Ольга Коренева - Не грусти, гад ползучий Страница 14

- Теперь только петуха завести осталось, - сострил Дима.

Лягушка одобрительно пискнула (а может, неодобрительно, жертвенно или еще как-нибудь, кто ее разберет) и скрылась в густой ряске.

День был мутный и сырой, как вода в аквариуме. И зеленый, как пустые бутылки — их много под диваном, и стало больше. Сосед уплелся восвояси. А Солнышкин продышаться пошел, на улицу. Во дворе глазел на деревья, тощие и длинные как Дима, и на того же калибра мужика печально-неопохмеленного вида. У него Леня спросил:

- Мужик, тебе кто-нибудь должен?

- Чево-о! - взъерепенился тот.

- Долги не отданные есть? Я кооператор по рэкету, выбиватель долгов.

- Товарищ выбиватель, пожалуйста, послушайте, - выскочил из вечерней хмари как черт из табакерки худенький мужчинка. - Мне должен знакомый, давно должен, и опять не отдал,, поганец. Нет, вы не подумайте, товарищ рэкетир, я не жмот, а он, поганец, вон в этом подъезде живет, седьмой этаж, квартира слева...

- Короче, гони полтинник и идем.

- И я, е, пригожусь, е, - примазался печальный.

Потом они дружно закусывали в квартире должника, который, поняв, что к чему (очень понятливый оказался) проявил гостеприимство. Пропив долг и рэкетную пятидесятку, задушевно беседовали о политике.

- А я сперва за коммуняков был, а нынче я за демократов. А ты? - все приставал к Солнышкину печальный.

- М-м... — мялся Солнышкин. — Да разве это не одно и то же?

- Ну, даешь! - Вскричали новые друзья. - Это же разные лагеря! Коммунисты, к примеру, всадили пулю в затылок родины, а демократы ее добили, то есть, тьфу, ты нас совсем запутал...

- Ну, вот я и говорю, одно и то же. Получается, страна теперь - труп, а мы все -трупные черви в ней.

- Нет, слушай сюда. Коммунисты, значит, партократическая мафия, а демократы - другая, рыночная, это, ну, за рыночную экономику они.

- Словом, демократическая мафия. Понял, — резюмировал Леня.

- Поганец, ты нас сбил с панталыку!

- Это долбое... Не рекетир, а дол...

- Побьем его, побьем! - закричали все и набросились на Солнышкина.

Леня, отбиваясь, вопил:

- Да за что же, братцы! Ведь хорошо сидели, я вам праздник же устроил, столько выпивки...

- Вот на свои шиши бы и пил, поганец е...

Поздно ночью избитый Леонид в полубеспамятстве оказался в центре города. Почему-то город не спал, а весело светился кострами. По улицам катались танки, возбужденный народ строил баррикады, похожие на снежные крепости в детском парке. Бодрая старушка напоила Солнышкина крепким кофе из термоса и накормила пирожками. Прохожие, ни о чем не расспрашивая, мимоходом проявляли заботу о Леониде, отирали ушибы на лице, подкармливали бутербродами. Потом вместе со всеми Солнышкин залез на баррикаду и что-то заорал. Было холодно и радостно, как в Новый Год. Только не было снега и Деда Мороза - ведь лето еще не завершилось. Люди передавали друг дружке фляжку со спиртом, отхлебывая понемногу. А Леня выпил все и свалился с баррикады. Над головой летали бутылки, взрывающиеся, как хлопушки, в ушах шумело; оттаскивали и грузили на машину раненых, и Солнышкина тоже куда-то повезли. Потом он выпивал с кем-то в бане. Потом летел на самолете. А когда в Прибалтике на таможне его спрашивали, он почему-то отвечал одно и то же:

- С легким паром, Валерий Васильевич.

- Кто такой Валерий Васильевич? Куда вы хотели попасть, переходя границу? — строго спрашивали люди в форменной одежде.

Леониду трудно было ответить на эти, как он полагал, бессмысленные вопросы. В конце концов он скромно сказал, что пробирался через границу к своим, на Кубу, а Валерий Васильевич, это, наверно, какой-нибудь кубинец, или вроде того.

- Не морочьте нам голову! - орали выведенные из себя военные люди. - Куба дружественная нам страна, и пробираться туда незачем.

- Разве? - удивился Леня. - А у меня сон был, что в какой-то газете написано, будто уже и не дружественная, а наоборот...

Допрашивающие переглянулись и стали переговариваться на непонятном языке. Солнышкин догадался, что они совещаются насчет того, дружественная ли еще Куба, или уже недружественная. Они принялись крутить телефонные диски и нажимать на кнопки селекторов, выходить из комнаты и снова входить, а про Леню забыли. Солнышкин заскучал, и ушел.

На улице он заблудился. На его расспросы, как выйти из города, никто не отвечал. Все спешили. В конце-концов на автобусе-экспрессе он покинул город.

На попутках Леня долго добирался домой, но попал в Сибирь, туда, где скважины бурили. Там он устроился вахтером. Ему выдали спецовку и паек. И Солнышкин стал зарабатывать деньги на дальнейший проезд.

5. Солнышкин в аду

Летели дни, а может, недели, или месяцы. Как всегда, Солнышкин ощущал себя вне времени. У него были, конечно, точки отсчета: детсад, школа, армия. А дальше он не знал, с чего отсчитывать. Дата рождения в паспорте давно затерлась - от частого перелистывания документа кадровиками при очередном приеме Леонида на работу; свидетельство о рождении пропил еще его папа (царствие ему небесное); а ежегодные юбилеи Солнышкин не отмечал. Поэтому точно не помнил, перевалило ли ему за двадцать, или еще нет... И вот вторглась в судьбу новая точка отсчета. А было так.

Леня дремал за своей конторкой - ведь работал он вахтером - и вдруг от криков очнулся. За окнами, вдали, возле свежей скважины бурильщики метались и вопили. Солнышкин направился туда. И, подойдя ближе, увидел толпу возле дыры в земле. Пробившись к самому месту действия, он принялся разглядывать глубину, из которой вырывался вой, скрежет, а на дне в огне и гари что-то мельтешило.

- Это Ад! - резюмировал один из бурильщиков. - Там грешников жарят.

Солнышкин возразил, что Ада не существует, а есть астральная плоскость, куда отправляется духовная суть человека после разрушения его физической сути, а у низко развитых людей с преступными и стяжательскими наклонностями духовная суть пребывает в мучительной астральной подплоскости вплоть до следующей реинкарнации (воплощения в теле, то есть в следующий раз он, субъект с уродствами души, будет рожден в уродливом теле, и наоборот...)

Но развить свою мысль до конца Леонид не успел. Как раз в тот момент, когда Леня хотел подойти к самой сути проблемы "ада", вдруг из скважины выметнулось темное крылатое существо с человечьим лицом, дико зыркнуло на всех, и с воем ухнуло обратно на дно. Бурильщики отшатнулись. Леня тоже отскочил, но не в ту сторону, и рухнул прямо в пылающую бездну. Так быстро, что даже не успел испугаться.

Оказалось, не так уж жарко. Градусов сорок, не больше, определил Солнышкин. Как в Средней Азии, примерно, и Леня вспомнил знойные улицы с чинарами и тополями по краям, сочный базар с чайханой, где зеленый чай в пиалах и розовые ломти дыни, и смуглых красивых людей, которые очень доброжелательно и гостеприимно относились к нему.

Он вспотел, расстегнул ватник и оглянулся. Никакого огня и дыма здесь не было, как казалось сначала. "Наверно, световой эффект", подумал он, и поднял голову, заглядывая вверх. Наверху, над скважиной, было что-то вроде пожара, гари, и в чаду маячили перекошенные лица бурильщиков. Леня махнул им рукой. Лица отшатнулись. Здесь тоже все забеспокоились. Солнышкина накрыли решетчатым колпаком. Темнокрылые существа столпились возле Леонида и принялись сосредоточенно рассматривать его. "Ну, прямо ученый совет", подумал он. "А почему бы и нет? Здесь тоже, поди, наука". Поняв, что его изучают, Солнышкин доброжелательно улыбнулся, и стал оглядываться по сторонам. Сам решил поизучать немного. И удивился, что ему все видно. Пространство было многомерно и мобильно. Вокруг вращался подземный город с обилием транспорта — двигались колесницы и дорожки, вращались многоярусные жилища, крылатые детишки резвились в больших песочницах. В школьной обсерватории светились макеты Вселенной с многослойными ярусами цивилизации (оказалось, что мир устроен вовсе не так, как принято считать, а наподобие слоеного пирога, так что бурильщики добурились не до ада, а до очередного разумного слоя). "А наши-то об этом и не догадываются", подумал Солнышкин. "Ну дела, и здесь у нас лажа, и в науке."  Он принялся было думать о том, как у этих, крылатых, с политикой и сексом, и есть ли это у них вообще? Но тут клетку отключили от приборной доски, а его самого извлекли из-под решетки и отправили восвояси. Он почувствовал, что оказался снова в дыре, а нижний люк под ним захлопнулся.

Увы, вылезти наружу Солнышкину не удалось: оказалось, что верхнюю часть скважины люди законопатили чем-то вроде "саркофага". Вопли и барахтанье Леонида не были слышны ни вверху, на земле, ни внизу под землей. Никому он был не нужен...

Ненужный и подавленный, Леня побрел в непонятном пустом пространстве, как в трубе, куда-то в бесконечность. Ему было горько и просветленно-жертвенно, как Христу. "Терпение же до конца искореняет из души все худое", вспомнил Солнышкин откровение Преподобного аввы Фалассия, которое читал как-то в прессе. И скрепился сердцем. Он понял, что Бог (или Абсолют, Высший Разум, судя по другим периодическим источникам) наверняка выведет его к дому.