватало времени об этом подумать. Может быть, в канцелярии австрийского посольства просто что-то перепутали, послав его именно мне? Но тогда непонятно, почему мой адрес указан без ошибок. Может быть, они там в канцелярии выяснили мои координаты у кого-то, кто со мной знаком? Может и так. В недавнем прошлом, в бытность свою научным сотрудником, я часто общался с историками, социологами. Я был ассистентом Т., руководителя семинара, у меня были свои студенты, я играл в теннис. Все это казалось мне вполне достаточными причинами, чтобы кто-то хотел пригласить меня в гости, но ни одна из них, на мой взгляд, не могла полностью объяснить приглашения, полученного из посольства. А сама она что об этом думает? Ничего: Эдмондссон заснула.